Но это не все. Укажу вскользь на семерых сыновей и семерых дочерей Человека и Природы, в которых читатель без труда узнает обе седьмицы Ниобидов аркадско-фиванского герметизма; число пришлось на руку астрологическим наклонностям общества и было поэтому сохранено. Но интереснее всего, конечно, последние слова откровения: "Да познает мыслящий человек самого себя, что он бессмертен, и что причина смерти – любовь". Мы узнаем глубокомысленную концепцию, лежащую в основе стольких грековосточных мифов о безвременно погибших юношах – Адонисе, Нарциссе, Гиласе: оплодотворение, т. е. уделение собственного естества, есть причина вечности природы, но в то же время причина смерти индивидуума. Бессмертие мыслимо либо для индивидуума, либо для породы, но один его вид исключает другой. Прачеловек представляется под видом цветущего юноши; он силен и божествен, он мог бы быть бессмертным, если бы скрыл в себе самом производительную силу своего естества. Но именно этого не может допустить божество разлитого по всей природе стремления к бытию и передаче бытия, богиня любви и оплодотворения, сама вечноженственная Природа: она пленяет возлюбленного отражением его особи в ее естестве – и он передачей своей живительной силы обрекает на гибель самого себя, свое индивидуальное существование. Таково значение герметической антропогонии Пемандра.
От нее прямой шаг к этике: если любовь лишила человека личного бессмертия, то он может обрести его обратно лишь путем отвращения от любви и всего, что с нею связано; отсюда проповедь отречения от чувственности, проповедь аскетизма. Пусть человек стремится при жизни оставить без применения те пагубные дары, которыми он обязан семи правителям, планетным богам; тогда рок не будет иметь власти над ним, он прорвет сферы всесвязующей седьмицы и, отдавая поочередно каждому правителю его непримененный смертный грех, поднимется до восьмого неба, до святой "огдоады".
"Сказав мне это, – продолжает Гермес от себя, – Пемандр воссоединился с властями (огдоады); а я, воздав благодарение и славословие Отцу вселенной… начал вещать людям красоту благочестия и знания; – О народы, земнородные люди, отдавшие себя пьянству и сну и неведению бога, отрезвитесь, рассейте пары вина и чары неразумного сна! – Они, услышавши, дружно сошлись; я же им сказал: – Зачем вы, земнородные люди, отдали себя смерти, имея власть приобщиться к бессмертию? Покайтесь, вы, шествовавшие с заблуждением и общавшиеся с незнанием; отрешитесь от темного света, примите участие в бессмертии, оставив гибель! – И одни из них с глумлением покинули меня, отдав себя пути, ведущему к смерти; другие же, бросаясь к моим ногам, просили меня учить их. А я, приказав им встать, стал предводителем их рода, уча их словами, каким образом они спасутся. И я посеял в них речи мудрости, и они были вскормлены водой бессмертия. А когда наступил вечер и весь сияющий лик солнца стал погружаться, я приказал им благодарить Бога. И воздав благодарность, они обратились каждый к своему ложу".
Так около времени пришествия Христа были основаны на берегах Нила первые герметические общины. Призыв к покаянию и отрешению от путей смерти раздавался не только из уст учеников галилейского пророка: "пастырь мужей" тоже собирал стадо, и оно росло, "умножаясь во множестве", в ожидании того дня, когда ему предстояло соединиться с гораздо более численной паствой Доброго Пастыря.
Дальнейшее движение герметической идеи определяется двумя факторами: во-первых, потребностью ее внутреннего последовательного развития и оправдания; во-вторых, ее борьбой с идеей христианства. Начнем с первого: действительно, неудача герметизма в первом направлении стала одной из причин его неудачи также и во втором.
Мы исходим из выставленного уже выше нового в истории философии и тем не менее неоспоримого принципа "мифологема была матерью философемы", или, выражаясь без аллегорий, при переходе человека от мифологического к философскому мышлению, направление этого последнего обусловливалось конфигурацией предшествовавших мифологических образов. В аркадском герметизме мы имели дело с мифологемой: "Зевс родил Гермеса, Гермес родил Пана"; Пан, как мы видели, был истолкован как Логос – "Слово"; а раз это так, то Гермес, его отец, должен был превратиться в Разум (Nus), так как слово – порождение разума. Но что же тогда Зевс? Вера в примат разума была вначале сильна: выше разума может быть только высший, первый разум. Итак, Первый Разум родил Разум-Демиурга; таков путь от древнеаркадской через страсбургскую к пемандровой космогонии. Этой герметической троице – Первому Разуму, Разуму-Демиургу и Логосу противополагается материя, из которой был ею создан мир; мы, таким образом, на почве онтологического дуализма. Это следует иметь в виду.
