Шум среди прихожан усилился, и Вивьен больше не в состоянии была сдерживать любопытство. Чтобы обрести уверенность, она выпрямилась и лишь тогда повернула голову ко входу в церковь.

Герцог стоял, высокий и величественный, у центрального прохода между рядами скамеек, перед викарием и мальчиками, прислуживавшими в алтаре; его красивое лицо было чисто выбрито, волосы зачесаны назад, а карие глаза излучали уверенность и почти вызывающую внутреннюю силу. Он был одет в прекрасно сшитый костюм из дорогой шелковой материи и сорочку цвета меда, и этот наряд очень шел ему.

Сложив руки за спиной, герцог легким кивком головы приветствовал викария, затем, прежде чем пойти по центральному проходу в поисках свободного места, повернулся к пребывающим в замешательстве прихожанам.

Вивьен быстро устремила глаза на алтарь, не уверенная, хочет ли она, чтобы он сел рядом. Правда, именно она побудила его посещать церковь, но ей не хотелось привлекать внимание знакомых. Если ему вздумается заговорить с ней, можно представить, какие пойдут сплетни!

Она слышала его шаги по деревянному полу, даже несмотря на громкие звуки органа, который совсем некстати зазвучал вновь, и поэтому сразу поняла, что герцог остановился позади нее. Затем, по звуку зашуршавших платьев, ей стало ясно, что он садится сзади. Разумеется, лишь она одна знала, что он сделал это намеренно; у него словно вошло в привычку наблюдать за каждым ее движением, так что она не могла этого не заметить.

Когда герцог встал на колено, чтобы помолиться – а скорее подразнить ее шокирующей близостью, – Вивьен почувствовала запах его одеколона и теплое дыхание на своей коже. Затем она услышала тихий шепот:

– Если бы я только знал, чего так долго был лишен...

Вивьен больше всего хотелось спрятаться под скамьей, потому что все присутствующие продолжали смотреть на герцога, делая вид, что полностью заняты службой. Почувствовав, как жар опалил ее щеки, а ладони покрылись потом, она крепче сжала веер на коленях, уповая на Господа и надеясь, что никто не услышит его слов и не заметит, как близко его губы от ее обнаженного тела. Она решила не отвечать ему и даже не оборачиваться в его сторону.

Викарий медленно двинулся к алтарю, чтобы начать службу. Как только он прошел мимо, герцог сел на свое место, и Вивьен с облегчением вздохнула. Ее плечи опустились, тело расслабилось. Музыка продолжала звучать до тех пор, пока все не сели на свои места, а потом викарий поднялся на кафедру. Миссис Тристер играла от души; хотя она была столь же шокирована, как и остальные прихожане, но зато теперь надеялась поразить своим искусством столь высокого представителя знати.

Наконец викарий откашлялся и наклоном головы приветствовал высокого гостя.

– Ваша светлость, мы все рады видеть вас в Божьем храме.

Герцог ничего не ответил, и среди собравшихся пробежал слабый шепот. Далее добрых три четверти часа викарий Джеймс монотонно говорил о грехе и возмездии, и это была самая неподходящая тема, принимая во внимание статус их столь знатного прихожанина.

Вивьен с трудом следила за происходящим, но все же заметила, что хор из-за волнения не очень хорошо справляется с тональностью. Пробил знаменательный час в истории общества Пензанса, и все знали это.

Наконец прозвучал заключительный гимн, были отданы последние наставления, и прихожане смогли покинуть церковь, однако Вивьен совершенно не знала, как ей поступить, и не решалась подняться с места.

Уилл не без удовольствия наблюдал за всем представлением. Конечно, он знал, какова будет реакция горожан, как только они увидят его рядом, но это его не интересовало. Больше всего ему хотелось шокировать своим присутствием Вивьен, хотя он и сам не знал почему. Он просто сделал это.

Однако герцог Трент вынужден был весьма неохотно признать, что нервничал, причем это началось, как только он проснулся с мыслью посетить сегодня церковь. Кроме того, это давало ему прекрасную возможность наблюдать вдову Раэль-Ламонт в привычной для нее обстановке.

