Капитан открыто вышел из-за угла, демонстрируя товарищам, что ситуация на аэродроме контролируется, при этом показывая жестами, что в доме находиться четверо врагов.

Подав ответный знак, Корнеев выпрыгнул из машины и, поправляя на бегу портупею, бросился к броневику.

— Группа! К машине! — заорал он по-немецки. Свободно разгуливающий Малышев, это здорово, но пока обстановка не прояснилась окончательно, майор не хотел рисковать. Слишком много усилий было затрачено, чтоб из-за какой-то неучтенной мелочи провалить операцию.

— Разрешите доложить, товарищ майор? Аэродром полностью наш, самолет готов к взлету… — негромко отрапортовал, широко улыбаясь, Малышев, вытягиваясь в струнку, как и положено унтер-офицеру перед старшим по званию. — Вот только в доме еще осталось четверо солдат. Не получалось убрать бесшумно… Они ничего не подозревают, но вооружены и могли поднять пальбу.

— Теперь, Андрей, это уже неважно. Груз захвачен. Осталось погрузится и взлететь… Бросьте им пару гранат и дело с концом.

— Разрешите мне, товарищ майор, — обратился к Корнееву старшина Телегин. — Я сделаю по-тихому.

— Добро, — кивнул тот. — Только не рискуй зря. Гусев, Ованесян, подстрахуйте старшину. Олег, рули к самолету…

Если прилипшие к окнам сторожки немцы и удивились тому, что эсесовский офицер вдруг заговорил по-русски, то предпринять все равно ничего не успели. Дверь в сторожку открылась, и в ней возникла широко улыбающаяся усатая голова. Незнакомый солдат подмигнул, удивленно взирающей на него четверке, и катнул им под ноги осколочную гранату. Хорошо всем известную "лимонку"… Узрев прямо перед собой страшную "ребристую смерть", немцы дружно повалились на пол и полезли под лежанки.

— Что и требовалось доказать, — проворчал Телегин, входя в дом и поднимая с пола гранату, с не выдернутой чекой. — Нет, совсем не тот теперь фашист, что вначале войны был. Прежние на такой простенький фокус не купились бы. Каждого борова втроем скручивать приходилось. А теперь, тьфу, смотреть не на что… И кого только в армию берут? Детский сад, а не солдаты. Пристрелить сопляков и то рука не поднимается. Давайте, хлопцы… Виноват, товарищи офицеры… Вяжите супостатов, пока не очухались. Если свои позже не расстреляют, глядишь: еще пригодятся на что-нибудь, после войны.

— Это ты прав, Кузьмич, — поддержал старшину Гусев, помогая Вартану связывать покорных немцев. — Повыбили мы кадровых под Ржевом и Сталинградом, а, заодно, и сами воевать научились. Вот и некому больше Гитлера защищать… Все вроде. Больше никто у вас тут не прячется?

— А их всего восемь вместе с пилотами было…

— Да? Ну, я так понимаю, что тех других четырех, связывать не надо…

Кузьмич отрицательно мотнул головой.

— Тогда чего мы филоним? — как бы в шутку произнес Гусев. — Айда помогать нашим, перегружаться. Хоть мы и старались не шуметь по пути следования, взрыв был громкий. Думаю, что командир противодиверсионного отряда вскоре смекнет: что к чему…

Зуммер полевого телефона прозвучал громко и неожиданно.

— Ну, вот… Уже забеспокоились.

Ованесян метнулся к выходу и выглянул во двор.

— Черт! Все наши уже далеко… Иван, тащи к телефону любого фрица, пусть ответит.

— А если предупредит?

— Хуже не будет…

Гусев поставил на ноги ближайшего немца и подтолкнул его к телефону. А сапер тем временем снял, что-то возмущенно орущую, трубку и поднес ее к уху солдата.

— Soldat Kranke bei Apparat (Дежурный рядовой Кранке у аппарата), — чуть заикаясь, произнес в трубку немец. — Bei uns alles ist in Ordnung, Herr Hauptman. Flugzeug ist bereit zu Abflug. Obershtandartenfyurer noch nicht anreiste. Gehorcht, Herr Hauptman. (У нас все в порядке, господин гауптман. Самолет готов к вылету. Оберштандартенфюрер еще не приехал. Слушаюсь, господин гауптман).

Немец закрыл глаза, показывая, что разговор окончен.

— Кто-нибудь из вас уразумел, что этот ганс сказал? — поинтересовался Ованесян. — А то, я лично, кроме капитанского звания, ни одного знакомого слова не разобрал.

