Базой Децим Антоний выбрал город Эпифаней, расположенный на берегу реки Оронт, текущей из Сирии. Эта та самая, которая делает резкий поворот, из-за чего кажется, что течет в обратную сторону. Через город проходила Антиохийская дорога, соединяющая город Антиохия с Тарсом. Эпифаней тоже не изменился за те несколько столетий, что я не был здесь. Иногда мне кажется, что не был в этих краях всего лишь пару лет, что крестьяне те же самые, забитые, изможденные, что именно этих бедолаг я грабил когда-то, и они меня запомнили, поэтому и смотрят так злобно. В то же время не уверен, что помню прежними эти места и Эпифаней в частности. Чем дальше я от двадцать первого века новой эры, тем быстрее забываются всякие мелочи из предыдущих эпох, но выпуклее становятся из самой первой.

Грабить аборигенов нам запрещено, что не мешает получать от них подарки. Приезжает отряд в полтысячи всадников в деревеньку — как тут не угостить таких приятных гостей?! Урожай в этом году был хороший, и зерновых, и винограда. Здесь пока еще нет ислама, делают вино, слишком сладкое, как на мой вкус, и крепкое. Молодое уже созрело, вот мы и снимаем пробу, а заодно набираем муки и козьего сыра. По возможности и козу прихватим. На скудном армейском пайке скучно жить.

Заехали мы в одну из таких деревенек, отправившись якобы на разведку — и действительно кое-что разведали. Обычно крестьяне не рады нам. Да и кому нравятся грабители?! На этот раз нас встретили, как лучших друзей. Первым делом сообщили, что километрах в десяти орудует крупный конный отряд парфян, больше нашего раза в два. Если мы всего лишь брали терпимую дань, то те, кого аборигены ждали с таким нетерпением, забирали всё подчистую, убивали, насиловали и угоняли в рабство. Крестьяне близлежащих деревень прятали в горах все ценное, в первую очередь женщин и детей. Охранять дома оставались только старики, которым все равно скоро помирать. Такой вот утилитарный подход у них.

Чтобы непрошенные гости не насторожились, я поехал посмотреть на них с сопровождении Бойда, Гленна и писидийца с греческим именем Полидор. Он вождь и командир самого крупного отряда, поэтому числится моим заместителем. Полидору немного за тридцать. Узкое лицо поросло густыми курчавыми черными волосами и кажется шире верхней части черепа, из-за чего голова напоминает грушу, когда писидиец снимает высокую шапку, похожую на фригийский колпак. Впрочем, делает он это очень редко. Я видел только раз, когда он умывался. Мне сразу вспомнилась мода моего детства, когда женщины с ранней осени и до поздней весны ходили в меховых шапках из нутрии, ондатры, норки, лисы, пыжика, и на улице, и в помещениях, и даже за столом не снимали. Это был символ богатства, успешного замужества. Его бы и летом носили, но уж слишком парко, потом умоешься. Полидор был мужиком крепким. Впрочем, шапка у него была пожиже, не чета пыжиковой. Говорил он мало и короткими, рублеными фразами. При этом мне показалось, что соплеменники считают его отъявленным болтуном. Сами-то говорят еще реже и короче. Явно не от них пойдут турки.

Сначала мы увидели густой сизый дым. Горело что-то посреди деревеньки, обнесенной каменной стеной высотой метра два, неровной сверху, отчего казалось, что сложили ее по пьяне. Странно было, почему до сих пор не завалилась. Мы подъехали ближе по оврагу, который находился метрах в пятистах от деревеньки. Его использовали как мусорник, скотомогильник, потому что на дне увидел много черепов волов и коз и костей, видимо, не пригодившихся в хозяйстве, что по нынешним временам непростительное расточительство. Поверху и на склонах росли густые и колючие кусты и низкие деревца. Я оставил Бойда и Гленна на дне оврага присматривать за лошадьми, а с Полидором поднялся наверх, чтобы посмотреть, кто орудует в деревеньке.

