Русские и впрямь не только «не здавались», но и, без громких слов, геройствовали. При многократном преимуществе противника албазинцы не только держали крепость, отбив еще два масштабных штурма - в сентябре и октябре, но и умудрялись огрызаться.

Маньчжуры были воинами не из последних, и во время завоевания Китая брать города вполне себе научились. Осаду они вели по всем правилам, Албазин был обнесен насыпанным земляным валом, с которого осаждающие обстреливали город из пушек, построив для удобства обстрела башню. Но и Бейтон, как мы помним, с принципами осады был знаком не понаслышке. Однажды ночью прогремел взрыв - албазинцы разрушили башню подкопом. Не чурались казаки и прямых столкновений с противником, где глаза в глаза и сталь на сталь. В первые месяцы осады крепостные сидельцы провели еще пять вылазок. Самой удачной оказалась последняя, 16 августа, когда казаки уничтожили северную батарею противника.

Раскопки Албазинского острога. Фото начала 90-х годов сделано руководителем раскопок, Александром Рудольфовичем Артемьевым - одним из моих учителей, читавшим нам в университете Средние века.

Однако, как бы не успешно действовали осажденные, против них был страшный в своей безжалостности закон больших чисел. Закончился июль, в боях пролетел август. Началась тоскливая дальневосточная осень, обильно сдобренная низким свинцовым небом и унылыми дождями.

Стычки не прекращались, а при затяжной войне русские неизбежно проигрывали. Несмотря на весь урон, что албазинцы наносили китайцам, те могли себе позволить менять даже пять на одного - русские и при таком раскладе проигрывали первыми. Гарнизон крепости, несмотря на все усилия Бейтона, быстро и неумолимо таял. В довершение, осажденные не обереглись от самого страшного, что только может случиться при осаде - в крепости началась цинга.

Бейтон прекрасно понимал, что оставшимися силами крепость не удержать, и в бессилии своем не раз и не два просил у нерчинского воеводы Власова помощи: «Дай, государь, помощи и прибавочных людей, буде возможно». Это «буде возможно» очень показательно. На самом деле эти просьбы были просто актом отчаяния, надеждой на чудо. Бейтон прекрасно знал, что людей у Власова нет. И без того Иван Евстафьевич что мог, то отдал, практически оголив Нерчинск. Да что говорить, вот вам полная роспись «малолюдства» Нерчинского воеводства еще в довоенном, 1683 году. В Иргенском остроге служило России 5 человек, в Итанцинском зимовье - 12, в Еравнинском и Аргунском острогах по 20 человек, в Телембинском - 40, в «столичном» Нерчинском - 103 человека. Как прозорливо жаловался в своей «отписке» предшественник Власова, тогдашний нерчинский воевода Федор Воейков: «служилых людей малолюдство, толко двести два человека, и те служилые люди живут в разных острогах, а не в одном в Нерчинском остроге; а великого государя в казне в Нерчинском остроге пушек и пороху и свинцу мало; а которое мелкое ружье осталось от воеводы Афонасья Пашкова, и то ружье все перержавело, а иное попорчено и рваное и к стрелбе то ружье не годитца, и от приходу Китайских воинских людей мне великого государя Нерчинских и Албазинских острогов оборонить, за малолюдством, будет некем».[9]

Мудрено ли, на просьбы о помощи Власов бессильно отвечал: «за конечным малолюдством не токмо на выручку Албазина, и от мунгальских людей оборонитца неким».[10] Это жизнь, а не кино, а в жизни далеко не всегда в последний момент, «сияя блеском стали», приходит на выручку Красная армия. Неоткуда было ждать Бейтону помощи, ничем не могла ему помочь Россия. Оставалось ему только одно - продолжать это бесконечное «сидение» и не сдавать, ни в коем случае не сдавать крепость.

К декабрю в живых в осажденном Албазине осталось не более полтора сотен «осадных сидельцев», да и «те все оцынжали», так что в караулы приходилось отряжать всех, кто еще мог держать оружие. Судя по донесениям Бейтона, на ногах тогда оставалось не более 30 ратных людей и около 15 «подросков». Заболел и сам Бейтон - командовать обреченным, как уже все понимали, гарнизоном ему приходилось, передвигаясь по крепости на костылях.

