Девушка задыхается, свертывается в неуклюжий комок конечностей, падает со стола на колени и утыкается лицом в кучу лохмотьев.

— Слава…

— Иди! И одежду свою забери.

Нелепость ее реакции терпеть невозможно. Он разражается беспомощным смехом и больше ничего добавить не может. Она воет и съеживается еще сильнее, ему становится еще смешнее. Рывком распахнув дверь, он выталкивает ее в ночь. Он забыл про инструкции, которые сам дал приборам, и в результате его и причудливую ковровую ванну заливает потоком грязной воды. Не причинив, впрочем, вреда — душ будет ей полезен, она уже встает на ноги, затопленная лишь до пояса. Дверь закрывается, погружая ее во тьму, и он выпаливает команду, в результате которой дрифтер легко, плавно, быстро и бесшумно уносится прочь.

Сновидец ковыляет к креслу и рушится в него. Он хохочет, пока не начинают болеть ребра. Мысль о том, что он чуть не совершил, болезненна, но хочется послушать историю, которую ей придется рассказать по возвращении в деревню. Еще больше хочется, чтобы рядом с ним был кто-нибудь из его братьев, с которым можно было бы поделиться шуткой.

Самое мерзкое в этой работе — одиночество.

Нет! Нет! Нет! — Ваун проснулся с криком, мечущийся в кривом кресле душного, тесного торча. Приступ боли в запястье, которым он ударился о приборную доску, полностью вернул его в реальность. Он вытер вспотевшее лицо и ошалело осмотрелся. Бешено колотилось сердце.

Сны! Ему всегда снились сны, когда у него не было девочки. Этот был самым худшим.

— Местонахождение? — спросил он, чувствуя кислый привкус во рту.

— По пути между Аджултоном и Бесайрбом. Начинаем спуск примерно через семнадцать минут.

Он фыркнул. Расчетное время прибытия давало ему еще почти целый час пребывания в этой аэроконуре. Чувствуя себя грязным и отупевшим от сна, он устроился поудобнее и стал думать о гражданке Фейрн и ее веснушках. Он пообещал себе, что снов теперь не будет очень-очень долго.

Аджултон был тем местом, где дали знаменитое сражение, в результате которого пала Йипарианская Империя. А в Бесайрбе находилось модное имение Мэви.

Название он забыл.

Он забыл о Мэви! Он забыл о Мэви, о долгих годах ее предательства — ночью она служила ему, а днем Рокеру. Шпионка! Лучше думать о Фейрн.

Рокер непременно в скором времени даст о себе знать Болвану пришлось, наверное, немало попотеть с этим Q-кораблем. Мысль о Рокере, пытающемся перехитрить Братство, была нелепа.

В последний раз Рокер победил исключительно благодаря тому, что Приор был приговорен судьбою к цепи жутких несчастий, кульминацией которых стало то, что невежественный деревенский мужик вляпался в лапы Тэма и Йецера, двоих из очень небольшого числа тех спейсеров, что превосходили сообразительностью мечущего икру угря.

Она не виновата, — сказал Нивел, вытирая Вауну слезы. — До той ночи с ней все было хорошо.

Он крепко обнимает Вауна, он остановил кровь, но не может остановить поток слез ..

Он крепко прижимает Вауна к своей дурно пахнущей рубахе, но не может удержать его слезы.

— Никто из нас не поверил ей, — сказал он в другой раз, скорее всего позже, когда Ваун стал постарше — Потому что девчонки осмотрели ее и не нашли признаков… А потом у нее начал расти живот. Чужой. Какой-нибудь парень из правительства.

А в другой раз — это было скорее всего намного раньше:

— Да, Бог заставляет твою мамочку говорить такие вещи… Это, конечно, не означает, что это правда.

Когда другие дети нападали на него, он всегда бежал к Нивелу.

Радж сказал:

— Он помещал детей в хорошие дома для воспитания.

Но… «У нее начал расти живот».

Кто-то врал.

Ваун много думал, поскольку просто нечего было больше делать. Клетка достаточно длинна, чтобы можно было вытянуться во весь рост. Свет никогда не гаснет. Тут есть одна полая штука, на которой можно сидеть, а когда закрываешь крышку, она уничтожает все, что в ней находится. Тут есть еда, поступающая через люк.

Но здесь не с кем поговорить.

У него нет одежды. Комната хороша для того, чтобы в ней сидеть, свернувшись узлом, но недостаточно тепла, чтобы можно было поспать.

