А вот Либаву решено было оставить - слишком далеко от главных сил оказалась эта передовая база русского флота, слишком слаба была ее оборона, а значит - слишком легко немцы могли бы отрезать и разбить находящиеся в ней корабли. Их исход Маштаков наблюдал самолично: легкий бриз ласково перебирал фалы "Севастополя" и "Гангута", вышедших немного поманеврировать недалеко от Моонзунда, когда на горизонте показалась "Анадырь" - база подводных лодок, медленно ползущая из Либавы ко входу в Рижский залив. А спустя четверть часа стали заметны приземистые, сливающиеся с волной силуэты подводных лодок, следующих за своей базой... Кавторанг и рад был бы сказать: "как котята за кошкой", но в грязноватой и кургузой "Анадыри" не было ни грана изящества и чистоплотности, свойственных семейству кошачих, так что на ум пришло: "как поросята за хрюшкой".
А самое главное - под конец месяца на рейд Гельсингфорса пришли долгожданные "Петропавловск" и "Полтава". Конечно, до готовности к походу и бою им было совсем далеко, и при самом интенсивном обучении дредноуты обретут боеспособность уже только в следующем, 1915-ом году, но все же, но все же... Зрелище четверки мощнейших линкоров, способных обрушить на неприятеля чудовищную мощь сорока восьми новейших двенадцатидюймовых орудий радовало неимоверно.
Наконец подошло и 30-е июля. Не то, чтобы Николай был таким уж большим поклонником оперы, но нельзя же пропускать гастроли первого театра Империи, а каковы исполнители! Князь Игорь -Хохлов, чей неподражаемый вокал позволял ему исполнять как баритоновые, так и басовые партии и за что сей почтенного маэстро звали не иначе как "поэтом звука", Кончак - Трезвинский, Ярославна - чудная Ермоленко-Южина...
***
Опера полностью поглотила внимание Николая, и когда смолк заключительный хор, кавторанг чувствовал себя изрядно восхищенным и даже слегка растроганным. Но за утолением потребностей души пришло напоминание о потребностях плотских, впрочем, глянув на ассортимент театрального буфета, кавторанг мысленно сморщился. Превосходная степень чувственного наслаждения требовала соответствующих моменту вкусовых ощущений, а тут.... И потому Николай предпочел заглянуть в какой-нибудь ресторанчик, коими богаты примыкающие к набережной улочки Гельсингфорса. Извозчиков уже расхватали, так что пришлось пройтись пешком до трамвая - впрочем, весенняя свежесть напоенного морским ароматами воздуха располагала к прогулке.
И до отхода катера оставалась еще пара часов, когда Маштаков, совершая неторопливый променад по вечерней Эспланаде, созерцал аккуратные витрины многочисленных магазинчиков в поисках подходящего заведения.
А вот и "Кольме Круна"! Или... "Колме Крууна"? Не считая самих финнов, один лишь Аллах способен разобраться в правильном произношении языка страны Суоми, - подумал Маштаков. Кажется, именно этот ресторанчик упоминал Володя Генке, известный эпикуреец и чревоугодник, по попущению Господнему пребывающий в должности вахтенного начальника линкора "Император Павел I". Впрочем, в вопросах, не касающихся службы, на мнение Генке вполне можно было положиться, а уж в выборе ресторации - особенно. Потому Николай, справедливо рассудив, что от добра бобра не ищут, смело двинулся в сторону скромной черной двери ценного дерева. Однако, дорого стоит такая скромность! Услужливое движение затянутой в белую нитяную перчатку руки швейцара - и дверь распахнулась, пропуская кавторанга внутрь.
Сдав фуражку крепко сбитой светловолосой фрекен, едва заметной в махонькой гардеробной, кавторанг получил взамен округлый бордовый номерок. Спрятав безделицу в карман, Николай, в два шага преодолев небольшой коридорчик, остановился и обвел взглядом открывшийся ему овал обеденного зала.
