Шейла сидела неподвижно, словно растворившись в сумраке тускло освещённой комнаты, замедлив дыхание и соревнуясь в незаметности с умершим временем. А сердце её, наоборот, билось учащённо и гулко, качая бурлящую адреналином кровь. Если Дейзи права, а причин, способных опровергнуть горячие, полные убеждённости слова девушки, Шейла не могла назвать, то получается… Получается… Получается, что она дура набитая, раз живя с родным братом бок о бок всю сознательную жизнь, не видела, как он страдает. Но она постоянно видела его грустную улыбку, видела глаза побитой собаки, скрывающиеся за длинными волосами, видела, что его что-то гнетёт. Она видела ВСЁ! Но почему она ни разу не задумалась, а что, собственно, с ним такое происходит? О чём можно говорить, если она только недавно заподозрила, что Алан очень несчастен? И что как ему тяжело постоянно скрывать свои истинные чувства от остальных, выдавая боль и горечь за установившийся образ невозмутимого флегматичного парня, отпугивающего всех окружающих нарочитой угрюмостью и тяжёлым взглядом? А где всё это время были её глаза? Где было её сердце?! Почему она, считая брата всего лишь нелюдимым странным чудаком, не задумывалась о большем?..

- Чт. Что он тебе рассказал? – запнувшись, насилу выдавила Шейла. Горло девочки перехватили удушающие спазмы, в глазах опять поплыл влажный туман.

- Он признался мне, что влюблён. Что любит одну девушку настолько сильно, что эта любовь сводит его с ума, превращая в беспомощное, лишённое всякого здравого смысла существо. Что он влюблён до беспамятства, до того состояния, когда становится невозможно трезво оценивать свои действия и поступки. Алан сказал, что любит её настолько сильно, что любовь выжигает его дотла, ничего не оставляя взамен, кроме боли и тоски.

- П-почему боли? – Шейла опустила глаза, нервно теребя наманекюренными пальчиками краешек простыни. – Почему именно боли?! Ведь любовь… Любовь — это не всегда боль! Ты же знаешь, Дейзи! Любовь – это прекрасно!

- Когда она взаимна. Алан любит безответно и это убивает его. Он так мне и сказал. Он сказал, что не может быть со мной, что не хочет обманывать меня, пытаясь дать мне взамен настоящей любви суррогат. Он на редкость честный, твой брат. И он из породы однолюбов. Он сказал, что это чувство медленно, но верно убивает его. Но самое страшное в том, что Алан рассказал мне далеко не всё. Он так и не открылся полностью. Какую-то часть тайны он по-прежнему хранит на самом дне своей души. И это мучит его сильнее всего.

Шелли вытянула из кармана платочек, уже не видя собеседницы. Верхняя губа девочки жалобно задвигалась, подбородок задрожал, целые озёрца слёз блестели на запрудах густых ресниц.

- Он не сказал, кто она?.. Алан не назвал имя той, что ломает ему всю жизнь?

Вздохнув, Дейзи пожала прикрытыми халатиком плечами.

- Я думаю, что назови он её имя, и это бы окончательно пролило свет на оставшуюся нераскрытой часть тайны твоего брата.

Шелли промокнула глаза. Она напряжённо думала. Она пыталась вспомнить, кто был запечатлён на ТОЙ фотографии. Шелли мучительно вспоминала лицо девушки с фотки, которую Алан тщательно скрывал. Это была она, теперь и сомнений быть не может. На снимке была девушка, в которую, как оказалось, Алан давно и безуспешно влюблён. Странно, но Шелли могла поклясться, что лицо этой загадочной незнакомки было ей смутно знакомым. Где-то она её уже видела. Да, точно видела. Но где? Кто она? Увы, здесь память виновато спасовала.

_______________________________________________________

- Я предупреждал. Предупреждал, да? Я ничего не путаю, о Великий? – Бинго всё норовил заглянуть в окаменевшее лицо Алана. Арлекин вертелся неугомонным волчком, бубенцы на его колпаке мелодично звенели в такт энергичным движениям головой. - Зрелище, как я говорил, не из приятных, но ты сам вызвался. Я не настаивал.

- Но ты мог вообще ничего мне не говорить, - губы юноши сжались в тонкую, едва различимую строчку. – Ты мог промолчать, но не стал делать этого. Зачем ты показал мне всё это, Бинго?..

Алан развёл руками в стороны, как бы подкрепляя последние слова недвусмысленным жестом.

- Я хотел, чтобы ты понял, с чем конкретно тебе… Нам. Нам придётся иметь дело. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, смекаешь? Мне хотелось, чтобы ты осознал, что будет, если не остановить падение Хеллвила в разверстую адскую бездну.

