— Утопия…

— Нет, как-то по-другому. А тех, кто все же преступал обычай, — в семье, как известно, не без урода, — изгоняли из общества. Отмечали татуировкой на лбу в виде буквы "Х", что означало "хам" и выпроваживали вон.

— В средние века еретиков так отлучали от церкви. При этом человеку запрещалось пользоваться огнем, а каждый, кто б осмелился приютить или накормить отщепенца, ждала та же участь.

— Николай говорил, что в том мире с "хамом" просто переставали разговаривать. И человек от тоски либо умирал, либо сходил с ума. Что, в общем-то, равнозначно…

— Жестоко.

— Зато, в том мире за всю их историю никогда не было ни одной войны. Потому как, все довольствовались своим, и никто не желал чужого.

— Интересная сказка… — вздохнула Лейла. — Жаль, что мы живем в другом мире. Далеко еще?

— Пришли уж, — Степаныч указал подбородком направление. — Вот за тем поворотом, фашисты, прячутся. Должны уж были заметить. Готовься, дочка… сейчас полезут. И помни, чем больше шума, тем майору с ребятами легче будет. Так что, младший сержант Мамедова, ты не моргать настраивайся, а орать и отбрыкиваться. А я всячески тебе в том способствовать стану…

— Хальт!

Как не готовься, как не ожидай, а окрик всегда застает врасплох и заставляет вздрогнуть. Пытаясь в последний раз приободрить девушку, Семеняк остановился и взял ее за руку. А та уже и сама шагнула за спину своего спутника и испуганно прижалась к нему, непроизвольно ища у мужчины защиту от опасности…

"Знакомые" ефрейтору балагур Ганс и плотник Бруно к этому времени сменились, и проверять документы у ранних путников вышли другие фрицы. На это раз втроем.

— Аусвайс!

Используя прежний опыт общения, Степаныч снова вытащил кисет с табаком.

— Битте…

— Курево, это хорошо, — не стал отказываться от угощения солдат, стоящий ближе всех, с лицом, сильно побитым оспой, принимая из рук Семеняка кисет. — Но для прохода одного табака мало. Нужны документы и разрешение. Без документов дальше идти нельзя. Возвращайтесь назад… — он махнул рукой в обратном направлении.

— Данке, — кивнул Степаныч, указывая рукой на север. — Выспа…

— Нет, туда нельзя! — помахал указательным пальцем немец. — Домой идите…

— Погоди, Карл, — придвинулся ближе другой фашист, моложе, но с погонами старшего солдата. — Глянь, какая милая мордашка у селяночки. Если им так уж приспичило на тот хутор, так пусть малышка нас попросит. А мы, так уж и быть: снизойдем, сделаем исключение.

Говоря все это, немец как бы случайно поддел стволом автомата подол платья Лейлы и потащил его вверх, насмешливо усмехаясь и не отрывая взгляда от ее глаз.

Девушка покраснела и поспешно отшагнула назад. Но с той стороны к ней уже приближался третий солдат. Предвкушая потеху, он передвинул оружие себе за спину и широко расставил руки, готовясь принять девушку в объятия.

Лейла взвизгнула.

— Что у вас там происходит?.. — поинтересовался кто-то, и из кустов на дорогу вышел офицер. Совсем молодой парень, наверно еще даже не бреющий щек. С одного взгляда он оценил обстановку и недовольно поморщился. — Франк, опять вы с Гансом взялись за старое? Никак угомониться не можете? Это ж не Россия, где все было позволено. Чего к людям пристали? Пусть себе идут… Небось, торопятся, раз до рассвета поднялись…

— Да она сама не прочь с парнями покувыркаться, господин лейтенант… — как можно убедительнее заговорил старший солдат, немного понижая голос. — Гляньте сами, как глазками по сторонам стреляет… Разве ж можно такую без обыска отпустить? Прикажите Карлу с Гансом этого ее отца или деда в сторонку отвести, а мы б тем временем с малышкой столковались. Уж поверьте моему опыту, покажите ей десять марок и ведите собирать цветочки…

Не понимая ни одного слова, Лейла почувствовала, что в их, поначалу так отлично сработавшем, плане теперь что-то не заладилось. И, доверяя женской интуиции, младший сержант Мамедова одарила молоденького немецкого офицера мимолетной, робкой улыбкой. Но взглянула на него при этом так, что лейтенант вмиг приободрился и развернул плечи.