По всему выходило, что придется этому бывшему немцу принимать смерть за свою новую родину здесь, на самой дальней ее окраине. Опочить там же, где лег в землю его нечаянный друг Алексей Толбузин. Просто прочтите этот безыскусный отрывок из его письма Власову, просто попробуйте представить себе состояние человека, которому оставалось только одно - умереть с честью: «Сколько побито и померло... Странное время было: друг друга не видали, и кто поздоровеет раненные и кто умрет, не знали, потому что скудость во всем стала... Пили мы с покойным одну кровавую чашу, с Алексеем Ларионовичем, и он выбрал себе радость небесную, а нас оставил в печали, и видим себе всегда час гробный...».[11]

Не лучше ситуация была и у китайцев. Если гарнизон Албазина прореживала цинга, то в лагере осаждающих, которые не готовились к длительной осаде, начался голод. Вслед за ним пришла и эпидемия, которой в перенаселенном маньчжурском лагере было полное раздолье собирать свой страшный налог. К декабрю китайцы недосчитывались уже полутора тысяч человек. Но и у них была воля Сына Неба, которую смертные оспаривать не вправе, поэтому и им идти было некуда. И тоже оставалось лишь сидеть здесь, в диких северных варварских землях, осаждая этих безумных лочи, и ожидать каждый день - кого назавтра заберет смерть, а кто еще помучается.

К декабрю обе стороны напоминали выложившихся полностью, вконец обессиливших бойцов, у которых не осталось сил даже на последний, завершающий удар. Они зависли, опустошенные, друг на друге в клинче и кто первым упадет - тот и проиграл.

Спасение пришло, откуда не ждали - 30 ноября было достигнуто соглашение о проведении мирных переговоров между Россией и Китаем. И, самое главное - убедившись, что эти безумные волосатые демоны так и не сдадут крепость, цинские власти на переговорах с российскими представителями Н. Венюковым и И. Фаворовым согласились на отвод своих войск из-под Албазина до устья Зеи. Стойкость албазинцев помогла «продавить» и еще одну уступку со стороны китайцев - переговоры должны были пройти не в Якутске, как те поначалу настаивали, а в Нерчинске.

Из Москвы в Нерчинск выехал Великим и Полномочным послом с титулом «брянского наместника» окольничий Федор Алексеевич Головин. Пекин на переговоры отрядил сразу трех послов - командующего императорской гвардией Сонготу, командующего одного из восьми «знамен» - Тунгогана и третьим - осаждавшего Албазин командующего монгольским корпусом Ланьтаня.

Пока же было заключено перемирие и боевые действия приостанавливались. Предводитель маньчжур Ланьтань получил приказ осаду с Албазина снять - до получения дальнейших указаний.

Вещи, обнаруженные при раскопках Апбазинского острога: 1,4-6 - нательные крестики, 2 - копейка 1680 г., 3 - нательная иконка с изображением Николы Можайского. Подъемный материал. Автор: Артемьев Александр Рудольфович

Но даже и после этого бойцы так и не смогли расцепить объятий. Лед сковал суда маньчжур, и уйти им было просто не на чем. Всю зиму противники так и простояли друг против друга. Всю эту страшную зиму они прожили бок о бок, причем смерть не прекращала свою жатву. К весне потери маньчжур составили уже «2500 воинских людей и много работных никанских мужиков». Но, несмотря на это, смертельные враги не озлобились. В те времена еще существовала своеобразная этика войны, и прикованные друг к другу противники даже обменялись своеобразными любезностями.

Маньчжуры, прекрасно зная о болезни Бейтона, предложили прислать к нему китайских врачей. Но не рискнул Афанасий Иванович довериться странным лекарям в халатах с широкими рукавами и их круглым пилюлям, скатанным из трав. Поэтому предложенную помощь иноземных эскулапов не принял, но в качестве ответной любезности велел испечь пирог весом в пуд и отправил его в знак благодарности своему противнику, военачальнику Ланьтаню, который и «принял его с честью».