Вступление в войну Румынии лишь усугубило и без того невыносимое положение России – восточный (русский) фронт пришлось спешно растянуть на целых 800 километров. Новый компаньон, надеявшийся на близкий разгром Германии, сразу же потребовал самой разнообразной помощи и энергичной защиты. Само собой, все эти тяготы легли на плечи ближайшего соседа, России.

Побуждая Румынию объявить войну Германии, союзники, особенно Англия и Франция, соблазняли ее изрядными территориальными приобретениями – в случае победы последует решительный дележ всего колониального наследства потерпевших поражение, и румынскому королевскому дому был великодушно обещан лакомый кусок: плодородная и густонаселенная Транс-ильвания. Боясь опоздать к разделу добычи, Румыния соблазнилась, и ее посольский особняк в Берлине опустел. Немцы, однако, не замедлили тут же наказать румын за вероломство. Нарядная, пестрая, легкомысленная на парадах румынская армия выказала свою полнейшую несостоятельность на полях сражений. Впрочем, никаких надежд на ее боевые качества никто из Антанты и не питал. Настойчивость Англии и Франции объяснялась главным образом тем, чтобы как можно больше увеличить площадь гигантского «горчичника», приставленного к телу ослабевающей Германии на Востоке. Румынский участок фронта сразу же потребует нескольких германских корпусов. Что же касается спасения нового соратника от жестокого разгрома, то этим обязана была озаботиться Россия. Чего-чего, а людских резервов у нее хватит, должно хватить…

Союзники бесцеременно нажимали, уговаривая Россию «отрешиться от эгоистических мыслей и проникнуться более высоким пониманием союза борьбы с общим врагом». Последовал также намек, что Россия получит обещанные Константинополь и проливы только в том случае, если по-прежнему не будет жалеть своих солдат. Военные негодовали, политики гнули свое. К сожалению, последнее слово принадлежало политикам. Для спасения Румынии русскую армию обязали срочно выделить 200 тысяч штыков. Выходит, дополнительная мобилизация запасных? А как их одеть, вооружить? Как их доставить?

Лавр Георгиевич Корнилов, хватив горькой жизни во вражеском плену, изведав вынужденное безделье, невыносимое для настоящего военного с деятельным характером, поражался нарастающей неразберихе, захлестывавшей фронт. Зимний дворец и Ставку в Могилеве, казалось, поразило настоящее безумие. Юго-Западный фронт и без того испытывал невероятную растянутость. Теперь же еще новая забота – румыны.В эти дни, вернувшись на фронт, Лавр Георгиевич стал испытывать состояние, совершенно неведомое прежде: здесь, на передовых позициях небывало кровавой войны, чудовищное скопление русского народа, одетого в шинели и сведенного в дивизии и корпуса, целиком и полностью зависело от постоянных и разнообразных интриг в далеком Петрограде. Сюда, в грохот сражений, лишь долетали слабенькие отголоски происходившего за кулисами двух дворцов: Зимнего и Таврического.

Всю свою жизнь Корнилов, как военный, сторонился политики. Ныне сама политика занялась генералом!

Газеты, приходившие из Петрограда, в штабах зачитывались до лохмотьев. Заседания Государственной думы все больше напоминали бурный антиправительственный митинг. Русский либерализм уже полностью подпал под заграничное влияние.

Помня умозаключения умницы Аверьянова, Лавр Георгиевич выбирал из столичных новостей самые тревожные. Старик Плеханов никак не унимался и действовал из Парижа. Из Швейцарии стал невероятно активничать Ленин, пожалуй, самый крайний, самый «красный» и опасный. В отличие от всей орды рвущихся к власти либералов Ленин гениально упростил свою позицию крайнего радикализма. Он наплевал на русское крестьянство – это слишком аморфная, слишком неорганизованная масса. Их большинство? Но это имеет значение лишь при голосовании. В России вопрос о власти будет решаться отнюдь не бюллетенями, не сованием бумажек в щели урн. Власть возьмет оружие! Поэтому Ленин делает упор на рабочих и солдат. Крестьянское болото подвергнется революционной обработке в последнюю очередь. Получится кроваво? Но кого и когда в России пугала даже самая большая кровь!