Он была небольшим, на полтора десятка разместившихся вдоль стены столов, укутанных белоснежными скатертями, на фоне которых черное резное дерево тяжелых стульев выглядело чуть более изящным, чем в действительности. Несколько нешироких круглых колонн белого камня подпирали выгнутый потолок, с которого свисали люстры, украшенные позолоченными финтифлюшками. В центре зала расположился небольшой каменный пруд, наполненный водой, причем в ней плавали красивые разноцветные рыбки. Посреди пруда из вод выступала небольшая гранитная стела, на которой лежала, уронив голову на руки, бронзовая русалка элегантнейших форм. И пруд, и русалка являлись весьма необычным атрибутом для ресторации, и потому Николай невольно задержал на них взгляд, тем более что Генке ни о чем подобном не упоминал.
- О, какие люди! Николай Филиппович, чего же Вы стоите? Давайте же к нам, прошу Вас!, - раздался знакомый, чуть хмельной мужской голос. Кавторанг не сразу вспомнил его обладателя, хотя обращенное к нему лицо было в высшей степени колоритным.
В трех столах от Николая расположился по медвежьи огромный в плечах и весьма грузный мужчина лет сорока или чуть-чуть за сорок. Его широкое круглое лицо обрамляли настолько крупные и густые бакенбарды, что один только взгляд на них пробуждал мысли об африканских джунглях. Все в нем было велико - руки и ноги, более всего подходящие Илье Муромцу, широченные ладони и пальцы, толщиной едва ли не с ножку стула. Черты его лица были правильны и пропорциональны - но, повинуясь общей тенденции, едва ли не вдвое более крупны, нежели у обычного человека. Одни только глаза выбивались из ряда вон - будучи вполне нормальных размеров, но волею Творца помещенные на сию исполинскую физиономию, они выглядели на ней совсем маленькими, и вкупе с несколько обвислыми щеками придавали внешности сего почтенного господина некое сходство с английским бульдогом.
Разумеется, забыть столь колоритную фигуру было решительно невозможно - Маштакову призывно махал рукой старший офицер "Славы". Вообще говоря, главных офицеров первой линейной дивизии Николай знал в лицо и по имени, но окликнувший его гигант получил назначение не больше месяца тому назад, а до того служил на Черноморском флоте. Они виделись всего лишь один раз, но были представлены друг-другу. Фамилия этого здоровяка... Русанов, кажется. Точно - Русанов, но вот имя-отчество никак не вспоминалось. Кавторанг шел к ломившемуся от закусок столу, дружелюбно улыбаясь и матеря про себя столь некстати проявившуюся забывчивость. И уже протягивая для рукопожатия руку, тут же скрывшуюся в ковшеобразной ладони окликнувшего его офицера, он наконец-то вспомнил:
- Рад видеть Вас в добром здравии, Всеволод Александрович!
- Присаживайтесь, Николай Филиппович, не побрезгуйте!
Тут только кавторанг обратил внимание, что ужинает Русанов отнюдь не в одиночестве.
- Простите, но не могли бы Вы представить меня?
- О! Прошу прощения. Дорогая, позвольте представить Вам светлое будущее отечественной морской артиллерии, опору и надежу Российского императорского флота, блестящего офицера, могучее плечо которого, надо полагать, в самом ближайшем будущем украсится адмиральскими эполетами... Капитан второго ранга Маштаков Николай Филиппович! Уважаемый Николай Филиппович, представляю Вам умнейшую из прекраснейших властительниц мужских дум - моя нежно любимая сестра - Елена Александровна Русанова!
Николай коротко поклонился молодой женщине, сидевшей напротив артиллериста, и Елена Александровна улыбнулась ему в ответ. Возможно, это была всего лишь дань обычной вежливости, но улыбка получилась куда теплее, чем требует этикет при представлении незнакомого мужчины. Скорее всего так вышло потому, что уголки прекрасных губ госпожи Русановой подрагивали от еле сдерживаемого смеха.
- Очень рада знакомству, Николай Филиппович... Всеволод! Ваши манеры ужасны! Что подумает о нас этот джентльмен? И как же Вы прилюдно осмеливаетесь делать даме столь двусмысленные намеки? Общественное мнение считает, что красавицам ум ни к чему и полагает красивых женщин глупышками, так что назвать меня умнейшей среди них, это вовсе не комплимент! А Вы при этом умудрились еще и намекнуть, что среди красавиц я выделяюсь лишь умом...
