Публика мяла и смотрела на свет бумажки, охала, разочарованно глядела вверх, глаза у всех сияли.

Тут только Чембукчи нашел в себе силы и шевельнулся. Стараясь овладеть собой, он потер руки и звучным голосом заговорил:

– Итак, товарищи, мы с вами сейчас видели так называемый случай массового гипноза. Научный опыт, как нельзя лучше доказывающий, что никаких чудес не существует. Итак, попросим мосье Воланда разоблачить нам этот опыт. Сейчас, граждане, вы увидите, как эти якобы денежные бумажки, что у вас в руках, исчезнут так же внезапно, как и появились!

Тут он зааплодировал, но в совершенном одиночестве. На лице конферансье сохранял при этом выражение уверенности, но в глазах этой уверенности не было и даже выражалась мольба. Публике его речь не понравилась, наступило молчание, которое было прервано клетчатым Фаготом.

– Это так называемый случай вранья, – заявил он своим козлиным тенором, – бумажки, граждане, настоящие!

– Браво! – восторженно крикнули на галерке.

– Между прочим, этот, – тут клетчатый нахал указал на бледного Чембукчи, – мне надоел, суется все время, ложными замечаниями портит сеанс. Что бы с ним такое сделать?

– Голову ему оторвать! – крикнул злобно какой-то мужчина.

– О? Идея! – воскликнул Фагот, и тут произошла невиданная вещь. Шерсть на черном коте встала дыбом, и он раздирающе мяукнул. Затем прыгнул, как тигр, прямо на грудь к несчастному Чембукчи и пухлыми лапами вцепился в его жидкую шевелюру, в два поворота влево и вправо – и кот, при мертвом молчании театра, сорвал голову Чембукчи с пухлой шеи.

Две с половиной тысячи человек, как один, вскрикнули. Песня про самовар и Машу прекратилась.

Безглавое тело нелепо загребло ногами и село на пол. Кровь потоками побежала по засаленному фраку.

Кот передал голову Фаготу, тот за волосы поднял ее и показал публике, и голова вдруг плаксиво на весь театр крикнула:

– Доктора!

В партере послышались истерические крики женщин, а на галерке грянул хохот.

– Ты будешь нести околесину в другой раз? – сурово спросил клетчатый.

– Не буду, – ответила, плача, голова.

– Ради Христа, не мучьте его! – вдруг на весь театр прозвучал женский голос в партере, и видно было, как замаскированный повернул в сторону голоса лицо.

– Так что же, граждане, простить, что ли, его? – спросил клетчатый у публики.

– Простить! Простить! – раздались вначале отдельные и преимущественно женские голоса, а затем они слились в дружный хор вместе с мужскими.

– Что же, все в порядке, – тихо, сквозь зубы, проговорил замаскированный, – алчны, как и прежде, но милосердие не вытравлено вовсе уж из их сердец. И то хорошо.

И громко сказал:

– Наденьте голову!

Кот с клетчатым во мгновенье ока нахлобучили голову на окровавленную шею, и голова эта, к общему потрясению, прочно и крепко села на место, как будто никогда и не отлучалась. Клетчатый мгновенно нахватал из воздуха червонцев, сунул их в руку бессмысленно улыбавшемуся Чембукчи, подпихнул его в спину и со словами:

– Катитесь отсюда, без вас веселей! – выпроводил его со сцены.

Чембукчи, все так же безумно улыбаясь, дошел только до пожарного поста и возле него упал в обморок.

К нему кинулись, в том числе Римский, лицо которого было буквально страшно.

Пока окружавшие Чембукчи смотрели, как растерянный доктор совал в нос бедному конферансье склянку с нашатырным спиртом, клетчатый Фагот отпорол новую штуку, которая вызвала неописуемый восторг в театре, объявив:

– Таперича, граждане, мы открываем магазин!

Клетчатый вдруг всю сцену осветил разноцветными огнями, и публика увидела ослепительные дамские платья разных цветов, отражающиеся в громадных зеркалах, опять-таки неизвестно откуда взявшихся.

Сладко ухмыляясь, клетчатый объявил, что производит обмен старых дамских платьев на парижские модели, и притом совершенно бесплатно.

Колебание продолжалось около минуты, пока какая-то хорошенькая и полная блондинка, улыбаясь улыбкой, которая показывала, что ей наплевать, не последовала из партера по боковому трапу на сцену.