Его также позабавило, что Вивьен была единственной из прихожан, кто не повернулся, чтобы поглазеть на него, когда он появился на пороге церкви. По какой-то необъяснимой причине его тянуло к ней, и он только надеялся, что ей, так же как и ему, приятна их близость.

Конечно, временами герцог встречался с викарием Джеймсом, но всегда в своем доме и никогда здесь, в городе; вот почему викарию было так трудно читать проповедь на тему преодоления грехов. Поневоле выходило, что общая проповедь оказалась адресованной лишь ему, что было очевидно каждому.

Конечно, Уилл постепенно научился приспосабливаться к тому, как принимала его публика, в глазах которой он был убийцей. Что бы он ни сделал, какое бы оправдание ни получил, все это никогда не докажет им его невиновность.

Однако Вивьен сама пришла к нему, победив страх, если таковой у нее был, и он наслаждался ее обществом больше, чем чьим-либо еще за многие годы. Трент полагал, что этим утром именно она станет центром притяжения, а не викарий, или преступление и раскаяние, и уж, конечно, не проповедь. Но в результате именно он словно был выставлен на обозрение, и его это совсем не обрадовало. Все же ему удалось сесть позади Вивьен, так что около часа он мог наблюдать за ее малейшими движениями, любоваться изящной линией ее гладкой шеи и плеч и даже уловить ее легкий аромат – тепла, духов и женщины. Глубокое волнение, вызванное ее близостью, возбудило его, и это было еще большим грехом в церкви, чем то, что он якобы сделал по отношению к жене.

Когда служба окончилась, и прихожане стали покидать церковь, Уилл поднялся со скамейки. Окружающая его толпа расступилась и слегка подалась назад. Было это из-за его титула или же продолжающегося отвращения к нему, неизвестно, но, к счастью, это позволило Уиллу занять место возле наиболее удобного для Вивьен выхода, и теперь она не могла скрыться от него.

Наконец, Вивьен повернулась так, что герцог смог увидеть ее лицо. Впервые за все утро он постарался сдержать довольную улыбку.

Уилл ясно увидел, что его присутствие взволновало ее: щеки Вивьен горели словно от сильной жары, выбившиеся пряди волнистых волос прилипли колбу. Ее глаза не отрывались от него, и этот дерзкий, угрожающий и в то же время испуганный взгляд заворожил его.

– Мадам...

Леди вокруг него ахнули, а глаза Вивьен расширились, когда она поняла, что он предлагает ей руку, чтобы вместе с ней покинуть церковь. Впрочем, принимая во внимание ею положение и свое место в обществе, она не могла отказаться, да ей и не хотелось этого.

В переполненной церкви Вивьен Раэль-Ламонт шла к выходу под руку с герцогом; она была как натянутая струна и все же старалась улыбаться окружающим ее прихожанам, словно не произошло ничего необычного.

Выйдя из церкви, они остановились на верхней ступени, ослепленные ярким солнечным светом. Герцог неожиданно наклонился и прошептал ей на ухо:

– Благодарю вас.

Вивьен повернулась, чтобы взглянуть ему в лицо, и раздражение, которое он прочитал в ее глазах, тут же улетучилось.

– Миссис Раэль-Ламонт! Как приятно видеть вас здесь в это очаровательное воскресное утро... – Эвелин Стивенс, стоя ступенькой ниже и прищурив бледно-голубые глаза, с интересом разглядывала их.

Вивьен быстро отпустила руку герцога.

– Миссис Стивенс, я тоже рада вас видеть, – ответила она так, словно все наиболее известные преступники последнего десятилетия были ангелами по сравнению с собеседницей.

Герцог молча стоял рядом, и вскоре к ним присоединились еще несколько женщин, словно их, как цыплят, привлекло разбросанное зерно. Одна задругой они приседали перед герцогом Трентом, рассматривая его с выражением изумления, озабоченности и откровенного любопытства. Но разумеется, больше всего их занимала его дружба с вдовой Раэль-Ламонт.

Герцог ничем не проявлял своего неудовольствие, кивая каждой приветствовавшей его даме с надлежащей любезностью.