Год 1916-й понемногу убывал. Накатывал очередной, 1917-й…

Император Николай Ц, выступая на ежегодном празднике Георгиевских кавалеров, обратился к армии в окопах: «Будьте твердо уверены, что, как я уже сказал в начале войны, я не заключу мира, пока последний враг не будет изгнан из нашей земли. Я заключу мир лишь в согласии с союзниками, с которыми мы связаны не только договором, но и узами истинной дружбы и кровного родства. Да хранит вас Бог!»

Странное и страшное заявление… Царь словно не видел ни устрашающих потерь, ни смертельной усталости народа от войны. Кого он заверял в своей решимости продолжать эту опустошительную и бессмысленную бойню? Своих или чужих? Что за нелепое заявление о «кровном родстве»? С кем?

А через две недели последовало новое заявление венценосца, не менее решительное и отважное: «Проникнитесь мыслью, что не может быть мира без победы. Каких бы усилий и жертв эта победа нам ни стоила!»

Поразительная слепота, граничащая с безмыслием… Этим самым царь сильно помогал интригам думских заправил.

«Прогрессивный блок» Госдумы был сформирован публично, гласно. За кулисами же, в «Зазеркалье», шло сколачивание «кабинета народного доверия», то есть правительства новой, демократической России. В него вошли Родзянко, Милюков, Некрасов, Шингарев и новый военный министр Поливанов. Императрица Александра Федоровна отозвалась об этих деятелях как о «тварях, которым по их способностям пристало заниматься лишь вопросами канализации». На этот раз государь разделил негодование своей супруги и в начале сентября приказал закрыть Государственную думу. Как бы в ответ на эту царскую меру в газете «Русские ведомости» появился фельетон Василия Маклакова (одного из самых влиятельных масонов) под названием «Трагическое положение». Автор нарисовал картину, когда у автомобиля на крутой извилистой дороге внезапно отказали тормоза. Сидящие в машине оцепенели от ужаса. Спасение им видится в одном: поскорее выхватить руль из рук растерявшегося шофера. Однако шофер, как на беду, вцепился в руль изо всех сил и не отпускает. Что делать, как поступить? Как, в конце концов, спастись от верной гибели?..

Прозрачная аллегория фельетона взбудоражила читающую публику. Энтузиазм газет вскипел с новой силой:

Несчастную Россию, таким образом, палили, словно свечку, с двух концов: и с фронта, и с тыла.

Последними событиями уходившего года были упорные слухи о подготовленном аресте царя (при его возвращении из Ставки), убийство Распутина и приготовления к большому совещанию Франции, Великобритании и России, собиравшемуся в Петрограде.

Совещание собиралось с целью выработать условия, которые в скором времени победители предъявят поверженной Германии.

Странным образом о секретной подготовке к этому совещанию стало известно Германии. В качестве одной из ответных мер Вильгельм II тайно обратился к Мексике, побуждая ее не терять времени и, вторгшись на территорию Соединенных Штатов, вернуть Техас, Аризону и Нью-Мехико. Это показывало, что германский император узнал и об американских приготовлениях к войне в Европе.

План Вильгельма не удался. Американцы сумели предостеречь Мексику от военной диверсии и стали исподволь готовиться к высадке на Европейском континенте.

Свое отречение от престола Николай II подписал в ночь на 2 марта. Но еще за неделю до этого исторического для России дня государь и не помышлял о своей отставке!

Почти весь февраль в Петрограде работала весьма представительная конференция союзников. Николай II специально приехал из Могилева, оставив все военные дела на своего начальника штаба генерала Алексеева.

Последний зимний месяц выдался в том году суровый. От небывалых морозов захватывало дыхание. Деревья оделись в пышный белый наряд. Иней обметал фасады дворцов. Промороженный снег визжал под торопливыми шагами обывателей.