В утренних сумерках всё кажется холодным и скучным. Ночью, действительно, похолодало. На моих доспехах капли росы. Когда откидываю голову назад, тонкая холодная струйка стекает со шлема за шиворот — и хоть кричи! Поэтому стараюсь вертеть голову медленно, осторожно. Тем более, что причин оглядываться у меня нет.

Я с пятью своими приятелями-эдуями стою в последней шеренге римской конной группы, собранной с трех легионов, которой командует Публий Лициний Красс. Ему всего двадцать четыре года, что маловато для такой должности, тем более, что пока не отличился ни в одном сражении. Видимо, получил ее, благодаря отцу — как мне сказали, одному из богатейших людей Рима и, к тому же, победителю Спартака, восстание которого было подавлено всего тринадцать лет назад. Жаль, что я пропустил такое интересное событие! Гай Юлий Цезарь, убедившись, что я не соврал, что на берегу Арара осталась только тигурины, разрешил нам присоединиться к римской коннице. Само собой, место нам отвели в хвосте, чему я и рад. Пусть передние совершают подвиги, а моя задача — собрать побольше трофеев.

Рев буцин разрывает утреннюю тишину. Наша колонна начинает движение. Трусцой огибаем развернувшиеся покогортно легионы, которые в ногу шагают на врага. Тигурины стоят выше по склону, построенные в фалангу. Обычно они перед началом сражения орут проклятия, пытаясь запугать врагов и раззадорить себя, а сейчас молчат. Появление римлян, причем в таком большом количестве, оказалось для них неприятным сюрпризом. Наверное, никак не могут поверить, что это не ночной кошмар. Подозреваю, что сейчас у тигуринов в голове всего одна мысль: как бы смыться, не потеряв лицо?

Конница движемся вдоль реки, чтобы, во-первых, не дать врагам удрать на противоположный берег, соединиться с остальными гельветами, во-вторых, попробовать обойти их с фланга. Второе вряд ли получится, потому что фаланга тигуринов растянута от одного края леса до другого. Мне непривычно ехать в хвосте, поэтому сосредоточен на изучении местности, а не на предстоящей атаке, в которой, как догадываюсь, поучаствовать не смогу. Если черед дойдет до меня, значит, скакавшие впереди убиты или удрали, и мне тоже пора сматываться. Мы проезжаем мимо брошенных шалашей и шатров, пропахших дымом костров. Уверен, что в них можно найти много чего ценного, потому что у тигуринов не было времени на сборы. На всякий случай беру на заметку самый большой шатер, темно-красный, разрисованный золотыми узорами, похожими на растительные, которые так любят кельты. В этих узорах зашифрован какой-нибудь магический смысл, известный только друидам. Наверное, шатер раньше принадлежал вождю кельтского племени, но магии нарисовали мало, не помогла, поэтому достался тигуринам.

Наша колонна упирается в правый фланг вражеской фаланги и как бы расплющивается об нее, расширившись вправо. Ехавшие впереди меня останавливаются. Следую их примеру. Впереди звенит оружие, ржут лошади, орут люди…

Мимо проходит крайний ряд левого фланга римской армии, тоже построившейся в фалангу. Лица легионеров напряжены, глаза смотрят прямо перед собой. У левофлангового в третьей шеренге улыбка до ушей, но какая-то невеселая, словно щеки раздвинули распоркой. Интересно, так же по-идиотски выгляжу и я перед боем и во время его? Скорее всего, да. Хорошо, что у меня шлем скрывает большую часть лица.

Возле меня останавливается первая шеренга когорты из второй линии. У этих легионеров лица пока что расслабленные и в глазах больше любопытства. Со стороны сражение кажется даже немного забавным.

Идет время, шум впереди становится тише, и когорта делает шагов десять вперед, останавливается, потом продвигается еще немного. Начинается движуха и в нашей колонне. Сперва кажется, что всадники просто перестраиваются, но потом рывком устремляются вперед. Опыт подсказывает мне, что тигурины сломались, побежали, что сражение выиграно. Пришпориваю коня, чтобы быстрее вырваться на простор, погнаться за убегающими врагами. Это в предыдущую эпоху я с презрением относился к преследованию, а сейчас несколько комплектов оружия и доспехов не помещают. Деньги делают жизнь менее скучной.

