Paul Strathern

Hegel

Philosophy in an Hour

Перевод с английского С. Самуйлова

Художественное оформление В. Матвеевой

Иллюстрация на обложке: Bridgeman/FOTODOM

© Paul Strathern 1997

© Самуйлов С., перевод на русский язык, 2014

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2014 КоЛибри®

В год рождения Гегеля, 1770-й, Кант представил свою инаугурационную диссертацию в Кёнигсбергском университете. В том же году родились поэты Гёльдерлин и Вордсворт. Наступало время восторженного лиризма и строгой, основательной систематизации, крайней субъективности и предельной объективности. Европа стояла на пороге величайших со времен Возрождения трансформаций. Политическим выражением этих процессов была Великая французская революция, в области культуры их олицетворением стало движение романтизма.

Тем временем промышленная революция уже меняла картину всего континента. А через несколько лет после смерти Гегеля пришла пора Маркса, подготовившего дальнейшие перемены, которым было суждено преобразить весь облик ХХ столетия.

К обоим процессам Гегель имел непосредственное отношение. Студентом он приветствовал Великую французскую революцию, а к концу жизни, совершив, в полном соответствии со своим знаменитым диалектическим методом, поворот на сто восемьдесят градусов, воздавал хвалы архиконсервативному Прусскому государству.

Пользуясь диалектическим методом, Гегель создал самую тяжеловесную из всех известных человечеству философских систем, глыбу, долженствующую восхвалять единое, целостное государство. Оказавшись, однако, в руках энергичного последователя Гегеля, Карла Маркса, тот же самый метод произвел величайшую, со времен Великой французской, революцию, которая в свою очередь породила самую тяжеловесную из всех известных человечеству политических систем (которая во многих аспектах имела необъяснимое сходство с Прусским государством).

Именно так в большинстве случаев и работала диалектическая машина Гегеля, хотя сам он, скорее всего, с таким выводом и не согласился бы.

«…величайшая наглость в преподнесении чистой бессмыслицы, в наборе бессмысленных, диких словообразований, которые до сих пор можно было услышать только в доме умалишенных, нашла наконец свое выражение в произведениях Гегеля; она сделалась орудием самой грубой, когда-либо известной мистификации и сопровождалась успехом, который поразит потомство и останется в веках памятным свидетельством немецкой глупости»[1]. Эти слова принадлежат Шопенгауэру, коллеге Гегеля по Берлинскому университету. Назначение этой цитаты не в том, чтобы настроить читателя определенным образом, а в том, чтобы предупредить. Для Гегеля все связанное с философией дело крайне серьезное, так что договоримся сразу – никаких шуток. Как сказал один английский проповедник из Бата, заметив, что собравшаяся почтенная публика внимает его речам о геенне огненной без должного уважения, «у тех, кто здесь смеется, надежды нет».

Философия Гегеля – дело очень трудное, требующее полного сосредоточения. Похоже, Шопенгауэр, при всем своем остром интеллекте, не проявил должного усердия. В то же время и сам Гегель признавал, что «меня понимает только один человек, да и тот не понимает». Некоторые критики полагают, что Гегель преувеличивал. Существовал ли такой человек вообще?

Георг Вильгельм Фридрих Гегель родился 27 августа 1770 г. в Штутгарте, в семье потомственных государственных чиновников. Отец его служил секретарем казначейства при дворе Карла Евгения, герцога Вюртембергского. От среды и воспитания у него остался сильный швабский акцент, сохранившийся до конца жизни, и твердое убеждение в том, что скромность есть одна из главных добродетелей истинной культуры.

Ребенком он рос хворым и до достижения совершеннолетия перенес несколько серьезных заболеваний. В шесть лет Гегель едва не умер от оспы. Целую неделю он пролежал, ничего не видя, и лицо его осталось изуродованным оспинками. Ему было одиннадцать лет, когда всю семью поразила лихорадка, унесшая в могилу мать. В студенческие годы Гегель на несколько месяцев слег с малярией.

