— Приветствую, приветствую тебя, сын мой, — дрожащим голосом проговорил Сирус. — Давно здесь не появлялся молодой и сильный верующий. А много ли таких, как ты?

Грациллоний кивнул.

— Трое, святой отец. Двое из них Оккультисты. Третий примкнул к нам пару лет назад. Разумеется, он всего лишь Ворон.

— Его не повысили? Почему? Это надо сделать как можно скорее, ведь нас так мало, так мало… — голос его дрожал.

— Как это сделать, святой отец, если там, откуда мы пришли, не было высшего духовенства? Потому-то я и искал вас в надежде получить благословение.

— Благословляю тебя, сын мой, но… Давай присядем. Я попрошу, чтобы нам принесли чего-нибудь освежительного, и мы поговорим. Или я слишком пекусь о себе? Может, сперва надо послать за Коттой? Он — Посланник Солнца, и заслуживает чести присутствовать при нашем разговоре. Я должен разделить с ним эту радость.

— Потом, святой отец, прошу вас, — Грациллоний присел на шатающуюся скамейку. — Вы хотели вина? Позвольте мне позвать слугу.

Разговор шел медленно. Сирус был в полном уме, но мысли его где-то блуждали, и дважды он на несколько минут погружался в сон. Грациллоний узнал, что религиозное братство существует с молчаливого согласия властей, при условии, что оно будет оставаться неделимым и воздержится от принятия в свои ряды новообращенных. Торговца могли предать анафеме, как того требовал императорский указ; но у семьи Сируса были деньги, а сын его пользовался авторитетом у граждан. Будучи христианином, молодой человек не хотел разбивать отцовское сердце. Довольно скоро смерть положит конец Таинствам.

Грациллоний, как мог, объяснил свое желание.

— Я знаю, что хочу слишком много, особенно когда я должен уехать, и повышение, вероятно, невозможно. Если так, то я прошу простить мою наглость. И если у меня, святой отец, есть надежда возвыситься до вашего сана, то в Исе появится храм Господний, будут выполняться Его обряды — в наставление молодым, возводиться церкви. Его вера будет жить!

— Прекрасная мечта, сын мой, — прошептал Сирус. — Несбыточная, я боюсь, но прекрасная. Митра — часовой на границе света и тьмы… — он опустил голову, потом вскинул ее и судорожно вздохнул. — Мне надо подумать, почитать, помолиться. Это против всех правил. Но я этого хочу, очень хочу. Ты можешь зайти завтра на закате? Приведи своих единоверцев. Это будет обычный ритуал, они тоже смогут в нем участвовать. Приходите, приходите…

Грациллоний подал Сирусу руку и помог тому дойти до постели.

Молельня в честь бога Митры была небольшой. Во Вьенне они собирались в доме Сируса, в одной из комнат. Окна там закрыты досками и заштукатурены, чтобы было похоже на пещеру. Скамейки расположены вдоль стен, и между ними оставлен проход. Паперть отгорожена от входа веревкой. Ни купели, ни изображения Времени с головой льва, только чан для святой воды. Над столом, который служил алтарем, едва можно было разглядеть Митру, убивающего быка, и чуть заметные изображения Факельщиков. Все чисто прибрано, горят свечи, в воздухе витает сладковатый запах ладана. И горсточка прихожан — все седовласые.

Когда смолкла беспорядочная болтовня и люди вошли в святилище, воцарилась тишина. Младшие члены братства остались за веревкой, благоговейно взирая на старших, — двоих Львов, двоих Персов (Грациллония и еще одного), Посланника Солнца и святого отца, прошествовавших мимо них в легком облачении. Перед Тавроктонией также стояло вино. Двое стариков — Митра и Побеждающий Солнце — были обнажены по пояс. Литургия была короткой. Когда Вороны, Оккультисты и Солдаты принесли священное мясо, впередистоящие продвинулись к скамейкам. В рамках предписанного аскетизма такая еда почиталась лучшей. Для Грациллония она являлась древним символом небесного благословения. Он ел не спеша, хотя за последние три года единственной священной пищей, которую он вкушал, были лишь молитвы во славу ближнего.

В голове его роились мысли. Ради чего он это делает, зачем он к этому стремится? Грациллоний отдавал себе отчет, что его религиозные устои не настолько сильны, он не чувствует духовной близости к тому же Мартину из Тура. Но к кому еще он мог примкнуть? Божества Ахилла, Энея, Верцингеторига мертвы: это призраки, блуждающие по узким горным дорожкам, кладбищам и пыльным страницам книг. Боги Иса бесчувственны. Христос — мертвенно-бледный странник. Рим овдовел, его жена, Республика, и их сыновья давно пали в бою, а его самого грабят бандиты. Выстоял один Митра. Только Митра.

