— Караул, в ружье!

— Жаль что…

Что именно было жаль капитану Малышеву так и осталось неизвестно. Громкий зуммер полевого телефона, раздавшийся в доме, сбил его с мысли. Собственно, как и обершарфюрера. Рондельман вздрогнул, круто развернулся и опрометью бросился в дом.

— Объект "Сторожка", обершарфюрер Рондельман у аппарата… — еле слышно, но вполне различимо донеслось из-за неплотно прикрытой двери.

— Так точно, господин оберштурмбанфюрер!

— …

"Подполковник, значит… — подумал Малышев. — Что ж, по крайней мере, теперь становиться понятно, почему все так вопиюще безграмотно организовано. Господин контрразведчик явно из семейства высоколобой штабной аристократии. Мнящий себя непревзойденным стратегом и с барской небрежностью, поглядывающий на тактические вопросы. Считает главным замысел, а остальное должно само собой приложиться. А сам-то, господин оберштурмбанфюрер, небось, и дня в войсках не служил. Вот и прокалывается там, где любой армейский лейтенант не допустил бы оплошности… Гладко было на бумаге, да нарвались на овраги… Так что не обессудь господин подполковник, но с таким подходом к службе не бывать тебе полным штандантерфюрером".

— Никак нет, господин оберштурмбанфюрер! — тем временем продолжал отвечать на вопросы начальства шарфюрер.

— …

— Все в полном порядке, господин оберштурмбанфюрер! Никаких происшествий не случилось…

— Ну, гут, так гут… — проворчал себе под нос Малышев. — Никто тебя старина Отто за язык не тянул.

— Будет исполнено, господин оберштурмбанфюрер! Есть, готовность номер ноль! Хайль Гитлер!

— Ну, все, Кузьмич, упустили мы момент. Сейчас птички упорхнут из клетки. Придется их по одной ловить…

— Не упорхнут, командир, — сумрачно буркнул старшина. — Глянь на поле.

Заинтригованный словами Телегина, капитан перевел взгляд и шепотом выругался.

От опушки, где стоял замаскированный самолет, фриц конвоировал… Сергея Колесникова. И хоть пилот шествовал не с поднятыми руками, ствол автомата, нацеленный в спину, четко обозначал его теперешний статус. А некоторая снисходительность конвоира к пленному, объяснялась, скорее всего, тем, что немцев ввела в заблуждение форма разведчика. Его посчитали не врагом, а дезертиром.

— Не было печали, так черти накачали… — дернул себя за мочку уха капитан Малышев.

— Теперь без стрельбы никак не обойтись…

— А это, старшина, как фишка ляжет… Если Серегу не станут допрашивать на улице, а заведут в дом, у нас появиться хорошая возможность накрыть всех одним махом.

Голоса внутри сторожки становились громче, но разобрать слова в общем шуме не получалось. Хотя, чего тут непонятного? Обершарфюрер доводил до остальных полученные от начальства распоряжения. А готовность "ноль", по какому поводу бы не объявлялась, всегда и везде приравнивается к тревоге.

— Да шевелитесь же… — мысленно подгонял приближающуюся пару Малышев. — Что вы плететесь, как обделавшись?.. Ну, же… Ведь выскочат сейчас.

Но, похоже, божество отвечающее за судьбу разведчиков, услыхало просьбу капитана. Кто-то, наверняка, сменившийся летчик, громко и отчетливо объявил, что пусть будет хоть трижды нулевая готовность, если ему сейчас же не дадут крепкого и горячего кофе, он и с места не сдвинется.

— Слышь, Кузьмич, — возбужденно прошептал капитан. — А ведь в самолете теперь один летун остался. Может, пока я тут разберусь, спроворишь?

— Поглядеть можно, — кивнул старшина. — Только, если фриц не дурак, он сейчас изнутри на все замки закрылся и, пока охрана не вернется, не откроет. Мало ли кто еще по лесу бродит?

— Верно, — нехотя согласился капитан. — Ладно, тогда досмотрим спектакль с этого места. Явление третье, те же и русский диверсант.

И все-таки двери дома выпустили во двор одного из солдат чуть раньше. Он вылетел за порог с явным намерением куда-то мчаться изо всех ног, но увидев прямо перед собой пленного, остановился.

— Господи, Курт, ты где это чучело откопал?

