Теперь с этим покончено.

На следующий день после состоявшегося разрыва он записывает: «Я умер и давно погребен. Как тяжело на сердце».

Он останется в своей органике: во внутрипартийной сваре, кознях, подсиживании, соперничестве – в этом он «как рыба в воде».

«Эльбрехтер в Веймаре всех натравливает против меня… Разоблачительный материал против Эльбрехтера». «Я получил уничтожающий материал на Эльбрехтера. Конец света. Преступник в маске порядочного». «Эльбрехтер негодяй. Вон!»

Останется накал пропагандистских выступлений: мелькание городов, массовые собрания. «Вчера в Бохуме. После обеда в Бланкештейн. Вечером Гёттинген». Предстоит: «Лейпциг, Дрезден, Лимбах, Берлин, Потсдам, Бреслау…» «Гигантский успех… Меня несли на руках». Нелишне напомнить: он весит всего 100 фунтов. «Сегодня вечером в Гёттинген… бить социал-демократов!»

«Сегодня Ганновер… послезавтра Брауншвейг. Много, много работы. Я иногда думаю об Эльзе!»

Тетрадь подходит к концу. Встречаются строки, не поддающиеся прочтению, – неразборчивы, небрежны. Клочья фраз, многоточия, указывающие на выпадение текста, – облик сохранившихся страниц будто доносит всклокоченность самого автора.

Но вот: «1 ноября состоится окончательно – в Берлин (гауляйтером)… Берлин ведь – Центр. И для нас. Мировой город» (18.10.1926).

И последняя в тетради запись:

«Письмо от Гитлера, Берлин окончательно. Урра! Теперь через неделю в имперскую столицу. Прощай, Эльберфельд!.. Мой день рождения… полно поздравительных цветов. От Эльзе ни слова… Жизнь так мрачна!» (30.10.1926).

На этом тетрадь обрывается – провал – дальнейшие последовательные записи не обнаружены. Мы встретимся вновь с автором дневника только через полтора года, и это будет уже другой Геббельс, в его новой фазе.

Воспользуемся полуторагодичной паузой, остановившей поток записей, из которых я старалась вычленить наиболее характерное, и задумаемся, что же собой представляет автор дневника?

В выступлении британского обвинителя на Нюрнбергском процессе звучат в адрес Гитлера и его ближайших сообщников-преступников, каким был Геббельс, слова – безумец, безумный, психопатическая личность.

На этот счет у В. Ходасевича есть интересное заключение о том, что вообще для Истории сумасшедший персонаж, пусть и носитель наивысшей власти, неинтересен. Для нее «он – ничто, нуль. История считается лишь с последствиями его безумных действий; с ним самим ей делать нечего. Она не предает его память забвению лишь потому, что ей, как лермонтовскому Демону, «забвенья не дал Бог».

Хотя наплывы психической ущербности в дневнике налицо, применительно к Геббельсу речь не идет о том виде сумасшествия, когда и спросить не с кого. Он-то вменяем. На нем лишь ставится клеймо Истории.

Но Геббельс как раз тот случай, когда вообще-то о личности говорить не приходится. Геббельс – «ничто, нуль». Кажется, ведь тем самым упрощается представление о нем. Но не так. Сложнее обрести его. Не за что зацепиться – фантом. Но Геббельс и все, что с ним связано, – это еще не сдано на поруки Истории, все еще слишком живо для нас, актуально и угрожающе.

При социальных, психологических и экономических невзгодах Германии молодая, незрелая, неукрепившаяся Демократия – Веймарская республика – «нежный росток без глубоких корней» (У. Авнери) – не выстояла против вызревшего внутри нее фашизма. От этого исторического прецедента нельзя отмахнуться нашей стране, делающей первые шаги к демократии. К тому же имея за спиной у себя тоталитарный строй, устоявшийся в толще народной жизни.

К тем наблюдениям, которые возникали по ходу чтения дневника, пожалуй, не так уж много есть что добавить о его авторе. Да и в ранних записях было все же шевеление неблагополучия, эмоциональные всплески. Когда же завершилось окончательно становление д-ра Геббельса-нациста, он уплощается, превращается в типично нацистского функционера. Выхолощен, циничен. Он становится одной из самых зловещих фигур гитлеровского времени.

