Шелест начал рассказ издалека - с прилета почтовой ракеты. В психологически трудных местах он делал паузы, давая время для осмысливания.

- Не вставайте, - прикачал Шелест, окончив свой рассказ. - Мы идем к вам…

Евгений Николаевич улыбнулся и пожал нам руки. Еще лежа закидал нас вопросами:

- Вы спросили у изумруднокожих: знают ли они Материю Величайших Пространств? Есть ли у них карта космических струйных течений?

Боб хлопнул в ладоши и весело воскликнул:

- На нем уже можно ездить! А мы беспокоимся, подготавливаем… Карту течений мы у них раздобыли, а вот насчет Материи Величайших Пространств… Черт его знает… Разве на одних пальцах все поймешь…

- Не пальцы, а телепатия! - с укоризной произнес Евгений Николаевич.

- Еще и недовольны, - усмехнулся я. - Берите тюбик и завтракайте. Окрепнете и сами разбудите Юль…

- Жизнь хороша! - сладко потянулся Евгений Николаевич и кивнул на биотрон. - Даже с перерывами…

Чем больше скорость, тем труднее переход к движению медленному, к жизни в более тесном пространстве.

Для нас, летящих в звездолете «Роот», такой переход называется просто: торможение Падает скорость, ускоряется время, появляется перегрузка, которую одинаково не любят и живой организм и мертвое вещество.

Как улитка в раковину, заползли мы в биотроны и вылезли из них уже в пределах Солнечной системы. По существу «во дворе»! Так и хочется «посильнее нажать на тормоза», но Шелест не разрешает превышать двукратное увеличение веса.

Мы ловим позывные Земли, а наш звездолет на «вечной волне» - специально резервированной для галактических экспедиций - подает свои.

Земля уже светит нам! Мы не можем еще различить материков, но видим ее, и приборы измеряют ее тепло… Работы прибавилось всем, как на самолете при подходе к аэропорту. Поглощенные счислением пути и расчетами, мы как бы переселились в мир цифр.

Земли не слышно, несмотря на несколько каналов связи, включенных одновременно Мы немного озадачены, но внешне сдержаны, даже Юль.

Только чуть неподвижнее стали лица, когда в эфире послышался наконец слабый голос:

- Я - Марс-один, Марс-один. Вас слышу на «вечной волне», вас слышу на «вечной волне». Даю настройку…

Шелест включает автомат подстройки и, немного выждав, отвечает:

- Говорит звездолет «Роот», говорит звездолет «Роот». Следуем по маршруту Гаяна - Земля. Командир Шелест. Перехожу на прием.

Пауза. Шелест передает текст вторично. Пауза. Высокий голос торопливо произносит:

- Повторите фамилию командира.

- Командир-Шелест. Командир-Шелест. Пауза. Мы понимаем ее скрытое «красноречие»: к такому нельзя отнестись спокойно - пусть у радиста и тех, кому сейчас он докладывает, «прогреются лампы».

- Я - Марс-один, я - Марс-один. Вызываю Шелеста…

- Шелест на приеме.

- Поздравляем с возвращением, дорогие! Как самочувствие экипажа?

- Благодарю за поздравление. Самочувствие отличное. Кто вы?

- Говорит «Марс-один» - первая советская база на Марсе.

Мы обнимаемся, хлопаем друг друга, говорим чепуху, и лишь Евгений Николаевич, стараясь перекричать нас, пытается сказать что-то важное. Шелест кое-как успокаивает нас и кивает на Глебова:

- И Земля не стояла на месте, друзья мои! Уже и на Марсе наш флаг! Послушаем же Звездолюба… Ну тише, вы!

- У меня возникла счастливая мысль… - говорит Глебов. - Мы улетали, когда люди бывали только на Луне. Верно?

- Так. Дальше…

- А сейчас на Марсе лишь первая, понимаете, первая база! А? Значит, времени прошло немного! А? И космические струйные течения есть не только в расчетах, но и в действительности… А?

- Марс-один, Марс-один! - громко запрашивает Шелест. - Я-«Роот», я-«Роот»… Который сейчас год?..

Ответ потонул в шуме веселья. Мы увидим своих современников! Ведь вся наша экспедиция - полет в, оба конца и пребывание на Гаяне заняла почти день в день девять лет.