— Главное, он "алярм!" не орал, — одобрительно похлопал по плечу немецкого солдата старшина Телегин и усадил того на лежанку. — Живи, фриц… Может, ты еще и не совсем пропащий? Пошли, хлопцы. Телефоны телефонами, а поторопиться и вы самом деле стоит. Раз засуетились, значит вскоре опять трезвонить будут. Лучше нам в этих гостях не рассиживаться.

Лейла и Степаныч подошли к припаркованному под крылом большого транспортного самолета грузовику, как раз в тот самый момент, когда Пивоваренко с Малышевым открывали задний борт.

— Ну, что я говорил? — довольно воскликнул Петров, заскакивая в кузов. — Глянь, командир: вот тебе на каждом ящике и череп с костями, и "Achtung!", а вот и "Todesgefahr!". Все, как положено…

Корнеев подошел ближе и хмуро посмотрел на аккуратно уложенные, совершенно одинаковые металлические ящики, окрашенные в серый цвет, больше похожие на небольшие переносные сейфы.

— Потом любоваться будем, давайте грузить. Лейла, Степаныч! — заметил майор товарищей. — Все нормально?

— Так точно, командир… — отрапортовал Семеняк. — Трупы спрятал, живые лежат тихо…

— Угу, это хорошо. А у вас? — поинтересовался у подоспевших Гусева, Ованесяна и Телегина.

— Порядок, командир… — доложил за всех Вартан. — Но надо торопиться. Немцы уже заволновались. Телефон звонил. Один раз успокоить удалось, но вряд ли надолго.

— Понятно. Подключайтесь к погрузке. Кстати, а где наша Оля? Андрей, почему я не вижу Гордееву?

— Она тут неподалеку. В лесу… Просто оттуда нас не видно, и она еще не знает, что можно выходить. Лейла, сходи за ней. Держись прямиком на ту березу. Не промахнешься…

— Есть! — девушка кивнула и со всех ног бросилась искать подружку. Им было о чем поговорить.

— Виктор, сколько там всего ящиков? — тем временем с озабоченным видом спросил Малышев.

— По четыре в ширину, по пять в длину и в два яруса… — громко ответил Петров. — Получается: ровно сорок.

— А по весу?

— Обозначено, что брутто пятьдесят четыре кило, — доложил сапер. — А что?

— Значит, вместе выходит две тонны и еще сто шестьдесят килограмм. Да нас одиннадцать человек, в среднем по восемьдесят кило. Это еще восемьсот восемьдесят… Плюс оружие и прочее снаряжение. Похоже, у нас проблема, командир…

— Что еще за проблема?

— Отойдем…

Корнеев недоуменно взглянул на товарища.

— Ты чего, Андрей? У тебя появились секреты от боевых товарищей? Выкладывай все как есть и не тяни резину. А вы не отвлекайтесь, грузите… Как говорят у нас в Одессе: "Раньше сядем, раньше выйдем!.."

— Колесников сказал, что максимальная загрузка самолета не должна превышать трех тонн. А еще лучше, так как у Сергея нет летного опыта на этих машинах, уменьшить ее наполовину.

— Плохо… — посерьезнел майор. — Очень плохо… Колесников! Сергей!

— Я здесь, командир! — ответил тот, показываясь в проеме люка. — Разбираюсь с управлением.

— Это верно, что ты хочешь ограничиться полутора тоннами груза?

— Хотелось бы, — кивнул тот. — Чем легче будет самолет, тем больше шансов у нас взлететь и… удачно приземлиться.

— А если груз перевалит за три тонны?

— В таком случае, товарищ майор, возможность зацепиться при взлете вон за те верхушки и гробануться, стремительно возрастает. Больше того, я почти уверен, что этим все и закончиться. Даже две тонны, уже ощутимый риск. А о трех и говорить нечего. Для самоубийства есть методы попроще.

— Ну что ж, — потер подбородок Корнеев. — Придется половину спецгруза минировать вместе с машиной и взрывать. Надеюсь, взрывчатка еще осталась?

— Взрывчатка-то осталась, командир, — ответил Петров. — Вот только разделить груз не получиться.

— Это еще почему?

— Исходя из элементарной логики и все той же немецкой аккуратности. Можете взглянуть и убедиться сами: ящики пронумерованы не просто так, для порядку, а в строгой последовательности. От одного до пятидесяти. Причем — маркерами разного цвета. Боюсь, что потеря любой части, может, приравниваться к потере всего груза. Поверь, командир, в химии так бывает почти всегда. И недостача одного единственного компонента мгновенно искажает, или сводит на "нет" результат всей реакции. Либо грузить все, либо все уничтожать. Итог одинаков…