Геббельс – организатор этого зловещего аутодафе, символа торжествующего в Германии фашизма, падения великой страны в варварство.

А немцы пьянели от речей этого «литературного крематора», как назвал его писатель Эрих Кестнер.

Горят по предписанию д-ра Геббельса в этом чудовищном костре книги немецкого классика Лессинга, автора «Натана Мудрого», горят книги Ремарка, Стефана Цвейга, «немецкоязычного» Гейне, любимого поэта дней молодости д-ра Геббельса донацистской поры, Томаса и Генриха Маннов, Альберта Эйнштейна, Джека Лондона, Эмиля Золя, Андре Жида, Зигмунда Фрейда… «Кто сжигает книги, когда-нибудь будет сжигать людей» – это предвидел Гейне.

10 июня 1933. Обсуждали запрет на прессу. Мы едины. Скоро будет закон о прессе. Обсуждали с Гитлером реакцию. Как только не станет Старого господина (Гинденбурга), горе интриганам. Реакция прокралась в церковь. Долгий спор с фрау Вессель. Она хочет частное право на песню Хорста Весселя. Я отклонил это. Песня принадлежит нации. Эта мать нестерпима.

20 июня 1933. Мы покидаем Женевскую конференцию. Она стала невыносимой. – Покидают, тем самым развязывая себе руки для нарушения обязательств по Версальскому договору.

28 июня 1933. Путь к тоталитарному государству. У нашей революции невероятная динамичность. Мы начинаем благоговеть перед событиями.

1 июля. Хлопоты с церковью. Попы бунтуют, «Центр» (католическая партия) будет распущен.

Позже, когда становление национал-социализма в Германии, можно сказать, завершилось, Гитлер снова и снова возвращается к своей программе, изложенной в «Майн кампф», к навязчивой идее завоевания для немцев ЬеЬешгашп (жизненного пространства) за счет захвата земель на Востоке, в первую очередь земли России.

«Фюрер предвидит конфликт на Дальнем Востоке. Япония разгромит Россию. Этот колосс рухнет. Тогда и настанет великий час. Тогда мы запасемся землей на сто лет вперед».

В Германии воцарялся безудержный, бесконтрольный нацистский режим. Восторжествовавший фашизм – это обреченность Германии на безумие войны.

«Это не просто отрезок немецкой истории, это ужасающий урок, как недооценка крайнего зла может ввести народ в заблуждение и подвести человечество к уничтожению» (Вилли Брандт).

На Нюрнбергском процессе в речи обвинителя от Франции Ф. де Ментона прозвучал анализ навлекшей массовые преступления нацистской доктрины с ее осквернением разума, ее целью «сбросить человечество в состояние варварства», в нечто «демоническое», сознательно конструируемое. Этой чудовищной доктрины с ее абсолютизацией «крови», противопоставлением «высшей» арийской расы немцев и «низших» рас. С непреложностью самой доктрины, не допускающей инакомыслия. С отрицанием самоценности личности. Обвинитель говорил о том, что утверждение примата расы, ее инстинктов, требований и интересов заставило исчезнуть все понятия об общепринятой морали, справедливости и праве, все накопленные в течение веков достояния цивилизации. «Идея братства людей была отвергнута еще более решительно, чем прочие общепризнанные духовные ценности».

Западный мир до сих пор не оправился от потрясения фашизмом. «Можно забыть деяния Гитлера, но плата за это – потеря нравственного самосознания и политического понимания мира» (историк М. Штюрмер). И в последние годы интеллектуалы вновь и вновь обращаются к исследованию этого феномена, отождествляя его в первую очередь с Гитлером. В их исканиях все еще не окаменевшее, все еще разрыхленное месиво – личной памяти и анализа, проницания и заблуждения, зыбких ответов на неисчерпанные вопросы и обретенных постулатов.

В своих работах они обращаются к теории Макса Вебера, предсказавшего (до Гитлера) явление харизматического лидера со всеми особенностями харизматического господства – этого особого вида психосоциального заболевания.

