Начиная этот рассказ о чудовищных событиях, произошедших в мире весной того памятного года, я вынужден осадить себя с самого начала – и так мне предстоит поступать впредь, раз за разом вспоминая и кляня свою самонадеянность. В силу своей молодости и обычного для такого возраста упрямства, в ту пору я наивно считал, что давно и полностью готов к любым экстремальным ситуациям – мало ли их было в короткой, но бурной жизни. Однако случившееся приземлило меня сразу и бесповоротно, заставив заново учиться понимать сущее и свое место в нем. Увы, до сих пор не могу признать, что стал прилежным учеником…

Уф, устал я что-то от сочинения сложных романтических предложений.

Короче: не впадлу признаться – поначалу растерялся.

Больше всего мне нравилось смотреть с балкона на самолеты.

И не просто смотреть, а изучать летательные аппараты наяву и по снимкам, запоминать расписание рейсов и особенности взлета-посадки в самую разную погоду, определять привычки пилотов и оценивать ситуацию в воздухе вообще, словно я шпион вражеского государства, укрывшийся возле стратегического объекта.

Здесь отличное место для авиаспоттеров – аэропорт Адлера рядом, гостиница «Орхидея» стоит между глиссадами обеих взлетных полос. Первая, ВПП 06/24, подлиннее будет, 2900 метров, на ней и лежит основная нагрузка по пропуску авиатрафика. Вторая, ВПП 02/20, – покороче, хотя и ее удлинили до двух с половиной кэмэ. Этого хватило: судя по наблюдениям с моего балкона, на взлетку плюхается все подряд. Главная же частенько закрыта, там, как я слышал, даже после окончания авральной Олимпиады работы осталось выше крыши: то строители «рулежки» переделывают (за новые большие деньги), то перрон достраивают (за еще более жирные). Олимпийское корыто не оскудевает, даже массовые посадки по итогам не помогли.

Авиаспоттинг – особый вид хобби, но для кого-то и образ жизни; это фотографирование авиатехники, часто с максимально близкого расстояния. Вот так, если коротко, зачем грузить лишним. Я не профессионал предмета, просто авиацию люблю.

Взлетные полосы работают непредсказуемо для отдыхающих – хозяева порта то одну запустят, то обе сразу, не угадаешь. Это не есть хорошо для отдыхающих масс и владельцев отелей. В Сети пишут: «Сейчас летают над Мзымтой». Мамаша покупает номер в центре, а по приезде, через день, оказывается, что в порту сегодня поменяли порядок взлета-посадки. Когда работает главная ВПП, самолеты проходят над пляжем «Огонек», а это самый хороший пляж Адлера, на мой взгляд. Не всем, понимаете ли, нравится, когда реактивные двигатели тяжелых машин ревут над головой.

Однако и любителей авиации хватает, многие люди специально приходят посмотреть на завораживающее зрелище, дожидаются, когда на горизонте появляется точка очередного «джета», медленно ползущая прямо на тебя. Точка увеличивается, скользя по глиссаде, и постепенно превращается, например, в «Боинг-767» диковинной расцветки. Рев, пролет, и вскоре уставший лайнер, полный пассажиров с прилипшими к иллюминаторам носами, проходит прямо над тобой, протаскивая по глазеющим и купающимся отдыхающим мягкое одеяло акустической волны.

У современной реактивной техники это «одеяло» мягкое – технологично-синтетическое. У старой советской – грубое, колючее и жесткое. Редкие винтовые самолеты шумят по-особому, вызывающе, немного истерично подвывая на высоких частотах. Мне, например, это живое дыхание крупного авиахаба в чистый кайф. Мамашам с малыми детьми – головняки запредельные… Поэтому некоторые, особо хитрые, бронируют себе места подальше от основной глиссады, в гостиницах и пансионатах за речкой, на левом берегу Мзымты их уже очень много.

И вот тут руководство аэропорта говорит туристам: «Сюрпрайз!» – и «включает» ВПП 02/20. Или же запускает сразу обе полосы – когда стоящий в нескончаемой очереди подобных мероприятий очередной сочинский саммит или страсть как важная международная конференция порождают большой наплыв гостей и участников, – всех нужно принять и разместить сразу и срочно. А желающих за счет государства или корпорации поучаствовать в оттяге по-сочински всегда предостаточно. Бедные мамаши.