- У тебя неплохо получилось, - к горлу Блейза подобралась тошнота. Он натужно сглотнул. – Увидев это, уже никогда не забудешь. Спасибо, дружок, теперь этот образ будет преследовать меня до конца дней в ночных кошмарах.

- Кто хочет жить вечно? – грустно резюмировал арлекин. – Я слышу в твоём голосе неподдельный сарказм, мой дражащий волосатый приятель. Тебе известно, что сарказм противопоказан молодым людям? Болтают, что избыток сарказма нарушает пищеварение. Не слышал такую байку, нет?

Алан занёс было руку, но Бинго проворно отпрыгнул ему за спину, радостно закудахтав.

- О, нет! Нет-нет-нет! Старый добрый Бинго не по твоим молочным зубам, сынок, хе-хе!..

Откинув со лба чёрные волосы, Блейз удивлённо заломил бровь.

- Эй, крашенный, ты в своём уме? Какой на фиг «старый добрый»? Ты давно смотрел на себя в зеркало? Это, знаешь ли такая блестящая гладкая штука, обладающая отражающими свойствами.

Бинго моментально застыл на месте и раздражённо посмотрел на юношу.

- Хм, хм, ну что… Достойный ответ, ничего не скажу. Уделал меня, так уделал. Остряк сопливый. Аккуратней, ты наступил на моё самое больное место.

- Против правды не попрёшь, - осклабился Блейз. – Так что не корчи угрожающие рожи, и ради всего святого заткнись хоть на секундочку. Несчастному ребёнку не помешало бы отдать последнюю дань уважения, а мы тут трепимся как два слабоумных клоуна. Только без обид – твоя былая профессия уже стала далёким прошлым.

Громко засопев, Бинго, тем не менее, последовал совету Алана и прикусил язык. Они находились в палатке кунсткамеры, практически у самого входа, освещаемые разноцветным светом мерцающих фонариков и подмигивающих гирлянд. В самом начале тянущихся вглубь шатра стендов они обнаружили Грега Вудворта. Точнее, то, что осталось от несчастного мальчика, ибо в своём нынешнем состоянии Грег лишь отдалённо напоминал семилетнего ребёнка. Заключённое в прозрачную стеклянную колбу объёмом литров эдак на двести гротескное существо менее всего походило на закадычного приятеля Тони Хилла.

Тошнота пополам с горечью вновь подкатила к горлу Алана. Бывало, что он видел ужасы и покруче, но ребёнок… Маленький беззащитный ребёнок. Его-то за что?! Кулаки Алана со скрипом сжались, ногти вонзились в ладони, оставляя на коже глубокие отметины. Старжински заплатит за это. Он, как и Богарт до последнего момента, не понимает, что записался в живые ходячие трупы. Окончательно и бесповоротно. Я убью его, подумал Алан, настойчиво гоня от себя мысль о том, что, возможно, с Тони цирковой антрепренер обошёлся ещё жёстче. Старжински умер в тот час, когда его цирк въехал на территорию города. Блейз не шутил. Он не привык бросаться громкими словами на ветер.

- Если надумал блевать, то предупреждай, пожалуйста, заранее, - попросил угрюмо насупившийся арлекин. – У меня, знаешь ли, костюмчик с иголочки, ещё ни разу не стиран, как новенький.

- Обязательно учту, - Алан сощурил тёмные глаза, яростно двигая желваками. Если бы в подобном состоянии его увидел младший помощник шерифа Кларк, то непременно бы обделался от страха.

Существо, безжизненно глядевшее на них через призму стекла полными убийственной тоски выпученными глазами, неслышно колыхалось в мутном формалиновом растворе, как будто внутри ставшего для мальчика последним пристанищем аквариуме разыгрался шторм. Скрюченные пальцы безвольно цеплялись за волнующуюся жидкость, подогнутые ноги не касались днища огромной колбы, отвисая двумя жалкими вялыми отростками. Кожа мальчика приобрела насыщенный серо-землистый оттенок, туго обтягивая раздетое донага костлявое тельце и прорисовывая каждую вену и жилку, каждый кровеносный сосудик и хрящик. Грег превратился в натуральный анатомический атлас. Нет, не превратился, мрачно поправил себя Алан. Его ПРЕВРАТИЛИ. ИЗМЕНИЛИ. Приоткрытый в беззвучном крике рот мальчика обнажал жёлтые неровные зубы, похожие на прореженный частокол ветхого штакетника. Осунувшееся, одутловатое лицо с запавшим носом и выпученными, как у краба глазами не могло принадлежать семилетнему ребёнку. И в довершение всего монстр, в которого превратили бедного Грега, был абсолютно лишён волосяного покрова. Лысая голова матово блестела в свете падающих на колбу лучей уличных фонариков.