Но Пан, исходная точка этой спекуляции, был чисто аркадским божеством, не известным прочей Греции вплоть до исторического времени; на второй родине герметизма, в Фивах, обходились без него. Здесь Логоса не знали; а поэтому не было никакого основания видеть в Гермесе Разум. И действительно, метафизическое мышление пошло здесь по другому пути; мы видели уже, что Гермес был в Фивах отождествлен не с Разумом, а с Кадмом-Космосом, "супругом" Гармонии. Итак, бог есть мир; мы безусловно на почве пантеистического монизма. В птолемеевском Египте оба направления столкнулись, сплелись; затем, придя к сознанию своей разнородности, вступили в борьбу; затем, ввиду общего врага, попытались примириться. В сохранившихся герметических трактатах мы находим следы и борьбы, и примирения; разобраться в них поэтому довольно затруднительно.
Сосредоточимся сначала на дуалистическом направлении.
Основная герметическая троица – Первый Разум, Разум-Демиург и Логос, выросшая из мифологемы, по исчезновении этой последней из сознания стала чем далее, тем более ощущаться как иррациональная. Уже Логос в сущности немногим отличался от Разума – он был ведь не просто словом, а "словом-разумом"; разграничение же первого разума от второго не могло не показаться странным. Пробовали было спасти это раздвоение приобщением платонического представления о двух мирах, мире идей и мире явлений, мире мыслимом и мире видимом. Первый Разум создал мир мыслимый; Разум-Демиург, в подражание ему, создал мир видимый. Действительно, уже пемандрова космогония содержит вставку в этом духе, но она не привилась. Гораздо соблазнительнее было подвергнуть нашу троицу упрощению, признавая бога-творца единым, а разум с логосом его орудиями. Этот шаг был сделан в трактате № 4 под заглавием: "Чаша или монада". Бог есть демиург, т. е. творец; логос он даровал всем людям; что же касается разума, то он пожелал, чтобы они сами стремились к нему. Для этого он наполнил им чашу и послал "вестника" объявить душам: "Погрузись (baptison) в чашу, ты, могущая погрузиться, – ты, верующая, что взойдешь к ниспославшему чашу, – ты, ведающая, для чего ты сотворена!" Кто такой этот вестник – не сказано; но герметисты видели в нем Пемандра, и еще в IV веке алхимист Зосим приглашает свою подругу Феосевию "погрузиться в чашу Пемандра". Кстати: от читателя не ускользнуло, что понятие "погрузиться" выражено по-гречески знаменательным словом, встречающимся и у христиан и означающим у них "крещение".
Итак, бог есть монада, а не троица; мир создан им, но создан из материи, а материя – злая; бог – добро и источник блага, мир – обитель зла. Эту мысль мы встречаем уже в пемандровой космогонии: даже от планетных богов, созданных из огня, Человек заразился пороками, еще прежде чем подпасть под власть Природы нижних стихий. Весь трактат № 6 посвящен развитию мысли, что "благо только в боге, а кроме его нигде". Бог, мир, человек – такова новая герметическая троица. Бог безусловно благ; мир – безусловно зол; человек, исходящий от обоих, – и благ и зол. С богом он общается путем разума (nus) и мышления (noesis), с миром – посредством чувствования (aisthesis); к богу его ведут посланцы бога, которые либо отождествляются с воплощенными в человеке частями божественного разума ("Пемандр"), либо представляются его вестниками ("Чаша"); к миру – "карающие демоны", исходящие от мира. Если человек сумел отрешиться от чувствований и отдать себя разуму, то он восходит к "огдоаде", т. е. надпланетной сфере, и воссоединяется с божеством; это его "возрождение" (трактат 13, "Тайная речь на горе"). Если же он отдает себя чувствованиям, то его душа остается на земле, переселяясь все в новые человеческие тела человеческие, но не звериные: "никакое другое тело не может вместить человеческую душу, да и нечестиво, чтобы человеческая душа пала в тело бессловесной твари: таков закон бога, чтобы сохранить человеческую душу от такого позора" (трактат 10, "Ключ"). Но кто совершает в человеке это возрождение? Это – "сын божий, он же и человек, по воле бога", отвечает "тайная речь". Разумеется, по-видимому, Гермес; но читатель видит, до какой степени прав был Василий Великий, утверждая, что "дьявол – вор".
