29 июня 1929. Выступал Штрейхер. По моим понятиям, разрушительно. Этот голый антисемитизм слишком примитивен. Он упускает почти все проблемы. Еврей не во всем виноват. Мы тоже несем вину, и, если мы это не признаем, мы не найдем никакого пути. Но Штрейхер все же молодец.
21 июля 1929. Читал «На Западном фронте без перемен». Ничего особенного. Воспоминания мобилизованного о войне. Вот и все. Через два года о книге никто и не вспомнит. Но она повлияла на миллионы сердец. Книга хорошо сделана. Поэтому так опасна.
Очень выразительная оценка книги будущим министром культуры.
2 августа 1929. Партийный съезд. Все единодушны, потому что никто не решается говорить. Суматоха и ликование. Гели Раубал. Красивое дитя. Провели вечер с ней, ее матерью и шефом. Мы много смеялись.
Гитлер появлялся повсюду, даже на столь торжественном партийном мероприятии, в обществе своей племянницы, что вызывало скрытый ропот в партийных верхах.
3 августа 1929. …великий день Нюрнберга. Вчера: в 11 ч. утра праздничное открытие съезда… Штрассер открывает. Слишком длинно, слишком примитивно, слишком демагогически. Штрейхер приветствует. Хорошо и кратко. Вагнер оглашает манифест Гитлера… Блестяще написано. Только одна идея чрезмерна. Затем обеденный перерыв. По городу. Коричневые рубашки доминируют повсюду… Вечером фейерверк на стадионе и массовый концерт. 40 000 человек. Исключительное впечатление… Вечером разговор с Б. Он открыл комплот. Д-р Штрассер… и компания против Гитлера… Теперь я проник в суть… Я остаюсь на своем месте. При Гитлере. Мы этой змее голову растопчем.
В Нюрнберг прибывают поезда с манифестантами из Берлина и других округов.
4 августа 1929. После обеда специальный поезд из Пфальца. (Округ земли Рейнтнд-Пфальц, оккупированный французами.) Юноши прибыли в белых рубашках, французы запретили коричневые. Гитлер крикнул им навстречу: «Придет день, и мы сорвем с французов их мундиры!» … На улице уже гремят барабаны. Факельное шествие. Бесконечно долго.
6 августа 1929. Надо готовиться духовно, душевно, организационно и, главное, физически. Тогда мы победим.
Но имеются помехи:
10 августа 1929. Есть с чего отчаяться. Женщины! Женщины почти во всем виноваты.
И добавит через несколько дней: «Женщины причиняют много страданий», «Надо кончать эту историю с женщинами. Постараюсь найти эквивалент в работе».
11 августа 1929. У Бранденбургских ворот отвратительный памятник «Всем жертвам мировой войны». Надо бы добавить: за исключением немцев!
Стремление Веймарской Германии быть частью мира, воля к примирению, выраженные в этой надписи, ненавистны нацистам.
6 октября 1929. Муссолини. Эти итальяшки не заслуживают великого человека. – Со слов Геринга, знавшего Муссолини в Риме, Геббельс записывает: «Римлянин масштаба Цезаря. Он зачинает историю».
«Ксени подарила мне хороший портрет Муссолини».
7 октября 1929. Мужчины обабились. Мы, немногие мужчины, можем поэтому принести немало пользы.
Гитлер в представлении Геббельса выпал из числа надежных мужчин. «Иногда я отчаиваюсь в Гитлере. Почему он молчит?» «Жизнь трудна, подчас непереносима. Но надо идти вперед и не оглядываться».
И снова: «Вперед. Беречь нервы. Только не огладываться назад!» Это фашизм в нем настойчиво обрывает память, связь с прошлым.
5 ноября 1929. Штеннес говорит, что я Сталин движения, который оберегает чистоту идеи. Я не Сталин, я им стану. Идея должна быть чиста и бескомпромиссна.
Геббельс – тайный поклонник Сталина. А в этой вырвавшейся у него формулировке корчится еще и несогласие с курсом Гитлера, снова сближающегося с национал-народной партией спустя несколько лет после состоявшегося разрыва, за который так ратовал Геббельс, поборник социализма. «Многие не могут отделаться от мысли: социализм – отнимание собственности. Какое заблуждение!»