— Сам на нас вышел. Обер-лейтенант велел сюда его доставить.

— А кто таков? Дезертир?

— Откуда я знаю… Документов нет. Молчит все время. Вроде и не слышит толком.

— Контужен, — решил более опытный товарищ. — Вот только тут и до фронта, и до госпиталя далековато… Чудеса. Один исчезает, другой — сам появляется…

— Где Ганс?! — возник в дверях обершарфюрер Рондельман. — Не понял… Кранценбаум, ты почему оставил пост?

— Господин обер-лейтенант приказали сопроводить задержанного, господин обершарфюрер. Разрешите идти?

— Погоди. Эй, чучело, ты кто такой?

Колесников с любопытством глядел по сторонам и усиленно притворялся не вполне нормальным.

— Эх, надо было всем хотя бы унтер-офицерские погоны нацепить, — прошептал старшина. — Хоть не били бы. Сразу…

— Ниче, — проворчал в ответ Малышев. — Парой-тройкой оплеух и не убьют, и не покалечат. Зато в другой раз умнее будет.

— Ему ж не в разведку, — резонно остудил праведное негодование командира Телегин. — А в небе другие законы. Негде было Сереге учиться.

— Тем более, пусть пользуется случаем.

А Отто Рондельман уже сдерживался с трудом.

— Ты меня слышишь, идиот?! Имя, фамилия? Какая часть? Что ты здесь делаешь? Где твое оружие? Отвечать!

Возможно, Колесников и уклонился бы от удара, но это не входило в его роль. А вот упасть, как подкошенный он вполне мог. Что и не преминул, довольно мастерски, тут же проделать. Не ожидавший такого эффекта от зуботычины, обершарфюрер даже посмотрел на свой кулак.

— Вот хлюпик…

— Контуженный, — повторил свой первый вывод старший солдат.

— Что у вас там происходит? — поинтересовался изнутри второй пилот. — И где, черт возьми, мой кофе?

— Ладно, тащите его в дом, — велел подчиненным обершарфюрер. Разберемся… Может, заодно и узнаем, куда девался этот кретин Ганс? Неужто и в самом деле дезертировал?

Немцы подхватили под руки, продолжавшего изображать бессознательное состояние, Колесникова и втащили его внутрь. А Рондельман еще раз подозрительно огляделся, пытаясь что-то выглядеть в темной стене деревьев, постоял минутку нерешительно на пороге, а потом вошел следом.

— Игорь Степанович… — младший сержант Мамедова запнулась. — Ну, в общем… если меня фрицы… — девушка опять замялась. — Я хотела сказать… — Лейла не могла подобрать подходящих слов. — Если меня в лес потащат… Ты не вмешивайся…

— Это что еще за глупости?! — от возмущения ефрейтор Семеняк даже остановился. — Выбрось из головы! Никто никого не потащит… Вот еще придумала. Чтоб тебя…

— Да ты послушай, Степаныч… — Лейла пыталась говорить убедительно. — Это если я сопротивляться стану, орать начну, фрицы толпой набросятся. А если подморгнуть кому-то одному, он же с собой товарищей звать не станет. Верно?

— Думаешь, справишься? — сообразил ефрейтор, куда клонит радистка.

— Должна… — пожала плечиками девушка.

— Ох, дочка… — вздохнул пожилой солдат. — Кабы все так просто было, как в кино показывают. Рука не дрогнет?

— Это ж фашист! Враг!

— Все верно, но человек так обустроен, что не каждому хватит воли обыкновенную курицу зарезать, а тем более: себе подобного жизни лишить. Да не на расстоянии, а глядя ему в глаза.

— А что же делать? — несмотря на показную уверенность, Лейла тоже была не слишком уверена своих силах.

— Не бери в голову. Увидим, как повернется. В обиду всяко тебя не дадим… Главное, чтоб их побольше из лесу вышло… М-да, и почему люди не могут жить по совести?

Задумавшись о своем, Лейла не ответила и чтоб отвлечь девушку от тяжелых мыслей, Игорь Степанович продолжил:

— Знаешь, Николай как-то раз, когда мы сидели с ним в окопах подо Ржевом, рассказывал, будто бы раньше существовал мир, в котором граждан с младенчества воспитывали так, что они не могли поступать против совести. И не потому, что боялись наказания, а просто такое поведение было для них столь естественно, как умение дышать. Представляешь?