Сильвия лениво распечатала пачку «Салема».

— Не всё ли тебе равно? — ответила она вопросом на вопрос и, вытащив длинными, покрытыми ярко-красным лаком ногтями сигарету из пачки, закурила. Эти, казалось бы, ничего не значащие жесты дышали скрытым вызовом. Даже ногти были накрашены лаком именно того цвета, который Шон О’Лири просто ненавидел. «Только проститутки и дуры феминистки — что в принципе одно и то же — пользуются таким дурацким цветом», — ворчал иногда О’Лири, увидев ногти ярко-красного цвета у кого-нибудь из подруг Сильвии. Жена тактично молчала, делая вид, что не слышит, но знала мнение Шона. И О’Лири мог поклясться, что Сильвия нарочно накрасила ногти, чтобы позлить его. Да и макияж был вызывающим.

— Я тебя спрашиваю — где ты была? — накаляясь, повторил О’Лири.

Сильвия выдула струйку дыма в его сторону. Это было откровенным оскорблением, и Шон стиснул кулаки.

— Я уже ответила, — произнесла его жена лениво. — Я же не спрашиваю, где бываешь ты. Даже если я где-то и с кем-то, то это только потому, что ты тоже время зря не теряешь.

— Да? — изумился О’Лири. — И что же ты тогда делаешь в этом доме?

— А не всё ли равно, где снимать угол — здесь или в каком другом клоповнике?

Шон тяжело задышал и придвинулся к Сильвии ближе.

— Тогда будь любезна создать хотя бы видимость порядка в доме и хоть изредка мыть холодильник, — сквозь зубы проговорил О’Лири, пытаясь сохранить остатки самообладания.

Женщина подняла подведённые брови:

— Ты думаешь, мне нравится жить в свинарнике? Но как только я прикасаюсь к чему-либо или заглядываю в холодильник, твоя мамаша начинает учить жизни. Меня уже тошнит то этого дерьма…

И тут Шон ударил её. Женщина отлетела в сторону и осталась лежать неподвижно. О’Лири замер. Он впервые в жизни ударил человека вот так, всего лишь из-за движения чувств, в ярости, без малейшей угрозы для себя. Ему приходилось, конечно, драться в юности. Но тогда его могли жестоко избить, покалечить или даже убить. И в тюрьме он нередко пресекал сопротивление заключённых ударами дубинки, но делал это спокойно, выполняя служебные обязанности.

«Чёрт возьми, — подумал О’Лири, глядя на неподвижное тело жены, — уж не убил ли я её?»

Шон наклонился над женщиной и увидел, как дрогнули её веки. Сильвия ломала очередную комедию, что она очень любила делать и в лучшие годы их семейной жизни. Но на сей раз у неё получалось не слишком удачно.

О‘Лири наклонился ещё ниже, почти вплотную приблизив лицо к лицу жены.

— Ещё раз скажешь подобное в адрес моей матери, — тихо проговорил он, — и я тебя убью.

— Нет, бедный Шонни-малыш, те ничего не сделаешь мне больше, — почти проворковала она, — потому что ты обыкновенный тюфяк.

Шон поднял руку для нового удара, но, взглянув в глаза жены, обречено выпрямился и отступил на шаг назад. А Сильвия громко расхохоталась. Словно выталкиваемый этим хохотом, О’Лири выскочил за дверь, сбежал по лестнице, схватил в прихожей куртку и вылетел на крыльцо. Не услышав тревожного оклика матери, Шон уселся за руль своего «доджа», трясущейся рукой включил зажигание, передачу и помчался подальше от этого дома.

Центральная тюрьма

Роли, штат Северная Каролина

16 ноября 1994

09:30

По какой-то злой иронии центральная тюрьма штата, где отбывали заключение самые опасные преступники и где приводились в исполнение смертные приговоры, располагалась в прекрасном месте. В этом негустом смешанном леске мог бы разместиться летний лагерь для детей или что-то подобное. Здесь, наверное, было бы здорово отдыхать. «Хотя, — подумала Скалли, — многие здесь и отдыхают. Или получают путёвку на вечный отдых». Тюрьму устроили в здании старого форта, но внутри оборудовали вполне современно.

— Посмотри сюда, Скалли, — сказал Малдер.

Он подал Скалли газету. Дане сразу бросился в глаза заголовок: «Похищенные студенты найдены невредимыми».

— Невероятно! — воскликнула Скалли. — Кто их нашёл?

Малдер покачал головой:

— Нет. Пусть Боггз думает, что мы их нашли.

— Но почему полиция не поставила нас в известность?

— Потому что никто никого не нашёл. Статья — это выдумка. Газета «Континент» специально для нас напечатала один экземпляр. Только шесть человек знают об этом.

Скалли всё ещё непонимающе смотрела на напарника.

— Сегодня, — сказал тот, — Боггзу разрешат позвонить. Надеюсь, он свяжется со своим сообщником, чтобы узнать — что же произошло?

Шон О’Лири заглянул в «глазок» и некоторое время наблюдал за заключённым. Тот лежал но спине, глядя в потолок, и то ли нашёптывал, то ли напевал что-то. О’Лири напряг слух и разобрал некоторые слова. Заключённый напевал старую песенку в стиле «кантри», о ковбое, который не послушался старенькую, но умную мамочку и привёл себе в дом жену-мексиканку.

Шон вздрогнул, как от удара. Он хорошо помнил концовку этой песенки — пока ковбой проводил время в салуне с друзьями или перегонял скот, его жена развлекалась с другим. А когда ковбой её всё-таки уличил, то жена и её дружок убили и парня, и его мамашу.

О’Лири глубоко вздохнул, открыл окошечко для передачи пищи и сунул в него свежую газету. Заключённый сел на койке, внимательно поглядел на дверь.

— Я узнал тебя, бедный Шонни-малыш, — пропел он на мелодию песенки. — Мне очень жаль тебя, ковбой.

Заключённый встал, взял газету и развернул её. Пробежав глазами пару страниц, он вдруг тихо рассмеялся и подмигнул двери, словно зная, что О’Лири внимательно наблюдает за ним.

Малдер и Скалли сидели перед мониторами тюремной охраны и наблюдали за Боггзом. Вот он взял газету, просмотрел первую полосу, дошёл до статьи о похищенных и возвращённых студентах. Малдер напрягся. А Боггз неизвестно чему улыбнулся и отложил газету в сторону.

Фокс посмотрел на часы, вновь перевёл взгляд на монитор.

— Звонить он пойдет через два часа, — хрипло произнёс он.

Скалли с некоторым сомнением покачала головой. «Не думаю, что всё так уж просто», — сказала она себе.

Два часа тянулись долго и нудно. Боггз улёгся обратно на койку. Он неподвижно лежал, глядя в потолок, и лишь изредка улыбался неизвестно чему. Малдер и Скалли время то времени перебрасывались ничего не значащими фразами.

Оба облегчённо вздохнули, когда лязгнули решётки: за Боггзом пришли двое охранников, чтобы отвести его в комнату с телефоном. Скалли заметила, что один из охранников обращается с заключённым более… почтительно, что ли? Хм. Конечно, у каждого свои странности. Может быть, этот охранник является почитателем знаменитых преступников — чёрт его знает, какие заскоки бывают у тюремных служащих. Интересно, а его начальство об этом знает?

Агенты внимательно следили за тем, как Боггз сел у столика с аппаратом. Телекамера была расположена не совсем удачно, и увидеть, какой же номер набирает заключённый, было невозможно. Но это всё ерунда — через полминуты им и так сообщат, куда же звонит Боггз.

— Давай, — прошептала Скалли оператору охранной системы, словно Боггз мог их услышать.

Оператор кивнул и включил магнитофон. И в этот момент запищал вызов телефона в комнате контроля.

— Выключите! — потребовал Малдер. Все непонимающе завертели головами. Скалли прислушалась.

— Малдер, это твой, сотовый, — сказала она.

Фокс, чертыхнувшись про себя, полез в карман своего пиджака, висящего на спинке стула.

— Малдер, — сказал он в трубку.

— Почему ты мне не веришь? — раздался голос Боггза одновременно из динамиков системы прослушивания и трубки сотового телефона.

Малдер взглянул на монитор. Боггз, прижимая скованными руками трубку телефона к уху, смотрел в видеокамеру. Скалли даже на секунду показалось, что Боггз видит их, сидящих в этой комнате.

— Почему? — продолжал Боггз. — Агент Скалли мне верит. Верит!