После посвящения в святые отцы Грациллоний почувствовал, что усталость свалилась с него как свинцовый плащ. Это была победа.

За короткое время ему предстояло многому научиться. У него не было дара овладевать доктринами, словами, жестами, тайнами; ему придется их зубрить у окна до самого рассвета, урывая несколько часов, чтобы поспать и увидеть беспокойные сны. А пока он должен стремиться сохранить целомудрие и благочестие. Это нетрудно для тела — ему придется сделать лишь чуть больше упражнений, соблюдать умеренность и чистоту. Но мышление посвященного было, как у всех варварских новобранцев, — неумелых, недисциплинированных, мгновенно готовых сникнуть под буравящим взглядом муштрующего их командира. Должны будут пройти годы, прежде чем он сможет заниматься делом в открытую, проведя остаток жизни в каждодневном познании мудрости. Он обретал ее через учение, набожность, избегая разногласий с власть имущими.

Возможно, никто его не осудил бы. Он въехал во Вьенну тихо, не привлекая внимания, на вопросы о тайной миссии отвечал уклончиво. Никто ничего не знал, и его люди, за исключением Маклавия, Верики и Кинана, его друга-митраиста, и Админия, радовались тому, что были предоставлены сами себе. Эти его не выдадут. Посвящение научило его молчанию. Однако кто-то наверняка мог заметить отлучки Грациллония и то, что он зачастил в дом Сируса.

«Не важно», — подумал он. К тому времени, когда эти слухи дойдут до Треверорума, — если дойдут, — он уже будет в Исе. Максим расценит его вступление в митраистскую церковь как акт неповиновения, — так и есть на самом деле, — но в ближайшие два-три года ничего не сможет поделать, а за это время всякое может случиться. Живи как живется, ты солдат на поле битвы.

Грациллония подвели к Посланнику Солнца, и Сирус посвятил его в Таинство. Сквозь усталость он осознал лишь, что преодолел некую черту на нескончаемой дороге, ведущей вверх.

Когда Сирус и Котта завершили ритуал посвящения Грациллония в святые отцы, он впервые, собственными руками — крестьянина, солдата, дровосека — поднял перед жертвенным алтарем кубок и выпил освященное вино; затем сразу, неожиданно, на него снизошла благодать. Может, из мрака души поднялось солнце, чтобы засиять в его сердце во всем своем великолепии? Он не знал. Произнося слова, он плакал.

Его обняли.

— Милость Митры всегда будет с тобой, возлюбленный брат, — произнес Сирус.

Конечно, это было невозможно. Когда он выйдет из святая святых, это уже будет не Грациллоний. То, что произошло с ним там, он едва помнил.

«Может быть, Ты снова явишься мне, Господь моих отцов? А может, и нет. Я этого не достоин. Но и мое бренное тело, и запятнанная душа будут верно служить Тебе».

Сирус попросил Грациллония оказать им честь и отпраздновать день рождения вместе с ними. Старик всплакнул, когда услышал в ответ, что это неблагоразумно. Легионеры подозрительно долго у него засиделись, и надо немедленно уезжать. На прощание Грациллоний с Сирусом поцеловались.

Утром отряд отправился на запад, в Бурдигалу. У Грациллония оставалось еще одно неисполненное обещание.

Децимий Магн Авсоний улыбнулся.

— Судя по твоему рассказу, леди Бодилис более интересна как женщина, чем как человек, с которым состоишь в переписке, — сказал он. — Видишь ли, у нее ко мне столько вопросов, что я теряюсь в догадках. Поначалу я пришел к выводу, что она одаренный человек, но обречена влачить существование в некоем стоячем болоте. Я ошибся. То, что ты рассказал, заставило меня призадуматься: почему бы Ису не стать центром мировой цивилизации? Если бы я мог путешествовать, Грациллоний, то поехал бы с тобой и проверил. «О, если бы Юпитер мог вернуть мне ушедшие годы!» — произнеся эту цитату, он тяжело вздохнул, но не потому, что ему стало жалко себя. — Я слишком много говорю, — продолжал он. — Лучше буду слушать. В каком-то смысле Ис от нас дальше, чем самая удаленная земля. Таинственные силы веками трудились, чтобы стереть это название из нашей памяти. Ты еще немного побудешь здесь?