Кстати, французская полиция утверждает в интервью для здешней прессы, что пресловутая русская мафия – миф Голливуда. Реальная русская мафия, сопливая и жалкая, выглядит вот так – русский мужик из Эстонии сосёт деньги «на дурняк» у глупых русских же простушек.
Почему дорогой отель, где цена номера начинается от 300 евро, рассчитанный на богатых норвежцев и других состоятельных иностранцев, берёт именно русских из Эстонии, которые даже не знают французского языка? Я позже видел этих девочек группой, присмотрелся и понял: за понты. Они происходят из семей, где матери работали отнюдь не горничными в гостиницах.
Русское самосознание они потеряли. Нормальной специальности, которая когда-то была у почти всех русских в высокоиндустриальной Эстонии, нет. Кто такой Евгений Коган, депутат и лидер Интердвижения Эстонии, погибший несколько лет назад мучеником за русское дело в Эстонии, не знают. Вместо русского слова «зэк» подруга Халяля употребляет в этом же значении слово «тюремщик». Перефразируя известное французское выражение, это называется говорить на «русском языке маленьких негров». Но девушки сохранили понты. За них их и берут в горничные убирать разбросанные с утра постели за европейскими «баринами». Феномен набираемых в зажиточные дома манерных горничных, кстати, хорошо известен по романам русских дореволюционных классиков. И амурные шашни с барскими конюхами и лакеями там тоже описаны. Так что ничто не ново под луной.
В русских народных сказках наряду с Василисой Премудрой и Бабой Ягой существует такой фольклорный персонаж, как Рачительный Хозяин, у которого «душа болит за дело». Он трезвый, работящий и прочее. Столетиями, когда главным сельскохозяйственным орудием служила деревянная соха и ничего не менялось, на этом образе воспитывали детей. В последний период СССР этот примитивный образ вновь стал гулять по страницам газет и на телевидении. Он успешно перекочевал и в пропагандистскую машину нынешней России, которая этим «доказывает» преимущества частного сельского хозяйства.
Реальное сельскохозяйственное производство Франции полно маразмов. Масса заброшенной когда-то обрабатываемой земли. Запущенные оросительные каналы. Лоскутная чересполосица участков, купленных в разное время, иногда отстоящих друг от друга на десятки километров, масса усилий тратится на перегон тракторов и транспорта. Техническое оснащение хозяйств в среднем невысокое, а сравнивать его с нынешней Белоруссией вообще смешно.
Но самый убийственный для частного владения землей является вопрос наследников и вообще наследства. Мне приходилось работать в хозяйстве, где формальный владелец был законченным алкоголиком в последней стадии, а все дела вела его семья и формальная как бы жена. В другом месте и хозяин, и его отец были не вполне психически нормальны, соответственно они и вели хозяйство. В третьем месте – наследники на виду у нас, почти пятидесяти сборщиков, сцепились, как гиены в африканской саванне, из-за доли в наследстве ещё живого и вполне бодрого старика. Любая замена руководителя, явно не умеющего управлять хозяйством, без особых проблем проходит в коллективном хозяйстве, но при частной собственности она невозможна.
В хозяйстве, где я работал, было заметно, что техника используется лишь на малую долю своей производительности. Много единиц угробленных за последние десятилетия машин и оборудования валяется рядом на свалке и нет сомнений в том, что большую их часть при не слишком больших затратах можно было бы вновь пустить в дело. Ситуация со свалками брошенной техники весьма характерна для Франции.
Хозяин явно не умеет общаться со своим небольшим коллективом в правильном ключе руководителя. Уважением своих обоих постоянных работников он не пользуется – похожие истории взаимоотношений барина и ловких приказчиков нам тоже хорошо известны из русской классики. Они ведут себя с ним нагловато, а он это даже не замечает. Постоянного коллектива сборщиков винограда, которые бы вновь и вновь возвращались к нему, ему тоже создать не удалось, каждый год – новые люди, поэтому меня и взяли здесь. И это несмотря на ужасающую французскую безработицу.