В детстве он много и жадно читал – книги, газеты, всевозможные трактаты на самые разные темы. Однако уже в раннем возрасте его отличал строго систематический подход: отрывки из прочитанного он прилежно переписывал в дневник. Эта тренировка в педантичности («мельница цитат», как говорил он сам) позволила создать своеобразный цитатник с выписками по широчайшему кругу предметов – от физиогномики до философии, от гиперборейцев до ипохондрии. События частной жизни включались в дневник только в качестве иллюстраций того или иного абстрактного принципа. В те дни, когда ничего достойного записи не находилось, Гегель со всей серьезностью объяснял причину столь прискорбного положения дел. Любознательный читатель этой мыслительной «лавки древностей» наткнется и на рассказ о местном пожаре, и на критические замечания по поводу прослушанного концерта, соседствующие с описанием и анализом наступившего похолодания и коротким разбором поучения на тему «Страсть к деньгам есть корень всех зол». Тут же приводится перечень достоинств полученного в подарок латинского словаря. Как отмечает один исследователь, «он пишет речь на латыни, объясняет, почему тему для латинского сочинения нельзя диктовать по-немецки, на полях записывает свое школьное расписание; он вспоминает, как они с друзьями видели хорошеньких девушек; комментирует Вергилия и Демосфена; ему интересно узнать, как устроены музыкальные часы и как используют атлас звездного неба, а в воскресенье он занимается тригонометрией».

Трудно переоценить важность этой «мельницы цитат» как иллюстрации исключительной эрудиции и преждевременного педантизма. В поздний период жизни количество цитат и ссылок в громадных фолиантах сочинений Гегеля свидетельствовало об едва ли не превышающем человеческие возможности охвате знаний, а тот факт, что в этих ссылках частенько встречаются незначительные ошибки, лишь подтверждал наличие энциклопедического объема знаний. Цитировал Гегель обычно по памяти и не любил прерывать ход мысли только для того, чтобы заглянуть в источник или проверить точность высказывания.

Отец Гегеля, как пишет Кэрд, один из ранних биографов философа, «во всем любил порядок и был по натуре консерватором, как и подобало человеку его положения». Типичный провинциальный чиновник, он, судя по всему, воспитанием детей не занимался. В тот период самые близкие отношения сложились у Гегеля с сестрой Кристианой, которая была на три года моложе. Оставшись без матери, дети крепко привязались друг к другу. Редкое для него личное чувство помогло Гегелю сформулировать абстрактный принцип: любовь сестры к брату есть высшая форма любви. Позднее он иллюстрировал этот вывод цитатой из «Антигоны» Софокла. Покорная долгу, Антигона под страхом смерти предает земле тело брата, после чего совершает самоубийство, что влечет за собой новые самоубийства и беды. Позже мы увидим, что давящая атмосфера этой греческой трагедии точно отражала истинную суть отношений между Гегелем и его сестрой. Впечатлительная Кристиана преклонялась перед всеведущим братом, и со временем любовь к нему приняла форму болезненной привязанности, трагическим образом повлиявшей на ее судьбу.

В восемнадцать лет Гегель поступил на богословское отделение Тюбингенского университета. Хотя он и проявил все задатки первоклассного чиновника, родители пожелали, чтобы сын посвятил себя служению Богу. Интересы Гегеля уже простирались далеко за рамки богословия, но только в университете у него проснулся серьезный интерес к философии. Благодаря этому интересу Гегель сблизился в Тюбингене с двумя выдающимися современниками. Первым был Гёльдерлин, пылкий поклонник культуры Древней Греции, впоследствии один из величайших немецких поэтов. Вторым – Шеллинг, чья проникнутая романтическим духом натурфилософия предвосхитила романтическую реакцию XIX в. на тесные рамки рационализма. Оказавшись в такой компании, Гегель и сам вскоре превратился в революционера-романтика. Когда во Франции разразилась революция, Гегель с Шеллингом, встав пораньше, отправились на рыночную площадь, чтобы посадить там «дерево свободы».