А.С. Лазарев

Георгий Соломон. Рассмотрим другое показательное дело. Карьера его автора, Георгия Соломона, даже более интересна. Соломон был кадровым членом большевистской партии, назначенным в июле 1919 года помощником Народного Комиссара торговли и промышленности. Он был близким другом Красина, старого большевика, который был одновременно Наркомом торговли и промышленности и Наркомом железных дорог и связи. Короче, перед нами два члена “старой гвардии героических времен”, так дорогой сердцу Анри Бернара из Бельгийской Военной академии.

В декабре 1919 года Соломон вернулся из Стокгольма в Петроград, где он поспешил к своему другу Красину и задал вопрос о политической обстановке. В изложении Соломона ответ был таков:

“Ты хочешь, чтобы я прокомментировал ситуацию? ... сейчас идет непосредственное установление социализма ... воплощенная утопия, включающая самые крайние виды глупости. Они все обезумели, вместе с Лениным! ... Забыв о законах естественного развития, забыв наши предупреждения об опасности проведения социалистического эксперимента в настоящих условиях .... А что касается Ленина ... он страдает от постоянного расстройства сознания ... в действительности мы живем при полностью деспотическом режиме”.

Этот анализ ничем не отличается от меньшевистского: Россия не готова для социализма, а те, кто хочет установить его, будут вынуждены применять диктаторские методы.

В начале 1918 года Соломон и Красин вместе были в Стокгольме. Немцы начали наступление и оккупировали Украину. Антибольшевистские мятежи вспыхивали все чаще и чаще. Не было до конца ясно, кто будет управлять Россией, большевики или меньшевики и их союзники. Соломон подытожил свои разговоры с Красиным.

“Мы понимали, что новый режим провел ряд абсурдных мер, разрушив технические средства, дискредитировав технических специалистов и заменив их комитетами рабочих ... мы понимали, что линия на полное уничтожение буржуазии была не менее абсурдной ... Эта буржуазия могла еще принести нам много положительного ... мы нуждались в том, чтобы этот класс исполнил свою историческую цивилизующую роль”.

Казалось, что Соломон и Красин сомневались, не стоит ли им присоединиться: к “настоящим” марксистам, меньшевикам, с которыми у них было одинаковое мнение о роли буржуазии, которая должна была принести прогресс. Что могло произойти без ее участия? На самом ли деле не будет развиваться страна с “заводами, управляемыми невежественными рабочими”?

Но власть большевиков устояла:

“Наша оценка положения постепенно менялась. Мы спрашивали себя, а имеем ли мы право оставаться в стороне ... Не стоит ли нам, в интересах народа, которому мы готовы были служить, поддержать Советы своими знаниями и опытом для внесения в это дело некоторых здравых моментов? Не будет ли для нас лучшим шансом борьба против этой политики полного разрушения, которой отмечена деятельность большевиков?.. Мы могли бы также противостоять полному уничтожению буржуазии.... Мы полагали, что восстановление нормальных дипломатических отношений с Западом ... придало бы нашим вождям силы, чтобы встать в один строй с другими народами и... что тенденция к немедленному установлению полного коммунизма начнет уменьшаться и полностью исчезнет навсегда ...

Под действием этих мыслей мы решили, Красин и я, присоединиться к Советам”.

Итак, в соответствии с этими словами Соломона, он и Красин сформулировали тайную программу, следуя которой они и добились постов министра и заместителя министра в правительстве Ленина: они всячески противодействовали диктатуре пролетариата, они защищали, как могли, буржуазию и были намерены укрепить связи с империалистическим миром, все это для того чтобы “постепенно полностью уничтожить коммунистическое направление партии”! Настоящий Большевик товарищ Соломон!

1 августа 1923 года во время визита в Бельгию он установил связь с другой стороной. Его признания появились в 1930 году и были изданы бельгийско-французским “Международным центром активного противодействия коммунизму”. Старый большевик Соломон теперь выдвинул такие идеи:

“Московское правительство сформировано небольшой группой людей, которые с помощью ГПУ внедряют рабство и террор в нашей великой и замечательной стране”.

“Советские деспоты уже видят себя окруженными со всех сторон гневом, всеобщим коллективным гневом. Охваченные сумасшедшим террором ... они проливали реки крови”.

Те же слова использовали меньшевики несколькими годами раньше. Вскоре они были подхвачены Троцким, а пятьюдесятью годами позже и шефом по идеологии бельгийской армии, не придумавшего ничего лучше этих слов. Важно отметить, что слова “сумасшедший террор”, “рабство” и “реки крови” использовались “старым большевиком” Соломоном для описания положения в Советском Союзе при Ленине и в либеральные времена периода коллективизации 1924-1929 годов. Вся клевета о “террористическом и кровожадном режиме”, с которой буржуазия выступала против Сталина, была запущена, слово в слово, против Советского Союза ещё при Ленине.

Соломон представлял собой интересный случай “старого большевика”, который по существу противостоял ленинскому проекту и который избрал путь его разрушения и “извращения” изнутри. Уже в 1918 году некоторые большевики перед Лениным обвинили Соломона в том, что он являлся приверженцем буржуазии, дельцом и германским шпионом. Соломон все отрицал, но интересно заметить, что как только он покинул Советский Союз, он публично объявил себя антикоммунистом.

Александр Зиновьев. В 1939 году Александру Зиновьеву, отличному студенту, было 17 лет. “Я мог понять разницу между действительностью и коммунистическими идеалами, и для меня ответственным за эти различия был Сталин”. Это предложение предельно точно отражает мелкобуржуазный идеализм, который вполне хотел принять коммунистические идеалы, но не желал считаться с социальными и экономическими условиями, как и с международными обстоятельствами, в которых приходилось рабочему классу строить социализм. Мелкобуржуазные идеалисты отвергали коммунистические идеалы, если им приходилось встретиться с жесточайшей классовой борьбой и материальными трудностями. “К семнадцати годам я уже был убежденным антисталинистом”. Так писал Зиновьев. “Я считал себя неоанархистом”. Он страстно изучал работы Бакунина и Кропоткина, затем Желябова и народников. Октябрьская революция на самом деле позволила “аппаратчикам иметь персональные автомобили, жить в шикарных квартирах и дачах”, “было установлено централизованное и бюрократическое государство”. “Идея диктатуры пролетариата была безумием”.

Зиновьев продолжал:

“Идея убийства Сталина заполнила мои мысли и чувства... Я уже был готов к терроризму... Мы изучили технические возможности нападения ... во время парада на Красной площади... мы хотели спровоцировать беспорядки, чтобы я, вооруженный пистолетом и гранатой, имел возможность атаковать вождей”.

Вскоре после этого он со своим другом Алексеем готовился к атаке, “запланированной на 7 ноября 1939 года”.

Зиновьев учился на философском факультете элитного ВУЗа.

“Поступив учиться, я понял, что рано или поздно мне придётся вступить в коммунистическую партию... У меня не было намерения открыто выражать свои убеждения: я бы только получил лишние заботы...

Я уже выбрал свой курс. Я хотел стать революционным борцом за новое общество... Для этого я решил на время скрыть себя и мои действительные убеждения от всех, исключая нескольких самых верных друзей”.

Эти четыре примера показывают нам те громадные трудности, которые стояли перед Советским руководством в борьбе против безжалостных врагов, скрывающихся и действующих тайно, врагов, делавших все возможное для подрыва и разрушения партии и Советской власти изнутри.