Как-то после работы ко мне, широко раскрыв глаза, подошли двое мальчишек, один лет тринадцати, другой ещё меньше. Оказалось, дети хозяина. Они пришли смотреть на экзотику – на настоящего, живого русского, то есть на меня. Старший учит в школе китайский язык. Приятные ребята, но с умением общаться с малознакомыми людьми у них проблемы, как и у их отца.
Хозяйство, ведущееся при полной и вопиющей внешней бесхозяйственности и в полном надругательстве надо всем тем, что понималось в СССР под выражением «рачительный хозяин», держится на единственном факторе – здесь делают хорошее вино. Жена хозяина – дипломированный дегустатор. Сахаристость винограда, хорошо вызревающего в субтропическом климате, высокая. На стенах дегустационного кабинета масса всяких наград на конкурсах. Не берусь судить насколько они авторитетны. А может, получены не за массовое производство, а за специально отобранные мелкие партии для зарабатывания этих самых дипломов.
Чтобы получить маркировку «appellation controlee» (марочное вино) здесь. на Корсике, как мне объяснил Али, вину нужно иметь сахаристость, которая позволит получить крепость в 13 градусов, срок выдержки при этом может быть и меньше года. Многолетнюю выдержку они делать могут, но сейчас на это нет заказов. То есть при такой выдержке в СССР это вино фигурировало бы как ординарное. Но технология здесь выдерживается. Корсика – это не Божоле, где делают, как известно всей Франции, вина класса «клопоморов», которые продают по всему миру лишь благодаря особо агрессивной рекламе. Рядом с нашим производством расположен приморский курортный городок, откуда зазывают на дегустацию и поражают воображение стенами, обвешанными золочёными дипломами. Некоторые туристы могут оказаться оптовиками или их родственниками.
Но я свидетельствую: вина здесь делают, называть ли их марочными или нет, действительно хорошие. И их сбыт «вытягивает» в финансовом отношении все грехи производства. Пока вытягивает.
Первый день после окончания работ. Пошёл искупаться в прибрежный туристский городок, согласовав это с Надиром: ничего с утра не предвидится? Возвращаясь пешком в обед, увидел встречную машину – хозяйка. Оказывается, внезапно, без предупреждения, она с утра раздавала деньги – расчёт. Мы едва не разминулись. 60 евро за 8-часовый рабочий день, в нашем споре с Ахмедом о цифре SMIC (минимальная оплата за час), прав оказался я.
Почему всё так внезапно? Дела. А сейчас она срочно уезжает, чтобы успеть отвезти старшего сына в бассейн. На сегодняшнем празднике окончания сбора винограда она не будет. Адрес электронной почты и телефон, чтобы связаться, если надумаю снова приехать на следующий год. «Ах да, я совсем забыла вам их дать, запишите, приезжайте, конечно, если будет такая возможность».
Думаю, на следующий год при таком подходе это хозяйство снова станет лихорадочно искать в сезон сборщиков.
На мой взгляд, мальчишке вместо бассейна этим вечером надо было бы посидеть на нашей версии «корпоративной вечеринки» вместе с арабами, пообщаться. Чтобы через несколько лет не смотрел с вытаращенными глазами на каждого незнакомца, который придёт к нему наниматься. И, кроме китайского, не мешало бы ему подучить и две сотни слов магрибского диалекта арабского языка. Иначе его, как наследника, вскоре ждут большие проблемы.
Праздник прошёл тускло. Много жареного мяса, бисквиты, мороженое. Но огонёк традиционного французского праздника окончания сбора урожая, какой я видел в Божоле и Эльзасе, отсутствовал. Халяль, «ушедший в подполье» после объявления об угрозе возможной облавы, появился, трое друзей с Бастии – нет. Сплачивать стабильный коллектив и сказать ему напоследок пару добрых слов по окончании работы хозяин не умеет.