Он не знает, сколько времени он уже здесь провел.

А вот спейсер вернулся, тот, у которого нос кнопкой и кучерявые волосы.

Офицер связи Тэм, как он себя называет. Прислонился к стене и с любопытством изучает Вауна.

— Так и не желаешь поговорить? — спрашивает он. Ваун обнимает колени, отвечает взглядом на взгляд и ничего не говорит. Его ссадины по большей части зажили, и лицо спейсера тоже выглядит лучше. Ваун сожалеет, что ударил этого парня, у него приятный дружелюбный голос и, похоже, добрые намерения.

— Даже не назовешься?

Ваун лишь смотрит. Он не предаст Раджа и Дайса, свою родню, своих братьев.

Он не предаст Приора. Радж сказал, что если надо будет, он умрет за Вауна.

— Это, знаешь ли, не слишком-то разумно. Люди сходят с ума, если слишком надолго остаются в одиночестве.

Сколько уже? Судя по щетине на лице, несколько дней, наверное, но он не знает, как быстро растут волосы.

На бедре у спейсера пустая кобура. Заметив, что Ваун смотрит на нее, он смеется:

— Я не такой тупой, чтобы приходить к заключенному с заряженным пистолетом. В тебе смотреть не на что, но драку ты затеял ничего себе. Йецер раза в два тебя тяжелее, а ты ему, понимаешь, челюсть разбил.

Это хорошо.

Спейсер вздыхает.

— Ты крепкий орешек. Четыре дня в одиночестве — и ни звука. Мы можем быть намного более жестокими.

Ваун не предаст братьев. Он не знает, то ли он зашел не в тот торч, то ли Приора поймали раньше, и двое спейсеров ждали, кто придет с ним встречаться.

Ему безумно хочется знать, пойманы Радж и Дайс или нет, но он не может спросить, не начав говорить, а говорить он не намерен.

Спейсер вздыхает и оставляет стену в покое.

— Хорошо. Ты победил, Ваун. Да, мы знаем, как тебя зовут. Мы много знаем.

Пойдем.

Он стучит в дверь. Похоже, кто-то подсматривал сквозь потайную щелочку, потому что дверь открылась в ту же секунду. На пол шлепается узел.

— Одевайся, — говорит спейсер, раздраженно швыряя Вауну одежду. — Потом выходи, и мы кое-что тебе покажем.

С рубашкой все в порядке, а брюки такие огромные, что их приходится поддерживать. Из-за этого одна рука оказывается занятой. Он выходит босиком по холодному полу, Тэм ждет в коридоре один. Ни слова не промолвив, он показывает дорогу.

Рывком открывает дверь, отходит в сторону. Ваун осторожно проходит в большую темную комнату.

Около дюжины стульев расставлены вокруг некоего механизма, похожего на усложненный стол, и все… если не считать еще одного спейсера, того, которого зовут Йецер, сидящего в дальнем конце. Он здоровенный и мясистый, темный и неприветливый, а нижняя часть лица у него сильно распухла. В его глазах нет ни малейшего дружелюбия.

— Черт возьми, Тэм, — бормочет он. — Я уже одурел от всего этого.

— Садись, парень, — говорит Тэм, закрывая дверь. — Где хочешь. А ты, Йец, потерпи. Он крепкий парень, и стыдно было бы мучить его.

— А я бы рад помучить его. Тэм тоже садится, притягивает к себе приборную доску.

— Дай мне полчаса. Если по их истечении он не запоет, я предоставлю его в твое распоряжение. Хотя не забывай… Возможно, он не разумнее мха, но скорее всего он будет посообразительнее нас с тобой.

Йецер хмыкает, не веря.

— Смотри, Ваун, — говорит Тэм.

Он что-то делает с кнопками, и кажется, что воздух над механизмом темнеет.

Затем в нем возникает туманная фигура, меньше, чем настоящая, и дрожащая, как кукла под водой — мутной водой.

— Дрянное качество, — говорит офицер связи. Ваун знает, что это ком. Он знает, что чужеродные чудища, которых он видел по общественному кому, фальсификация, стало быть, и это может быть фальсификацией. Но не смотреть он не может.

Фигура становится яснее, темная во мраке. Это очень худой мальчик, одетый в лохмотья, сидящий со скрещенными ногами, — обросший бородой дикарь. Он поднимает руку. Ваун дрожит от узнавания даже того, как образ говорит скрипучим, ненатуральным голосом: