Роли, штат Северная Каролина

17 ноября 1994

07:36

В камеру Боггза она буквально порвалась.

— Ты нас подставил! Ты по уши в этом деле, ты и твой сообщник — Лукас Генри. Ты подставил Малдера потому, что он тебя сюда засадил!

Последнюю фразу Скалли выкрикнула. Боггз, развалившись на койке, смотрел на неё снизу вверх с недоумённым любопытством.

— Я тебе вот что скажу, — продолжила Дана, — если он умрёт, то я и не подумаю останавливать человека, который поволочёт тебя в газовую камеру и отправит на небеса навсегда, сукин сын!

Скалли отвернулась к двери.

— Дана, — раздался сзади знакомый голос, голос напарника, и Скалли резко обернулась.

На секунду ей показалось, что перед ней сидит Малдер, облачённый в проклятый красный комбинезон. Нет, это был всего лишь Боггз. Но Скалли продолжала слышать голос Малдера:

— Ведь ты мне поверила.

Скалли зажала ладонями уши.

— Нет! — закричала она не для того, чтобы ответить, а лишь бы заглушить этот голос. — Нет! Я тебе не верю!

Она даже закрыла глаза, чтобы случайно не увидеть ещё какой-нибудь призрак в красном комбинезоне. Когда они открыла глаза, Боггз смотрел на неё с беспокойством.

— Ну, если ты не веришь мне, — сказал он, подняв брови, — может быть поверишь самой себе.

Боггз закрыл глаза, склонил голову и глубоко задышал. Потом с кряхтением потёр лицо скованными руками.

— Мне четырнадцать лет, — заговорил он ровным голосом, — мои родители уехали. Я спустилась потихонечку вниз, совсем одна, взяла одну из сигарет моей мамы и вышла на крыльцо. Было темно. Я была так перепугана, сердце билось.

Скалли заворожено смотрела на то, как Боггз теребит прядь волос, играет ею.

— Меня бы убили, если б узнали, — продолжал заключённый, — но я не могла удержаться. Не потому, что хотелось курить, а потому, что это было запрещено.

Боггз пригладил волосы и поглядел на Скалли.

— Ну, — неуверенно сказала она, — в жизни любого ребёнка бывает такое мгновение.

— Я знаю, чего ты хочешь, — откинувшись к стене, произнёс Боггз. — И я знаю, с кем хочешь поговорить. Что же ты молчишь — спроси меня.

— Я поверю вам, если вы мне позволите с ним поговорить, — голос дрожал и срывался.

Боггз криво усмехнулся и поглядел по сторонам. Закрыл глаза.

Когда он вновь открыл их, взгляд его изменился, потяжелел. И Скалли узнала этот взгляд. Изменился и голос. И тоже стал таким знакомым…

— Старбак…

Скалли почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. А Боггз поднял кулаки к лицу, и из его горла вырвался натужный полустон-полувой.

— Н-нет! — прорычал он. — Нет-нет! Никто ни с кем говорить не будет, пока я не договорюсь с вами!

Его выпученные глаза бешено уставились на Скалли. Та поёжилась. А заключённый наклонился вперёд:

— Не нужно недооценивать мой страх перед смертью! И не нужно играть на моём ужасе перед возвращением в это кресло. Я знаю, что мой ад — возвращаться в это кресло, снова и снова, всё время. Но в этой жизни, я не хочу больше попадать в него. Никогда!

Скалли оторопела. Боггз заговорил тише и спокойнее:

— Когда я проходил врата смерти, меня провожал священник. Я никогда в жизни не слушал священников, никогда. Он сказал мне: «Тот, кто не любит, — живёт при смерти. Тот, кто ненавидит брата своего, — убийца. Ни одному убийце не дарована жизнь вечная».

И тут Скалли вновь почувствовала, что отстраняется от реальности. Она видела эту же камеру, но с другой точки. И в камере, кроме неё и Боггза, были ещё люди. Седой сухопарый священник что-то говорил, держа в руках раскрытую Библию. Но Дана не слышала, что он говорит. В её ушах звучали слова Боггза, доносящиеся из какого-то далёкого далёка.

— …Вся моя семья все, кого я убил, стояли и смотрели на меня…

И Скалли тоже увидела — мальчик-подросток, две девушки, пожилые мужчина и женщина. Никто, кроме неё и плачущего Боггза, не видел этих людей. Ни священник, ни охранники. Никто.

