– Ты начала выходить по вечерам, – улыбнулся отец. – Это хороший знак.

– Почему это?

– Я тебе вчера весь вечер звонил, до одиннадцати.

– Ах, нуда. Я выходила.

– Что, нашла, наконец, того, кто тебя согреет? – поинтересовался он с надеждой.

«Я чуть не околела от холода, – подумала она, – всю ночь просидела по уши в дерьме».

– Ну да, что?то в этом роде. Только ни о чем больше не спрашивай.

Пытаясь казаться загадочной, она обняла его и вошла в дом. Ведро стояло в багажнике, она принесет его попозже и спрячет в подвале.

– А у тебя что?то случилось?

– У меня неожиданно включилась пожарная сигнализация, все ревела и ревела, и я не смог сам ее выключить.

– Ах, вот как? – спросила она. – И что же ты сделал?

– Позвонил в пожарную часть, и они сразу же приехали. Очень милые ребята. Ну, садись. Ты надолго? Можешь побыть подольше? Кстати, а сколько Эмма будет у Юстейна? Ты же не собираешься отдать ее ему?

– Не говори глупости, мне такая мысль и в голову не приходила. Я могу побыть подольше и даже приготовить нам с тобой ужин.

– Не думаю, что у меня что?то есть к ужину.

– Тогда я поеду и куплю.

– Нет, чтобы ты еще и меня кормила! У тебя нет денег. Я вполне могу съесть тарелку каши.

– А как насчет вырезки?

– Мне не нравится, когда ты меня дразнишь, – сказал он с кислой миной.

– Я сегодня получила стипендию, а больше мне это отпраздновать не с кем.

Возразить отцу было нечего. Эва вышла, принялась что?то искать в доме, и он постепенно успокоился, сердце забилось ровнее. Именно этих звуков ему не хватало больше всего, звуков, производимых другим человеком, который дышит где?то рядом, что?то делает; у него есть и радио, и телевизор, но разве это в счет?

– Газеты читала? – спросил он чуть позже. – Прикончили бедняжку в собственной постели. Поленом бы его по башке. Бедняга. Так обращаться с девушкой, когда она на все готова – и кровать свою предоставила, и услуги; это просто неслыханно! Что?то мне имя ее показалось знакомым, но никак не могу вспомнить, почему. Ты читала об этом, Эва?

– Нет, – прокричала она с кухни.

Он наморщил лоб.

– Ну, нет так нет. Ладно. Потому что, если бы это был кто?то из знакомых, то я бы выследил этого типа и дал бы ему по башке поленом. Ведь представь себе: единственное наказание, которое ему уготовано, – это телевизор в камере, а еще завтрак, обед и ужин каждый день. Мне интересно: кто?нибудь спрашивает их, раскаиваются ли они в том, что сделали?

– Наверняка. – Эва завязала пакет с мусором и пошла к двери. Теперь ей следовало быть осторожной. – Они учитывают это, когда определяют степень вины, проявляет ли человек какие?то признаки раскаяния или нет.

– Ха! Они могут сказать что угодно и легко отделаться.

– Думаю, это не так просто. Ведь у них же есть разные эксперты, которые могут определить, врет человек или нет.

Она сказала это, и ей самой стало страшно.

Эва вышла из дома, и он слышал, как она возится с крышкой мусорного бака. Он подождал немного, но она не вернулась в дом. С девочкой что?то происходит, подумал он, судя по всему, она занимается чем?то, о чем не хочет мне рассказывать. Я все?таки неплохо ее знаю и вижу, когда она что?то скрывает, так было, например, когда умерла фру Сколленборг. У девочки случилась тогда жуткая истерика, и в этом было что?то ненормальное, старухе было почти девяносто, никто из детей ее не любил, она была старой хулиганкой. А сейчас она возится в подвале, что она там делает?

Он размышлял об этом, пытаясь прикурить от одноразовой зажигалки; она никак не хотела давать огонь; он сильно потер ее между сухими ладонями, пока, наконец, не смог прикурить. Ему удавалось до десяти раз извлекать огонь из пустых зажигалок. Да уж, пенсия приучает к экономии, подумал он.

– Что ты хочешь еще, кроме вырезки? – спросила Эва. Она, наконец, поднялась из подвала, держа в руках форму для запекания.