Этого тигурина я выбрал потому, что на нем был надраенный бронзовый шлем с фигурой вепря сверху, а тело защищено кольчугой, которая была длиной до середины голени. Скорее всего, снял с убитого верзилы. Бежал он без щита, но длинный меч держал в руке. Заметив слева от себя морду моего коня, отпрыгнул вправо, и мне пришлось наклониться, чтобы достать концом сабли его шею. Удар был не сильный, но перебил шейные позвонки. Тигурин сделал еще несколько шагов перед тем, как упал, и голова при этом болталась на недорубленных мышцах и шкуре. Я решил, что это достойный трофей, остановил коня. Бородатое лицо убитого было повернуто в мою сторону. Левый глаз безучастно смотрел перед собой. Рот был приоткрыт, и влажные зубы, крупные и очень белые, поблескивали. Кожаный ремешок шлема, завязанный под подбородок, был залит теплой, липкой кровью. Кольчугу сверху тоже была испачкана. С тела слезла легко, потому что была великовата. На кожаном ремне с серебряной бляхой в виде бычьей головы висели ножны, украшенные серебряными пластиками с ликами, наверное, гельветских богов. Я засунул в них меч. Кольчугу протер пучком травы, после чего положил на нее шлем и меч, завернул и прикрепил к седлу. Пришлось поторопиться, потому что приблизилась римская фаланга, которая продолжала шагать вслед за удравшими врагами. Создавалось впечатление, что сломался выключатель, и Гай Юлий Цезарь не может остановить ее.

Я объехал фалангу и вторую линию, построенную покогортно. Путь мой был к красному шатру. Надо было воспользоваться моментом, пока не распустили фалангу, не разрешили собирать трофеи, и пока не подтянулись вспомогательные отряды, которые успевают снять сливки до того, как их прогонят легионеры. Я добрался до шатра первым. Внутри стоял сильный запах грязных портянок, но везде валялась женская одежда. Не думаю, что тигуринский вождь был трансвеститом. Скорее всего, это его жена не могла определиться, в какой одежде будет выглядеть лучше во время сражения. Раздвигая ногой раскиданные шмотки, нашел то, что искал — кожаный мешочек с серебряными монетами разных народов. Судя по весу, монет было сотни три. Из шмоток взял свернутый и перевязанный веревкой темно-красный плащ, подбитый куньим мехом (зима близко!), и женские туфли с тряпичным желто-красным верхом, к которому были приделаны тонкие золотые пряжки в виде бабочек, раскинувших крылья. Сложил это барахлишко и нож с рукояткой из слоновой кости в бронзовый котел емкостью литров семь, который приторочил к седлу рядом с трофейными доспехами. К шатру уже подходили легионеры, отпущенные собирать трофеи, поэтому решил закончить самую приятную часть сражения, иначе взятое мною внесут в общий котел. Как мне сказали, Гай Юлий Цезарь весь в долгах, как в шелках, поэтому прибирает к своим рукам большую часть общей добычи, в которую входит все, кроме оружия и доспехов убитого тобой врага. Не скажу, что это был лучший бой в моей жизни, но и худшим не назовешь.

Несмотря на репутацию жуткого скупердяя, Гай Юлий Цезарь отстегнул нам с барского плеча восемь тысяч сестерциев: три тысячи мне и по одной моим соратникам. Если бы мы продали пленных, как рабов, то получили бы от силы тысячу, потому что цены здесь не такие высокие, как в Риме, молодой крепкий мужчина тянул до сражения всего на три-четыре сотни сестерциев, а после упал вдвое-втрое. Награждение происходило на месте бывшего становища тигуринов, где сейчас строился каструм. Работы были приостановлены на полчаса, чтобы наградить отличившихся. Кроме нас, с сотню легионеров получили фалеры. Офицеры будут отмечены позже, когда изготовят награды для них.

Вторым приятным следствием было предложение Гая Юлия Цезаря послужить в римской армии, которое было сделано мне уже в шатре, установленном в первую очередь там, где будет форум каструма. Меня позвал к командующему его молодой помощник. То, как нежно юноша прикоснулся ко мне, произнося приглашение, навело на мысль, что служит он проконсулу не только днем, но и ночью, не покладая рук и других, не менее важных, частей тела. Бисексуальность Гая Юлия Цезаря была постоянной темой разговоров на эдуйских пирушках, поскольку эти дикие варвары считали гомосексуализм, даже активный, извращением. Шатер командующего римской армией был уже обставлен мебелью, украшенной снаружи черным и красным деревом, слоновой костью и блестящими, как золото, бронзовыми пластинами. Справа от входа стояли буквой П три клинии с тюфяками, накрытыми плотной материей золотого цвета с красной бахромой по краям. Слева — большой складной стол, заваленный папирусами, за которым сидел проконсул на складном стуле с подложенной, большой, красной подушкой. Стакан для «карандашей» из сланца был, исходя из римской способности маскировать дешевую сущность вещей, скорее всего, позолоченным, а вот кубок с вином, стоявший рядом с ними, явно серебряный, потому что был греческой работы, с барельефами с подвигами Геракла. Видимо, все это везли ночью вслед за шагающими легионами. Такой важный человек не может обходиться без привычных предметов даже несколько часов.