Жеребца изабелловой масти я подарил Квинту Туллию Цицерону. Легат еще во время осады Герговии пожаловался на своего. Мол, норовист и кусается. Я не стал говорить горе-драматургу, что именно мешает плохому наезднику, не оценит юмор. Его жанр — трагедия. Уверен, что и у нового жеребца быстро найдутся недостатки. Бабочки везде видят цветы, мухи — говно.

По правому берегу Лигера (Луары) расставлены посты эдуев, которые следят, чтобы римская армия не переправилась к ним. Все мосты разрушены, а река все еще полноводна. Второй день вся армия ищет брод, но никак не найдет. Все злы и раздражительны. В тылу у нас армия повстанцев, которая становится с каждым днем все больше. Чем скорее мы уберемся с земель эдуев, тем будет лучше.

Настроение у моих подчиненных, за исключением секванов, препаршивейшее. Теперь им приходится сражаться с соплеменниками. Я их понимаю, поэтому не требую нападать первыми. Зачинщиком выступает «секванская» турма, а эдуйским приходится защищаться. Впрочем, стычки случаются редко. Повстанцы избегают сражений, предпочитая нападать на обозы. Эта тактика дает результат: с продовольствием в римской армии опять проблемы. Основная пища — мясо, добытое охотой.

То, что мои подчиненные из одного племени с нашими врагами, сыграло и положительную роль. Я подумал, что местные уж точно знают, где сейчас можно переправиться через Лигер. Как-то же они попадают на наш берег и перебираются на противоположный, причем немалыми отрядами. На лодках столько не перевезешь быстро, а если мероприятие затянется, могут быть застуканы нашими разъездами.

Вечером второго дня я вызвал Кона и дал ему задание:

— Отбери десяток воинов, умеющих плавать, переберитесь утром на тот берег, углубитесь, а потом вернитесь другой дорогой, представьтесь повстанцами и поспрашивайте у местных, где можно переправиться вброд. Мол, спешите присоединиться к восстанию, но выросли вдали от глубоких рек, боитесь их, потому что не умеете плавать.

— Хорошо, попробую, — ответил он.

— Цезарь должен щедро наградить, — простимулировал я.

Впрочем, награда была для них второстепенна. Как догадываюсь, мои подчиненные-эдуи желали как можно быстрее убраться с родных земель. На чужих им будет легче воевать.

Кон вернулся после полудня. По его довольному виду я сразу догадался, что задание выполнено.

— Нашли такое место, причем недалеко отсюда, — доложил Кон. — Там нет дороги, только тропинка, поэтому никто и не проверял.

— Какая глубина? — спросил я.

— Мне будет по грудь, — ответил он и пренебрежительно добавил: — а римлянам по шею или выше.

Гай Юлий Цезарь, сцепив руки за спиной, из-за чего напоминал арестанта, расхаживал возле своего шатра. На нем была легкая белая туника с двумя широкими пурпурными полосами и пурпурной бахромой в самых неожиданных местах, а на ногах шерстяные носки до колена и дешевые солдатские калиги. Судя по тому, что свита держалась поодаль и переговаривалась шепотом, проконсул не в духе. В таком настроении он бывал быстр на расправу. Обычно холуи старались никого не подпускать к нему, а на этот раз никто даже не подумал остановить меня.

Углубленный в свои мысли Гай Юлий Цезарь развернулся, пошел в мою сторону, остановился в метре со склоненной головой, продолжая смотреть себе под ноги. Я не уступал дорогу. Все никак не научусь с трепетом относиться ко всякого рода правителям. И не только потому, что сам бывал на вершине. Сказывалось советское воспитание, привившее идеалистичную веру в равенство людей.

Не дождавшись исчезновения препятствия, проконсул резко вскинул голову и, скривив губы, произнес грубо:

— Какую неприятную весть на этот раз ты принес мне, галл?!

— У меня их две, хорошая и плохая, — ответил я. — С какой начать?

— С плохой. Подозреваю, что хорошая будет еще хуже, — ответил он с серьезным выражением лица, из-за чего стал очень похож на Михаила Задорного, я еле сдержал улыбку.

— Глубина в том месте будет низкорослым воинам по подбородок, — выложил я.

— Так ты нашел брод?! — воскликнул он радостно. — Что же сразу не сказал?!