Улетать на два с половиною века и управиться за девять лет - о таком счастье мы не мечтали! Конечно, в последнее время, особенно после встречи с изумруднокожими, мы стали умом привыкать к такой возможности, но в сердце не угасал уголек сомнения.

В нашем звездолете творилось такое, что можно представить себе, лишь просмотрев корабельный фильм и прослушав звуковые записи. Недавно, пересматривая эти кадры, я обратил внимание, что возбуждение наше длилось не так уж и долго - через три минуты Шелест принялся за деловой разговор. Всего три минуты оказалось достаточно, чтобы смять в гармошку два с половиною предполагавшихся столетия, а заодно смахнуть в пережитое, как крошки со стола, и те девять лет, что мы фактически не были дома.

Скор человек, ох и скор!

Нам приказали взять на борт - возле орбиты Марса - космонавта-лоцмана, который поможет нам произвести заход и посадку.

Пока газеты, журналы и радиостанции воскрешали в памяти жителей Земли картины нашего отлета, сообщали и комментировали наше появление в космосе, Шелест и Глебов принимали навигационные данные и приступили к маневрированию для приема лоцмана.

Я помогал им, а Хоутону, как журналисту, поручили репортаж о нашей экспедиции и космических струйных течениях.

- Только без «музея истории интерьера и мебели», - проворчал командир, вспомнив нашу гаянскую виллу на озере Лей.

Живы ли наши близкие? Увидим ли мы их? Девять лет - пустяк в галактическом полете - ощутимы в быстро меняющейся земной хлопотной жизни: «вода» на Земле течет быстрее, чем в космосе.

Наконец, нам сообщили: все живы, здоровы и встретят нас!

Мы переглянулись, вздохнули широко и вольготно, и работа пошла слаженно, как никогда.

Лоцман у нас на борту. До этого дважды Шелест спрашивал его имя, а ему отвечали загадочно: «Узнаете!»

Дверь компрессионного отсека отворилась, лоцман вошел в промежуточную кабину, и мы помогли ему снять скафандр.

На нас глянуло узкое смуглое лицо, с блестящими темно-серыми глазами. В курчавых черных волосах лоцмана серебрилась седина.

- Мауки! - закричал Хоутон. - Мауки! - и кинулся к нему.

- Боб! Милый мой Боб…

- Вот уж этому я удивляюсь меньше всего… - как-то странно произнес Шелест и присел на край дивана.

Мауки поднял его своими могучими руками, и они обнялись. Досталось и моим костям, и Евгению Николаевичу, а потом Мауки смущенно остановился перед Юль.

- Здравствуй, ани, - певуче по-гаянски сказала она. - Меня зовут Юль. Я жена Глебова. Мы с тобой немного земляки.

- Дорогая ани, - медленно подбирая слова, ответил Мауки, - я счастлив видеть тебя. Разреши обнять тебя, как сестру…

- Так ты стал космонавтом, Мауки?! - сказал я.

- Да. Я сейчас был на Марсе, и мне поручили, поскольку я рядом, сопровождать вас. - Он говорил по-русски почти без акцента. - Как обрадуются моя жена и сыновья…

- Твоя жена москвичка? - спросил Евгений Николаевич.

- Нет. Я привез ее из Отунуи.

- Поздравляю тебя, Мауки, от всего сердца! - сказал Шелест.

- Спасибо, Андрей Иванович. Извините: это я просил не говорить вам, кто будет лоцманом… Хотелось сделать сюрприз.

- И достиг своей цели!

- Не томите, Мауки, - прервал Евгений Николаевич, - расскажите, как там на Марсе? В самом деле обнаружены каналы? Есть жизнь?

- Так и не так, - засмеялся Мауки. - Жизнь есть, в основном - растительный мир и микроорганизмы. Людей там нет, и мы пока не нашли хоть каких-нибудь следов разумной жизни, исчезнувших цивилизаций.

- А каналы? - нетерпеливо допытывался Глебов.

- О, «каналы»! - с увлечением рассказал Мауки. - На Марсе необычные растения… Понимаете, там уйма сухих красноватых деревцев, напоминающих саксаулы… Они растут в песке, любят магнитные поля и вырабатывают электричество!