– Зачем тебе эта штука?

– Нашла в подвале, – быстро ответила она. – Запеку в ней овощи.

– А разве овощи не варят?

– В этой штуке тоже можно. Ты любишь брокколи? Если сделать ее нежной, немного соли и сливочного масла?

– Посмотри, хватит ли у меня красного вина.

– У тебя его прорва. Я даже не знала, что у тебя целый склад в подвале.

– Это на тот случай, если я лишусь своей помощницы по хозяйству. Ни в чем нельзя быть уверенным. Власти коммуны все думают, на чем бы сэкономить, только в этом году они собираются сэкономить двадцать миллионов. – Он яростно попыхивал сигаретой, словно давая понять, что не желает слышать никаких комментариев.

– С каких пор тебя стала интересовать еда? – спросил он неожиданно. – Ты же обычно ничего, кроме хлеба, не ешь.

– Может, я начинаю, наконец, взрослеть. Да не знаю, просто захотелось почему?то. И вообще: каша и вино плохо сочетаются.

– Ерунда. Хорошая ржаная каша, да еще со шкварками, и если хорошо посолить, да красного винца, – вот это объедение!

– Я поеду к Лоренцену, там хорошее мясо. Еще что?нибудь хочешь?

– Разве что вечную молодость, – хмыкнул он.

Эва наморщила лоб. Она не любила, когда он так говорил.

Как ни в чем не бывало, она попросила взвесить ей полкило вырезки.

Продавщица за прилавком имела исключительно цветущий вид, на руках у нее были одноразовые перчатки, она решительно ухватила солидный кусок мяса, темного, цветом напоминающего печенку. Неужели вырезка действительно так выглядит?

– Вам куском или порезать? Она уже занесла нож.

– Не знаю… А как лучше?

– Тонкие куски. Дождитесь, когда масло станет темно?коричневым, а потом быстро опустите их на сковородку. Очень ненадолго. Представьте, что надо пробежать босиком по только что уложенному асфальту. И ради бога, только не жарьте!

– Не думаю, что моему отцу понравится сырое мясо.

– А вы его не спрашивайте, просто делайте, как я сказала.

Она неожиданно улыбнулась, и Эва была совершенно очарована этой толстой теткой в белой нейлоновой куртке с очаровательной маленькой сетчатой шапочкой на голове. Наверняка это просто правило гигиены, но такой головной убор похож на маленькую королевскую корону, решила она, а королевство – это мертвое мясо на прилавке, именно тетка и правит.

Продавщица взвесила мясо, прилепила ценник, проделала это нежно, как будто накладывала повязку на рану. Сто тридцать крон, просто невероятно. Эва еще немного погуляла вдоль прилавков, набирая в корзинку какие?то мелочи, лучше будет просто засунуть их в холодильник, ни слова не говоря отцу, а то он не возьмет. Козий сыр, печеночный паштет, две упаковки самого лучшего кофе, сливочное масло, сливки. Печенье с наполнителем. И тут ее словно озарило, и она ухватила три пары мужских трусов со штатива «Ла Моте». Оставалось только сунуть их в ящик его комода и надеяться, что он их будет надевать. У кассы она взяла коробку конфет «Моцарт», два еженедельных журнала и блок сигарет. Итоговая сумма ошеломила ее. Но она решила, что все старые люди должны иметь право на корзинку с таким содержимым, хотя бы по пятницам, должны же у них быть хоть какие?то маленькие радости на закате жизни. А молодые могут и кашу поесть, подумала она, расплатилась, положила пакеты в машину и поехала назад.

– А как ты думаешь, почему он это сделал? – спросил отец, жуя нежное мясо.

– Что?

– Убил ее. В постели и все прочее.

– Господи, почему тебя это так интересует?

– А тебя нет?

Эва немного помолчала, пережевывая мясо, больше для вида, она вполне могла его проглотить итак.

– Ну, в какой?то степени. Но почему ты спрашиваешь?

– Меня вообще интересуют темные стороны человеческой жизни. А ты художница, неужели тебе не интересно? Жизнь, исполненная драматизма, и все такое?

– Но тут дело совершенно особенное. Та среда, в которой она вращалась… Я ее не слишком хорошо знаю.

– Похоже, она была одного возраста с тобой.