Наше присутствие имело смысл, пока слева от фланга было открытое пространство. За это время германцы больше не совались. Затем легион продвинулся вперед, и левый фланг оказался прикрытым лесом. Даже если бы враг напал оттуда, конница не смогла бы помочь. Моя турма осталась в тылу седьмого легиона, где мы и дождались окончания сражения после захода солнца. Видимо, германцы сочли, что наступление сумерек позволит им сохранить лицо, покинув практически проигранное поле боя. По заунывным сигналам рогов вражеская армия быстро оторвалась от римской и стремительно и с гулом, как вода в узкую воронку, втянулась в свой лагерь, атаковать который Гай Юлий Цезарь не решился.

Легионы отошли сперва к новому каструму, где простояли почти до темноты, пока легкая пехота, сейчас называвшаяся не велитами, а алариями, и легионеры из задних шеренг, не участвовавшие активно в сражении, выносили своих раненых и убитых, добивали тяжело раненых врагов и брали в плен раненых легко, не сумевших убежать, собирали трофеи. Потери были по несколько тысяч с обеих сторон, но германцев потеряли больше раза в два или даже три.

Несколько легкораненых привели в Гаю Юлию Цезарю, который допросил их. Я не слышал, что они сказали, но по римской армии разошелся слух, что Ариовист избегает сражения потому, что, по заявлению предсказателей, проиграет, если вступит в бой до новолуния. Не удивлюсь, если это была вольная трактовка проконсула услышанного от пленных. Впрочем, армия сильно приободрилась после сегодняшнего сражения. Легионеры убедились, что германцы не так страшны, как их малевало воображение, что их можно победить.

Вспомогательные войска продолжили свою грязную работу на месте сражения, а четыре легиона промаршировали мимо вражеского лагеря в старый каструм. Даже не буду рассказывать, что они радостно кричали и показывали германцам. Моя турма ехала в хвосте своего легиона, нагруженная трофеями. Не потеряв ни одного человека, мы нагребли большую кучу оружия и доспехов. Будет на что купить вина и отметить победу.

Утро началось, как и предыдущие, с построения римской армии в три линии, но на этот раз подошли к лагерю германцев практически вплотную. После вчерашнего нападения на новый каструм до Гая Юлия Цезаря, как видно, дошло, что Ариовист не согласен на роль младшего делового партнера, что тянет время, ждет подмогу, чтобы разбить римлян. Каждый день к нему прибывали новые отряды из разных германских племен. Надо было решать эту проблему как можно скорее. И проконсул навязал германцам сражение. Группа из пяти кельтов, владевших языком врага на трактирном уровне, подскакала ко рву и, употребляя, как догадываюсь, самые часто употребляемые выражения, предложила трусливым ничтожествам выходить на бой, иначе будут перебиты прямо в лагере вместе со своими бабами.

Это было предложение, от которого Ариовист не смог отказаться, иначе бы потерял лицо. Германцы стали выходить из лагеря и сперва строиться каждое племя отдельно.

Моя турма стояла за третьей линией крайней слева в составе собранной со всех легионов конницы, около полутора тысяч всадников, под командованием Публия Лициния Красса, у которого выдающийся во всех отношениях подбородок, а все остальное заурядное, включая полководческие способности. По слухам Гай Юлий Цезарь был консулом в прошлом году, именно благодаря деньгам отца этого молодого человека, за что теперь и продвигает сына. Расположились мы на верхней части склона, спускавшегося к германскому лагерю, поэтому прекрасно видели приготовления врага.

Дуфф, сидевший на коне слева от меня, огласил список строившихся племен:

— Крайние справа свевы, затем маркоманы, седусии, неметы, гаруды, трибоки и вангионы.

Черт его знает, как он отличает одних от других! Я запросто перепутаю кельта с германцем, особенно, если наизвесткованную прическу спрятать под шлемом. Германцы о своих волосах, обычно более светлых, не шибко заботятся, собирают в хвост на макушке, чтобы были дополнительной защитой в шлеме, который обязательно надевают, потому что, отличие от кельтов, в переселение душ не верят.