— …Я видел страх. Я видел ужас. Я заставил их бояться, когда убивал…

Боггза вывели из камеры и повели по коридору. А справа и слева вдоль стен стояли те, кого он убил, и смотрели на него. И он смотрел на них.

— …И свой страх они отдали мне. Весь. Целиком…

Заключённого пристегнули к креслу. Дверь захлопнулась.

— …Я подумал, что меня уже убили. Я увидел тысячи, тысячи душ, стремящихся попасть в моё тело…

Скалли вздрогнула, и видение исчезло. Она по-прежнему сидела на стуле в камере Боггза, а заключённой монотонно продолжал свой монолог:

— Это тёмное и холодное место как раз для тебя. Но Малдеру там делать нечего, — отчеканила она. — И отца моего там нет.

Тот невозмутимо поднял правую бровь.

— Наверное, капитан и сам рассказал бы то же самое. Но я ему не позволю. Никто ничего никому не скажет до тех пор, пока мы не договоримся.

— Я вам не верю, — устало отрезала Скалли.

— Ну что ж, Скалли, — взглянув на Дану исподлобья, ответил заключённый, — в этом тёмном холодном месте полным-полно места для лжецов. Ради Бога, играйте как хотите. Ноя знаю, что вы мне верите, — он усмехнулся. — Если вам хочется убедить себя, что я действую с Лукасом Генри заодно, — ради Бога. Но в любом случае — получаю я информацию от Лукаса или от духов — из меня вы больше ничего не выжмете, пока мы не договоримся. Терять мне нечего, поймите.

Скалли повернулась к двери.

— Охрана! — крикнула она.

— Если я умру, — раздался сзади спокойный голос Боггза, — и мальчишка умрёт.

Дверь открылась, и Скалли, не оглянувшись на заключённого, вышла.

Мотель «Саншайн»

20 миль от Уитакера,

штат Северная Каролина

17 ноября 1994

Женщина раскачивалась всем телом, совершая тазом вращательные движения, но лицо её оставалось практически бесстрастным, она продолжала равнодушно жевать резинку. Да и О’Лири, верхом на котором она сидела, был далёк от пылкой страсти. Он подцепил эту проститутку в надежде забыться, но ни женщина, ни пинта «Белой лошади» не помогали. О’Лири словно раздвоился. Части его «я» находилась не здесь и не сейчас.

Перед глазами вновь предстали события трёхдневной давности. Тогда Шон дежурил в ночь. В камере Боггза вышла из строя видеокамера. Срочно вызвали дежурного техника, а заключённого перевели в камеру для допросов и оставили под присмотром О’Лири. Первые минут двадцать Боггз сидел в углу, сжавшись и нахохлившись, как мокрый воробей. Потом пристально поглядел но О’Лири. Смотрел долго и внимательно, Шону аж стало не по себе.

И тут заключённый замурлыкал ту самую ковбойскую песенку, регулярно добавляя в припев пятую строку, отсебятину: «Я узнал тебя, бедный Шонни-малыш».

О’Лири вздрогнул. А Боггз, казалось, не обращал на него ни малейшего внимания, бормотал что-то малоразборчивое себе под нос. Но Шон прислушивался, и его трясло. Заключённый бессвязно рассказывал некоторые истории из его, Шона О’Лири, жизни. И про то, как Шон в четырнадцать лет до полусмерти отделал чернокожего парня из уличной банды бейсбольной битой, и про фиаско с Мэри-Линн Догерти, и про то, как погиб отец.

А потом Шон словно отстранился от происходящего и увидел самого себя, стоящего в холле своего дома. А на площадке лестницы, ведущей на второй этаж, лежала его мать. И Шон знал, что она мертва. Из уха миссис О’Лири вытекала тоненькая струйка крови, и под головой скопилась лаково блестящая тёмно-красная лужица.

Резкий звук открываемой двери прервал видение. Шон вздрогнул. Сердце его учащённо билось, дыхание было тяжёлым, и он чувствовал, как струйки пота сбегают вдоль позвоночника.

— Что с тобой? — спросил его начальник смены Галлахер.

О’Лири вымученно улыбнулся:

— Всё в порядке. Простыл, наверное, вчера.

— Смотри, — покачал головой Галлахер, — а то могу отпустить со смены.