– Браво! – вскричал Фагот и тут же развернул широчайший черный плащ, блондинка скрылась за ним, из-за плаща вылетело прежнее блондинкино платье, которое подхватил кот, и эта блондинка вдруг вышла в таком туалете, что в публике прокатился вздох, и через секунду на сцене оказалось около десятка женщин.

– Я не позволяю тебе! – послышался придушенный мужской голос в партере.

– Дурак, деспот и мещанин! Не ломайте мне руку! – ответил придушенный женский голос.

Кот не успевал подхватывать вылетающие из-за плаща прежние старенькие платьица, комкать их.

Через минуту на сцене стояли десять умопомрачительно одетых женщин, и весь театр вдруг разразился громовым аплодисментом.

Тут клетчатый потушил огни, убрал зеркала и объявил зычно, что все продано.

И здесь вмешался в дело Аркадий Аполлонович Семплеяров[2].

– Все-таки нам было бы приятно, гражданин артист, – интеллигентным и звучным баритоном проговорил Аркадий Аполлонович, и театр затих, слушая его, – если бы вы разоблачили нам технику массового гипноза, в частности денежные бумажки.

И, чувствуя на себе взоры тысяч людей, Аркадий Аполлонович поправил пенсне на носу.

– Пардон, – отозвался клетчатый, – это не гипноз, я извиняюсь. И в частности, разоблачать тут нечего.

– Браво! – рявкнул на галерке бас.

– Виноват, – сказал Аркадий Аполлонович, – все же это крайне желательно. Зрительская масса...

– Зрительская масса, – заговорил клетчатый нахал, – интересуется, Аркадий Аполлонович, вопросом о том, где вы были вчера вечером?

– Браво! – крикнули на галерке.

И тут многие увидели, что лицо Аркадия Аполлоновича страшно изменилось.

– Аркадий Аполлонович вчера вечером был на заседании, – неожиданно сказала надменным голосом пожилая дама, сидящая рядом с Аркадием Аполлоновичем.

– Нон, мадам, – ответил клетчатый, – вы в заблуждении. Выехав вчера на машине на заседание, Аркадий Аполлонович повернул в Третью Мещанскую улицу и заехал к нашей очаровательной артистке Клавдии Парфеновне Гаугоголь...

Клетчатый не успел договорить. Сидящая в той ложе, где и Аркадий Аполлонович, неописуемой красоты молодая дама приподнялась и, крикнув мощным голосом:

– Давно подозревала! – и размахнувшись, лиловым зонтиком ударила Аркадия Аполлоновича по голове.

– Мерзавка! – вскричала пожилая, – как смела ты ударить моего мужа!

И тут неожиданно кот на задних лапах подошел к рампе и рявкнул так, что дрогнули трапеции под потолком:

– Сеанс окончен! Маэстро, марш!

И ополоумевший маэстро, сам не понимая, что он делает, взмахнул палочкой, и оркестр грянул залихватский, чудовищный, нелепый, нестерпимый марш, после чего все смешалось.

Видно было только одно, что все три артиста, то есть замаскированный, клетчатый и кот, бесследно исчезли.

ПОЛНОЧНОЕ ЯВЛЕНИЕ

Погрозив Иванушке пальцем, фигура прошептала:

– Тсс!..

Иван изумился и сел на постели.

Тут решетка отодвинулась, и в комнату Ивана, ступая на цыпочках, вошел человек лет 35 примерно, худой и бритый блондин, с висящим клоком волос и с острым птичьим носом.

Сказавши еще раз: «Тсс», пришедший сел в кресло у Иванушкиной постели и запахнул свой больничный халатик.

– А вы как сюда попали? – спросил шепотом Иван, повинуясь острому осторожному пальцу, который ему грозил, – ведь решеточки-то на замочках?

– Решеточки-то на замочках, – повторил гость, – а Прасковья Васильевна человек добродушный, но неаккуратный. Я у нее ключ стащил.

– Ну? – спросил Иван, заражаясь таинственностью гостя.

– Таким образом, – продолжал пришедший, – выхожу на балкон... Итак, сидим?..

– Сидим, – ответил Иван, с любопытством всматриваясь в живые зеленые глаза пришельца.

– Вы, надеюсь, не буйный? – спросил пришедший. – А то я не люблю драк, шума и всяких таких вещей.