Позади построенных воинов поставили арбы, чтобы было труднее сбежать, на которые забрались женщины. По идее они должны были вдохновлять своих мужчин, но, судя по репликам легионеров, вражеских тоже зацепили. Каждая пленница — общая добыча, но насиловать ее можно до тех пор, пока командир не отберет. В отличие от моей турмы, большая часть воинов которой обзавелась наложницами, остальным некому было излить душу и не только. Так что, если победят сейчас, то повеселятся недолго, но по несколько раз.

Сражение начали римляне. Когорты десятого легиона на нашем правом фланге под командованием Гая Юлия Цезаря двинулись на вангионов и трибоков, которые не встроились в общую фалангу, продолжили стоять отдельными отрядами во главе со своими вождями. Заметив это, на наш левый фланг побежала в атаку вражеская фаланга, если бесформенное построение можно так назвать. Рывок был настолько быстр, что многие легионеры из первой шеренги не успели прицельно метнуть пилум, скорее, швырнули его в сторону врага, чтобы быстрее достать из ножен главное оружие — гладиус — и приготовиться к отражению атаки. Сеча завязалась знатная. Германская безрассудная отвага противостояла жесткой римской рациональности.

Приятно наблюдать за сражением издалека. Чувствуешь себя зрителем в кинотеатре. Первые минут десять зрелище завораживающее. Потом становится скучно, если нет перипетий сюжета. Я уж было зевать начал, когда заметил, что на нашем правом фланге десятый легион заметно продвинулся вперед. Вангионы и трибоки дрогнули. Они еще не бежали, но пятились довольно быстро. Только решил поделиться со своими подчиненными, что дело сделано, как заметил, что на нашем левом фланге свевы и маркоманы разметали когорты первой линии, которые были перед ними, и тут же на стремительном рывке глубоко вклинились во вторую. Наблюдать сразу стало интереснее. Хотя бы потому, что надо не упустить момент для отступления в очень глубокий тыл, если дела пойдут совсем уж плохо.

За следующие полчаса наш правый фланг погнал вангионов и трибоков в сторону лагеря, точнее, на арбы, на которых стояли бабы и орали и размахивали руками, проклиная и чужих, и своих. В это же время правый фланг германцев, свевы и маркоманы, разбили когорты левого фланга второй линии и добрался до третьей, до двенадцатого легиона. Поскольку следующими будем мы, наблюдать становилось все интереснее. Если легионеры побегут, то налетят на нас, скуют. В итоге удирать или погибать придется вместе.

На наш фланг приехал Публий Лициний Красс. Командующий конницей смотрел на германцев, сминающих легионеров шеренгу за шеренгой, и явно не знал, что делать. Наверное, трудно быть сыном прославленного полководца, не имея склонности к военному ремеслу и необходимых для нее способностей, в первую очередь воинственного характера. Мне даже показалось, что Публий Лициний Красс решает, не пора ли драпать?

Я подъехал к нему, оттеснив одного из сопляков свиты, юношу лет пятнадцати, который, как видно, считал, что совершает подвиг, следуя рядом с командиром, и тихо, но четко, требовательно произнес:

— Или мы сейчас атакуем германцев во фланг, или проиграем сражение.

Публий Лициний Красс посмотрел на меня и с облегчением, как-то покорно молвил:

— Да, надо ударить во фланг.

Я повернулся к своей турме и скомандовал достаточно громко, чтобы услышали и соседние:

— За мной!

Обогнув правый фланг двенадцатого легиона, за которым мы стояли, я специально повел конницу по дуге, чтобы зайти поглубже во фланг и даже тыл врагу и дать поучаствовать в первом ударе как можно большему количеству всадников. Сколько их поскакало за мной, не знал, потому что не оглядывался, но слышал за собой перестук сотен копыт. Веселый такой перестук, разгоняющий кровь, заводящий. Скорее всего, такое настроение не только у меня. Кельты, составлявшие большую часть римской конницы, сильны на порыве. Они застоялись в тылу и загорелись желанием сразиться. Зря, что ли, приперлись в такую даль?!