К диагнозу философа Карла Ясперса «Духовной ситуации нашего времени» (1930-1931) – времени, когда стал возможен распад государства, гражданская война, террор и уничтожение и вместе с надвигающейся гибелью Веймарской республики – крах буржуазно-либеральной системы ценностей, породившей республику, соединявшей ее с прежними эпохами немецкой истории. Повисшее над пустотой время созрело для адского мессии.

Обращаются к анализу Э. Фромма личности Гитлера в свете его некрофилии, страсти к гибели и уничтожению. К убежденности Ницше: будущее принадлежит «политикам-художникам», которые полагаются на интуицию и волю, уверенные, что им принадлежит мир.

Прислушаемся к голосам современных исследователей.

Ури Авнери,[21] израильский публицист: В каждом обществе в любое время существуют бациллы фашизма… Носители их – на обочине. Нормально функционирующая нация может держать эту группу под контролем. Но потом что-то происходит. Экономическая катастрофа, повергающая многих в отчаяние. Национальное несчастье, поражение. Внезапно презираемая группа «обочины» становится значимой. Она мгновенно инфицирует политиков, армию и полицию. Нация сходит с ума… Бесконечные парады, исступленные речи, песнопения, униформы, знамена – всепроникающая истерия… Фашизм – в первую очередь – это политическая техника, механизм захвата и использования власти. При отказе от демократии, либерализма, гуманизма – культ силы и культ мистического коллективного «я», перед которым личность должна пасть ниц; вера во всемогущего вождя. Расовые теории Гитлера и его антисемитизм идеально отвечали его вере в собственное предназначение и настроению в стране.

Маргарет Митшерлих, немецкий психоаналитик: Масса сограждан с увлечением и дрожью восторга принимала участие в захвате фюрером власти, с ним они переживали свои собственные комплексы власти и мести. Так, они экстатически отдались «сверхчеловеку», чтобы создать расу господ. Теперь все – притеснения, убийства и преследования «чужаков» – могло происходить без всякого чувства вины, потому что появились новые законы, новые ценности, новая мораль, которым нужно следовать, чтобы самому не стать чужаком и изгоем.

С легализацией подсознательных побуждений, пишет Митшерлих, «новые ценности» превратились в преступления.

Ури Авнери: Годился любой лозунг, лишь бы он пробуждал фанатическую веру в вождя, растворение личности в «мы», пылающую ненависть к «другим», к чужакам, меньшинству, стремление к насилию, открытую паранойю, безумие, одобряющее любое преступление, совершенное ради него.

Алан Буллок, английский историк: Применение гитлеровской расовой теории простиралось гораздо дальше, чем только на преследование евреев. Сюда относится и стерилизация, истребление (эвтаназия – легкая смерть) биологически менее ценных в самом немецком населении. Порабощение славянского населения в Польше и России в захваченных областях, истребление их образованного слоя и руководящих кадров.

Андре Глуксман, представитель «Новой философии» во Франции: Проблема Гитлера не в том, что он совершил то, чего хотел, а в том, что ему позволили это сделать. Тайну следует искать не в его безумии, а в его современниках, которые наделили его безумие властью. Спрашивать, как был возможен Гитлер, значит спрашивать Европу, как она его допустила, – то есть спрашивать нас самих. В конечном счете приходишь к убеждению, которое не терпит лжи: я – возможность Гитлера, я и есть Гитлер.

Эти строки о нравственной и политической ответственности, начинающейся с себя, принадлежат человеку, которому в год падения гитлеровского рейха было 8 лет от роду. Тем благороднее они звучат.

Конечно, в Германии, в современном обществе есть и совсем другие настроения и намерения: отмести, вынести за скобки истории страны и немецкого народа период фашистского господства со всем чинимым им злом. Подобное встречается и у нас по отношению к прожитому страной семидесятилетию. Но есть у нас и другая крайность: травля собственной истории, с изъятием фактов из контекста времени, из исторического потока, из исторической судьбы, а это неизбежно ведет к иной, но опасной мифологизации. В обоих (нашем и нацистском) тоталитарных режимах наглядно проступают схожие черты и возможные заимствования. И сейчас, когда мы хотим обрести разумное миропонимание, для нас насущно увидеть общность родимых пятен тоталитаризма и тем непреклоннее отторгнуть их.