— Черт меня возьми, Вассермюллер, ты и в самом деле знаешь толк в этих делах… Десять марок говоришь? Не слишком ли дешево за такую красотку?

— Так у войны свои расценки, господин лейтенант. Где ей еще удастся подзаработать? Девок много подросло, а мужиков-то и нет… — тут старший солдат понял, что разговор с вполне безобидного направления сейчас может соскользнуть в русло политики, и поспешил сменить тему. — Жаль, что вы разрешили на ужин НЗ использовать. С тушенкой да шоколадом мы бы с этой селяночкой еще скорее нашли общий язык.

— Ладно, поглядим… — офицер расстегнул пуговицу нагрудного кармана френча и вытащил оттуда портмоне. Покопался в нем немного и выудил купюру достоинством в десять марок. Портмоне спрятал обратно, а деньги показал девушке. Догадываясь, что это означает, Лейла мгновенно покраснела и потупилась. Больше от возмущения, чем стыда, но тут был важен сам факт. Лейтенант довольно хмыкнул. — Хорошо… Парни, отведите старика к нам. Можете его обыскать и допросить… Только не бить, это приказ! А ты, Франк, не уходи никуда, тут постой.

— Слушаюсь, господин лейтенант! — откозыряли солдаты.

— Давай, пошел…

Ганс повел стволом автомата в сторону леса, а рябой Карл не двузначно ткнул Семеняка своим оружием в бок, отталкивая от Лейлы.

— Шагай, шагай, дед… Дай молодым о любви поговорить… Не убудет от внучки-то. Еще и денежку заработает… А лейтенант у нас хороший, зря мухи не обидит.

— Битте!

Затягивая время, Степаныч, как подрубленный, рухнул на колени и попытался обнять немецкого офицера за ноги. Тот едва успел отскочить. Степаныч попытался ползти за ним, но солдаты с хохотом подхватили его подмышки и потащили в лес. На дороге осталась только испуганно-растерянная Лейла, немного смущенный лейтенант и, повернувшийся к ним спиной, скабрезно ухмыляющийся и все знающий об этой жизни, старший солдат вермахта Франк Вассермюллер.

Небо, видимое в редких просветах между раскидистыми кронами, постепенно теряло густоту, словно в емкость заполненную чернилами, кто-то неспешно доливал чистую воду. До утра, как и до смены, оставалось не так уж много. Франц посмотрел на часы, но в лесу еще держалась довольно плотная тьма и разглядеть маленькую, часовую стрелку ему не удалось. А длинная, минутная — указывала на "четыре". Поди догадайся: что это значит?.. Двадцать минут пятого, или двадцать минут шестого? Хотя, если верить внутренним ощущениям проголодавшегося и сонно зевающего солдата, вторая версия более верна…

Неожиданно увидев перед собой, выходящего из лесной чащобы незнакомого оберштурмфюрера СС, часовой настолько растерялся, что вместо уставных действий, требующих запросить пароль, или позвать разводящего, только вытянулся по стойке "смирно".

Офицер окинул рядового хмурым взглядом и, чуть подумав, тоже отсалютовал. Только выбросив руку не прямо и вверх, а как-то наискосок, едва не задев пальцами лицо молодого парня. А в следующее мгновение, солдат выпучив глаза, ухватился обеими ладонями за словно обожженное горло. Боль была столь внезапной и острой, что Франц даже вскрикнуть не сумел. А только вздрогнул и попытался шагнуть вперед. Но ноги его уже не слушались…

Корнеев бережно подхватил падающее тело немецкого солдата, и аккуратно опустил его на землю. Не оглядываясь, подал знак, и позади него практически бесшумно возникли фигуры остальных разведчиков.

Немцы, как и предполагалось, еще спали. Взрыв, хорошо слышимый на опушке, в самом лесу никого не потревожил.

Засада, даже очень опасная — все же не передовая. Тут ни землянок, ни блиндажей нет. Лежи, где указали, и не шевелись… Но хозяйственные немцы и здесь исхитрились обустроить себе под временное жилье старую воронку. Соорудив крышу из веток и лапника…