Как уже сказано, нет личности, нет ее подлинного наполнения. Он – пуст. И может, одно из самых угнетающих представлений, вынесенных из знакомства с дневником, – это то, как успешно Геббельс втягивал в свою агрессивную, зловещую пустоту миллионы немцев.

И еще одно существенное и печальное наблюдение в связи с Геббельсом: высшее образование, даже гуманитарное, не дает иммунитета к фашизму. Оно может быть использовано и на службе у него.

Впрочем, сколько-нибудь серьезной образованности, которая может дать устойчивость человеку, в Геббельсе не обнаруживается. Он успешно сдавал экзамены, но не усердствовал в годы учения, в чем признается в дневнике. Поверхностная нахватанность, элементарный минимум обязательной классики, модные книги и те, что на злобу дня, оснащавшие его переимчивость декадентскими ужимками.

1928 год. Уже продолжительное время Геббельс возглавляет национал-социалистическую организацию Берлина. Гауляйтер Берлина. Ключевой, номенклатурный пост. Его – и при наличии в дальнейшем других высоких должностей – Геббельс не уступит до самого конца.

14 апреля 1928. Вчера в переполненном зале заново основана партия. Великий праздничный миг. Организация начинается заново. (После периода запрета НСДАП[21] вновь разрешена.) Все чувствовали величие исторического момента. Потом мы видели, как в длинной процессии маршировали по городу наши коричневые парни.

Но капитан Штеннес, возглавляющий в округе военизированные штурмовые отряды, и его «коричневые парни» «доставляют нам серьезные заботы, – записывает следом Геббельс. – Эти парни, которые еще не пользуются у нас доверием, слишком вмешиваются во внутренние дела политического руководства, пытаются воздействовать на списки кандидатов (в рейхстаг) и более того. Но я возьму верх над этим». Таков наказ ему Гитлера.

16 апреля 1928. Нам непременно нужно еще 3000 марок для выборов. Я позабочусь. Кроме этого все до мелочей подготовлено.

21 апреля 1928. Сейчас придет Тамара! Я нежусь… Как прекрасно светит солнце! Оно ложится широким лучом на этот лист! Как прекрасна жизнь, когда борешься за нее!

22 апреля 1928. Я написал вчера вечером еще три передовицы. Так и текло с пера… Завтра я выступаю в Кёльне, послезавтра в Висбадене, в среду в Фриденау. Бешеная магия предвыборной кампании… в Бельциг. Сквозь угрожающую красную толпу. Там говорил… Я ехал в поезде с красивой русской.

25 апреля 1928. Берлин! Работа! Темп! Бешеная энергия! Служба! Сегодня вечером я выступаю в Фриденау!

26 апреля 1928. Вечером еще целый ряд нападений. В Мюнхене наши парни сорвали собрание Штреземана. Героический штрих.

28 апреля 1928. Вчера вечером дважды выступал в переполненных залах… При отъезде на улице черные массы людей. Долой! Хайль! Красный бежал за нашим экипажем и кричал из глубины души: «Ты дерьмо!» – и плевал в нас. За это получил хороший удар кнутом по лицу.

Президент берлинской полиции д-р Бернгардт Вайс возбудил процесс против газеты Геббельса «Ангрифф»[22]. «Я предстал перед германскими судьями. Смехотворный фарс… Против всякой логики мы оба получили 3 недели тюрьмы…» Но Геббельс, рьяно действующий в дни предвыборной кампании, рассчитывает стать депутатом рейхстага и тем самым получить статус неприкосновенности.

5 мая 1928. Наша предвыборная пропаганда действует замечательно.

12 мая 1928. В центре предвыборной борьбы. Служебное помещение переполнено листовками и пропагандистским материалом. Работа кипит.

Полная легализация партии национал-социалистов предоставила ей возможность вступить в борьбу за депутатские места в рейхстаге, развернуться в предвыборной пропагандистской кампании, когда возрастает политическая активность в народе. И Геббельс непрерывно выступает на массовых сборищах, на улицах и в помещении, на предприятиях и в кабаках – вербует сторонников партии, завоевывает и сам определенную популярность. Совершает со «своими» – берлинскими – вооруженными отрядами штурмовиков «триумфальные» марши, призванные демонстрировать силу и победительность национал-социализма. «Господство над улицей – ключ к власти в государстве».