«Немецкая национал-народная партия нам больше не нужна – долой ее. Мы стоим на собственных ногах». Но об этом несогласии Геббельс мог поведать скорее всего лишь дневнику, как и о досаде на Гитлера, впрочем, отступающей всякий раз, как только Гитлер проявит к нему благосклонность.
Но Гитлер преимущественно держит его на отдалении. Геббельс лишен активного участия в политической жизни, центр которой в Мюнхене, в штабе Гитлера. Это питает его досаду, претензии к Гитлеру, его сосредоточенность на своих врагах в партии, на главном из них – Штрассере.
9 ноября 1929. До поздней ночи сидел с «террористом». Он заслуживает памятника, а не тюрьмы… Будем учиться ненавидеть вплоть до свершения.
14 ноября 1929. Я так часто слышу среди наших ужасное выражение – «реальная политика». Оно мне ненавистно.
Политика – искусство невозможного, будет впоследствии щеголять Геббельс этой установкой Гитлера, в противовес высказыванию Бисмарка о политике как искусстве возможного. Нацистская политика нагло взламывает все установленные преграды, уложения, все традиции.
18 ноября 1929. Убедительная победа на выборах, особенно в Берлине. С 39 000 в мае 1928 мы поднялись до 130 000.
19 ноября 1929. Особенный прирост у нас в пролетарских районах. Отняли у марксизма 50 000 голосов.
20 декабря 1929. Посетил русскую семью Потемпа. Старая госпожа пожертвовала нам 5000 марок.
7 декабря 1929. Я получил известие из дому, что отец умер сегодня в 6 утра… Прощай! Как тяжела была ему смерть! Один без детей ушел он в пустоту нирваны… – Я, со всей напыщенностью превознося умершего отца, воздает себе:
10 декабря 1929. То, что было в тебе бессмертно, твой ум, прилежность, ответственность и верность долгу, любовь к людям, особенно к родным, преданность тому, что ты любил, бережливость, строгость, спартанский образ жизни и прусская прямота – все это остается жить во мне… так что след твоего земного бытия не потеряется в веках. – Тем самым настаивает он на безмерности своей славы.
Панегирический поток неостановим. Тот, кого он костил «мещанином», «мелким скудным человеком», этот бедный отец вознесен на прусский престол.
11 декабря 1929. Похороны… Он был настоящий человек!.. Если бы он занимал трон Пруссии, его бы ставили рядом с Фридрихом Вильгельмом I.
Но неожиданно после похорон он встретил Эльзе Янке и Альму (ее сестру) и переключился в более натуральный тон, чему обычно способствовала природная естественность Эльзе: «Эльзе попеременно то багровеет, то бледнеет как мел. Потом она спрашивает, думаю ли я еще иногда о ней. Что я должен на это ответить бедному дитяти? Я говорю «да» и лгу при этом изрядно. Она совсем не изменилась. Все так же красива и приятна, как тогда. Свыше трех лет мы не виделись».
В рождественские праздники он побывал у матери. «Сегодня отбываю. Эльзе Янке пишет еще одно грустное письмо… Прощай, прощай! Всю дорогу читал».
В дальнейшем на протяжении бесконечных страниц дневника еще только раз встречается упоминание об Эльзе: «У матери… Я уладил с мамой проблему Эльзе». Что за этим – глухо, неизвестно. Но дата записи 27 июня 1933 – уже полгода нацисты у власти. Не за горами нюрнбергские законы, отсекающие Эльзе и ее сестер от Германии, а там и желтая звезда – изобретение Геббельса, – которую должны будут Эльзе и ее сестры надеть на грудь, чтобы уже издали отличаться от немцев. След Эльзе с этим подарком жениха на груди затерялся.
15 декабря 1929. В рейхстаге над моей головой собираются тучи. Требуют лишить иммунитета из-за госизмены.
17 декабря 1929. Берлин не может расплатиться с долгами. Отказались от американского займа. Рост налогов. Очень хорошо, – ликует Геббельс. – Наш день все ближе. У меня был странный сон: я был в школе и бежал длинными коридорами от множества остгалицийских раввинов. Они гнались за мной с криком «ненависть», я бежал чуть впереди и отвечал им тем же криком. Это длилось часами, но они меня не поймали. Я все время опережал на несколько шагов. Хорошее ли это предзнаменование?
