– Доброго здоровьица, добрый человек, – произнес потенциальный спаситель, спрыгивая с телеги и кланяясь.

– Доброго здоровья, – ответил я. – Куда путь держишь?

– Сено возил на продажу, теперь возвращаюсь в деревню, – вежливо улыбаясь, сказал мужик.

– Першино далеко отсюда?

– Далече. Эвон тебя занесло! К ночи доберешься, да и то едва ли.

– А что здесь поблизости?

– Валуево.

О такой деревне я не слышал. В принципе, в вотчину Меченого я и не рвался. Попасть туда в таком беспомощном состоянии было рискованно. Как в любое другое место, когда не в силах себя защитить.

– Еще какие деревни есть поблизости?

– Всякие есть... Беляево, Гордищи...

– Так и Коровино должна быть здесь же рядом! – обрадовано воскликнул я, услышав знакомые названия.

– Коровино тоже. Только там, сказывают, неспокойно, понаехали какие-то стрельцы, а что и как, мне неведомо.

– А сможешь меня туда отвезти?

– Чего тебя везти, когда ты сам конный, – удивился мужик.

– Болею я, еле в седле сижу, – признался я. – Да ты не сомневайся, я заплачу.

От моего былого богатства в кармане оставалось еще несколько мелких монет, так что я еще вполне мог расплатиться.

– Мне это не с руки, – замялся мужик, – Да, опять же, там стрельцы... Как бы чего плохого не вышло.

– Это не стрельцы, а крестьяне из Семеновского, – успокоил я мужика.

– ...Опять же, завтра наказывали лекаря искать, – продолжил он перечислять препятствия.

– Какого лекаря?

– Коровинского. Сказывают, ушел в лес и пропал. То ли медведь задрал, то ли сам заблудился. А знатный, говорят, лекарь был, мужички им премного довольны.

– А когда он пропал?

– Да, видать, вчера.

Я подумал было, что речь идет обо мне, но я «пропал» не вчера.

– А что за лекарь, ты его знаешь?

– Нет, он не местный, пришлый. Недавно объявился, но очень им мужички были довольны, – повторил крестьянин.

Я решил, что мужик перепутал время, и речь идет все-таки обо мне.

– Так это я лекарь.

– Так он же потерялся, а ты вот он! – усомнился он.

– Я и потерялся, а теперь возвращаюсь, да, видишь, занедужил. Ты не сомневайся, я тебе за труды две деньги дам, – посулил я, в подтверждении покопался в карманах и выудил оттуда две мелкие монетки.

– Я б со всей душой, да как от тебя зараза? Сам же говоришь, что недужный...

– Я не так болен, не нутром, а ногами. От ног заразы не бывает.

– Сомнительно мне все-таки, – попытался еще посомневаться нерешительный крестьянин.

– Помоги лучше с лошади слезть, – попросил я и начал сползать с седла.

Крестьянину ничего не оставалось, когда я начал падать с лошади, как помочь. Дальше дело пошло быстрее, мужик разостлал сено в телеге, и я, наконец, смог лечь и вытянуть ноги. Правильно говорят, что все познается в сравнении. Теперь лежа, с надеждой на спасение, даже боль в паху стала казаться не такой мерзкой. Мужик, пока я устраивался, привязал моего одра к задку телеги, и мы безотлагательно тронулись в путь.

Телега скрипела несмазанными осями, крестьянин, видимо, соскучившись по общению, начал неторопливо пересказывать мне всю свою жизнь, а я впал в полудрему.

Когда мы, наконец, доехали до Коровино, был совсем темно. Возница без спроса подъехал к господскому дому. Никакого караула выставлено не было, и крестьянину пришлось долго стучать кнутовищем в двери, пока бдительные ополченцы соизволили проснуться.

– Кого еще несет на ночь глядя? – спросил из-за двери знакомый голос, и здоровяк Ефим вышел на крыльцо.

– Лекаря привез, – смущенно сообщил крестьянин.

– Какого еще лекаря? – начал было переспрашивать Ефим, но я окликнул его по имени, и он, издав радостный возглас, бросился к телеге.

– Ты, что ль, боярин! А мы завтра всю округу поднимаем, тебя по лесам искать. Минич пошел к Гривову, его парнишку пытать, куда он тебя завел.

– Помоги вылезти, – попросил я. – У меня ноги повреждены.

– Это мы завсегда с радостью.

Ефим подхватил меня на руки и легко вынул из телеги.

– Сам пойдешь или отнести? – спросил он, излучая неподдельную радость.

– Сам, – ответил я, чтобы не растерять авторитета. – Возьми, что обещано, – сказал я вознице и расплатился с ним за провоз.

– Премного вами благодарны, – сказал он, кланяясь, и тут же полез на облучок.

Я же, расставляя ноги циркулем, побрел к крыльцу.

– Да чего ж сам-то, – закричал Ефим, видя, как я иду, и без спроса поднял меня на руки и отнес в горницу.

Отбиваться я не стал. Ефим опустил меня на лавку и помог лечь.

– Где это тебя, боярин, ноги так побить угораздило?

– Места нужно знать, – неопределенно ответил я.

– Боярыню-матушку позвать?

– Она что, здесь?

– Утром приехала, по детям тоскует.

– Позови.

Ефим ушел, а я расслабился и занялся самолечением. Натальи Георгиевны долго не было. Наконец она вошла, полностью одетая, с покрытой головой.

– Здравствуйте вам, Алексей Григорьевич, – произнесла Морозова, как говорится, по писаному, и низко поклонилась, коснувшись правой рукой пола – по-ученому. Потом спросила с несдержанной тревогой:

– Где дети?

– Здравствуй, Наташа, – просто поздоровался я. – Извини, но до детей я не смог добраться. Здесь все справляли пасху, а сам я их не нашел, заблудился в лесу – еле выбрался.

– Обманываешь! Сгинули мои детушки! Это все за мои грехи наказание! – произнесла Морозова с отчаяньем в голосе. – Господь все видит и карает!

– Да ничего с детьми не случилось. Ей богу! Вот тебе святой крест!

– Правду говоришь?

– Конечно, правду!

– Коли Господь попустит детей вернуть, замолю! Схиму приму!

– Ты что такое говоришь, какую схиму, как же детей оставишь без матери? Обещаю тебе, все будет хорошо. И у нас все наладится.

– Больше греха не допущу, – тихо произнесла Наталья и посмотрела на меня темными глазами. – Люб ты мне был, только все это блуд да грех смертный. Не видать мне спасения!

Мне было совсем худо, и вести теологические диспуты недостало сил.

– Давай лучше завтра поговорим! – взмолился я. – Какой блуд! Какой грех! Тебе же было хорошо?

– В том-то и есть искушение сладостью! Прости меня, Алексей Григорьевич, добро твое помню, век за тебя буду Бога молить, только не искушай меня больше. Мое дело вдовье – слезы лить да детей растить.