Хотя я искренне не понимаю их страданий, накрученных большей частью искусственно. Не шибко-то и гудят современные летательные аппараты. Если тебя это не парит в порядке задуманного заранее самозавода на истерику, то уже через пару дней рев двигателей вообще перестаешь замечать. Мне интересны сами самолеты. А детям зрелище приземляющейся авиатехники слаще многого.

Ого! Вот еще один «арбуз» заходит с моря на ВПП 02/20, – это «Люфтганза», рейсы я проверяю по онлайн-расписанию. А взлеты сегодня идут со «старшей» полосы, обе работают.

Я выскочил на правую сторону длинного, во весь фасад, балкона, метра на два огибающего боковые стены небольшого трехэтажного здания отеля, изготовился.

Щелк его! И еще пару раз. Убираем камеру. Э-эх! Кр-раса-авец! И вообще – лети, Птица!

Ну и что тут громкого?

Я очень необъективен, сразу предупреждаю.

Всю жизнь енисейский парень Игорь Залетин мечтал стать летчиком ГА. А стал, мама дорогая, что тут сказать-то приличным людям… реальным бандитствующим братком. Ну, это в былом: пока что я только так – осторожно и с большой оглядкой – подведу промежуточный итог недолгой своей жизни. Тьфу-тьфу.

Человек с частично сломанной судьбой, так можно сказать. А можно – с уникальным опытом, как посмотреть. И вот что: а кого в те годы не заносило? Ну-ка, кто из сверстников выскочил из 90-х без грехов?

Но говорю без скулежа, и об этом сразу предупреждаю, чтобы никто по тупости зубы не потерял. Шаблона отмороженного во мне нет, в гопоте не замечен. Я нормально, но с перерывом, отучился в политехе, стипендию иногда получал, в рок-группе играл, в походы ходил, боксом баловался. В вынужденной паузе мирной карьеры зрело и осознанно отслужил в пехоте. Армия пошла мне и на пользу, и во вред. Про очевидную пользу не буду, про вред придется рассказать.

Пробило Гарика одним временем на плохое, да надолго, зараза.

Хорошая у нас была рота, боевая, много дрались. То с кавказцами, то с бесами из роты связи, то с уральскими, то с питерскими – не скучали, короче. К дембелю наше сибирское ядро превратилось в реальную такую бригаду, жесткую, ребристую, сбитую в единый мозолистый кинтас. Так и вылетели из армейского тюбика – плотным слежавшимся столбиком. Шершавым на всю глубину. Меня даже и подписывать не нужно было, в голове уже прошилось. Такого надежного окружения у Гарика до того никогда не было. Нам было ясно: свои по плечам стоят, чужие – вокруг. И от этого опьянения общностью мысли об одиночном плавании по жизненному морю как-то и в голову не приходили.

Сели мы в проходящий поезд Москва – Владивосток, и домой.

Вот и начали внедряться на родной земле «кровельщиками», отрезать куски полян, нужные прихваты и туннели у старшего были. Старт прошел без роста в статусе, попал я из пехоты в пехоту. Поначалу происходящее меня, признаюсь, грело: лавандос, уважение, все ништяк, бригада крепкая, без бакланья. С кем только не работали, да… Так все и катилось стальным роликом, пока меня не дыранули. Сначала на черемушкинской масложирбазе, по-мелкому – это я сам лечил. А потом по выходе из кафе «Огоньки» после базара – тут серьезней, уже к лепиле повезли, да без больнички. Хорошо, доктор пулю сразу из плеча вынул, ствол у козла был левый, переделка дешевая. Нашли его потом, кому это надо было, с четырьмя игральными «шестерками» во рту… Не хочу это вспоминать, тяжело. Столько лет зря сжег…

Короче, приехал я домой, в Енисейск. Сказал пацанам, мол, бывайте пока, я что-то не бодрячком, поеду-ка, припаду к родному, пусть родина лечит. Ну и заявился к родителям, куда же еще. Здесь опять лучше бы без протокола – никогда мне так стыдно не было.