— Ты приказал начинать с плохой новости, иначе потеряешь веру в меня, — не удержался я от подколки.

Гай Юлий Цезарь захохотал от души, после чего хлопнул меня правой рукой по левому плечу и произнес:

— Ты хитрый и злопамятный грек с острым языком, но именно за то я тебя и люблю! — после чего перешел к делу: — Где этот брод?

— Ниже по течению, — ответил я. — Мои воины, нашедшие его, ждут там, когда я привезу обещанную тобой награду.

— Секст, принесу этому жадному галлу три больших мешочка! — весело распорядился Гай Юлий Цезарь, после чего задал следующий вопрос: — Далеко отсюда брод?

— Не очень, до темноты дойдем и переправимся, — ответил я.

— Если сообщишь еще одну хорошую новость, получишь четвертый мешочек! — насмешливо подзадорил он.

— На том берегу нас никто не ждет, — сходу придумал я.

Если и появится какой-нибудь отряд повстанцев возле брода, вряд ли он будет большим. Так что в любом случае я буду прав.

— Секст, захвати еще один мешочек! — крикнул проконсул рабу, зашедшему в шатер, после чего приказал префекту каструма: — Трубить поход, выступаем!

В Бибракте прошел съезд всех галльских племен. По сведениям нашего информатора, присутствовали представители от всех крупных племен, за исключением ремов, лингонов и треверов. Последние не воспылали вдруг любовью к оккупантам, просто были заняты отражением нападений германцев, которые решили воспользоваться ослаблением этого племени после поражения, нанесенного римлянами. На съезде прияли решение выступить единым фронтом. Командующим избрали Верцингеторига, что сразу стало причиной раздоров. Эдуи не желали подчиняться арверну. Остальные не желали подчиняться командующему-эдую, потому что не видели среди них равного Верцингеторигу.

Пока кельты совещались и интриговали, римская армия отдохнула и пополнилась. Четыре легиона под командованием Тита Лабиена, погоняв паризиев и прихватив по пути обоз армии, оставленный в Агединке, соединились с главными силами. Теперь под командованием Гая Юлия Цезаря двенадцать легионов и пять тысяч германцев, пришедших по его зову с правого берега Ренуса. Как заведено у германцев, на каждого всадника по пехотинцу, воюют в связке. Лошади у них мелкие, неказистые, но выносливые. Проконсул предложил им верховых, в первую очередь захваченных моей алой и проданных римской армии, которых использовали в обозе, как вьючных, однако мало кто согласился на такой обмен. Со снабжением у нас опять полный порядок, продукты выдаются вовремя и в полном объеме.

Неспешно, в боевом порядке, римская армия двинулась на юг. По слухам, которые, как догадываюсь, распространяются по приказу Гая Юлия Цезаря, мы удираем в Провинцию. Сейчас едем по землям лингонов, одних из немногих «друзей Рима», не примкнувших к восстанию, поэтому грабить запрещено, служба протекает скучно. Четырнадцатый легион шагает в арьергарде, поэтому его конница плетется в хвосте. За нами только германцы. Их предупредили, что лингоны — союзники римлян, но то ли сказали невнятно, то ли не объяснили, кто именно относится к этому племени, потому что германцы постоянно предлагают нам купить самое разное имущество, явно награбленное. Я вымениваю у них зерно и бобы на мясо, добытое охотой. С луками германцы не то, чтобы совсем не дружили, но взаимной любви не случилось, поэтому добывают дичь, загоняя. С отрядом движутся несколько свор крупных лохматых псов, которые постоянно дерутся. Ни одна стоянка не обходится без массовой собачьей схватки. Это любимое развлечение германцев. Пищу псы добывают сами. Хозяева им разве что кости обглоданные швыряют. Я прикормил пару, кобеля и суку, и они теперь следуют за моей арбой и охраняют ее на стоянках.

С германцами у меня сложились хорошие отношения. Не знаю, что рассказал обо мне Бойд, который свободно говорит на их языке, но обращаются ко мне с почтением, как к своим вождям. Эта должность у них выборная. Случайный человек не займет, только проявивший себя в боях. Что ж, по их меркам я бывалый воин, поучаствовавший во многих походах и сражениях. К тому же, командую конницей римского легиона, а германцы знают, что на такую должность не римлянину трудно пробиться.