У этой девчушка лет тринадцати была фора метров в сто. Выскочив через распахнутые ворота, рванула сначала по дороге, идущей мимо убранных полей, а потом, поняв, что там негде спрятаться, свернула к оврагу. Ворот ее белой рубахи был порван спереди примерно до пупа. В прореху проглядывало смуглое тело с черными большими сосками маленьких сисек. Бежала девчушка довольно резво, но все же медленнее своего преследователя. Он был невысок и, наверное, худощав, но светлый бурнус, который развевался на бегу, делал толще. Светлые длинные штаны тоже были широки, напоминали казачьи шаровары. Лицо очень смуглое, почти черное, и безволосое, несмотря на то, что был не моложе лет двадцати. За широкий черный матерчатый пояс, обернутый вокруг тела не меньше трех раз, был заткнут кривой кинжал с костяной рукояткой и в деревянных ножнах. Парфяне — это персы, народ оседлый и со сравнительно светлой кожей, а в сторону оврага бежал, скорее всего, кочевник-семит, выросший где-нибудь в глубине Аравийского полуострова. Видимо, парфяне завоевали полуостров или, что скорее, взяли с собой наемников из диких племен.

— Я убью его, — шепотом то ли спросил, то ли поставил в известность Полидор и, не дождавшись моего разрешения, быстро и бесшумно начал перемещаться к тому месту, где девчушка должна была спуститься в овраг.

У оврага кочевника отделяло от жертвы метров пять. Если бы захотел, уже бы догнал ее. Наверное, гонка с преследованием, судя по хищной улыбке, возбуждала его. В тот момент, когда кочевник решил, что добыча уже в его, из кустов вынырнул Полидор с хопешем в руке. Расправа была быстрой и короткой. Первым ударом писидиец отсек правую руку, которая попыталась вытянуть кинжал из ножен, вторым снес голову, правда, не полностью, она, истекая алой кровью, свисла на грудь на недорубленных мышцах и коже. Безголовое туловище простояло еще несколько секунд, а потом рухнуло вперед, продолжая поливать сухую светло-коричневую землю кровью, ярко поблескивающей на солнце.

Девчушку, которая выбежала на меня и сразу шарахнулась, я догнал в два прыжка и схватил за толстую черную косу, завязанную застиранной, бледно-красной ленточкой. Она дернулась дважды и замерла, тяжело, сипло дыша.

— Стащи труп в овраг, — приказал я писидийцу, после чего сказал девчушке на греческом: — Не бойся, мы римляне, ничего тебе не сделаем.

Видимо, с ней случился ступор, потому что даже не оглянулась, хотя я дал слабину косе. Тупо смотрела на стоявших на дне оврага Бойда и Гленна, державших по две лошади каждый. Мои подчиненные тоже, как загипнотизированные, смотрели на девчушку. Точнее, на ее обнаженные сиськи. Эти взгляды и встряхнули девчушку. Правой рукой она собрала на груди порванную рубаху, прикрыв оголенное тело, после чего медленно повернула голову влево, посмотрела на меня.

— Не бойся, мы тебя не тронем, — повторил я и отпустил косу. Чтобы побыстрее пришла в себя, спросил: — Много налетчиков в деревне?

Девчушка повернулась ко мне. Черные глаза все еще были с расширенными во всю радужку зрачками, ноздри широковатого носа раздувались при частом дыхании, и на левой щеке подергивалась жилка. Смугловатая кожа на лице, лбу и шее была чистой, без изъяна. Не красавица, конечно, но и не уродка.

— Много, — ответила она после продолжительной паузы.

— Когда они напали? — задал я следующий вопрос.

— Утром… не сразу, — с трудом подбирая слова, ответила она.

— Собираются уезжать? — продолжил я допрос на финикийском.

Этот язык был ей понятнее:

— Не знаю… Нет, наверное. Еду готовят.

— Это хорошо, — сделал я вывод, после чего сообщил девчушку: — Поедешь с нами в Эпифаней. Как разобьем парфян, вернешься.

— Хорошо, господин, — покорно молвила она.

Посадил ее на коня позади Гленна. Пацану будет приятно чувствовать руки девушки, которая держалась за него.

99

Децим Антоний, выслушав мой доклад, произнес мрачно:

— Значит, все-таки к нам идут.

— Пока неясно, — возразил я. — Это один из отрядов наемников. Наверняка они рассыпались в разные стороны, чтобы награбить побольше. Царевич Пакор может и не знать, что этот отряд здесь.