— Это продавец грустных игрушек, — на ходу объяснила Глазастик. — Его куклы плачут. А зверушки так жалобно пищат. Такие игрушки никто не покупает, а других он делать не может… Других не может…

— Вот оно что… — пробормотал волшебник Алёша.

Они дошли до конца переулка.

— Следы! Смотрите! Какие глубокие! — послышались издалека приглушённые голоса.

Среди голосов выделялся один резкий и повелительный:

— Немедленно разузнать, чьи это следы!

— Через забор… так мы быстрее, через забор… — лепетала Глазастик, убегая вперед. На снегу чернел её безобразный платок.

Волшебник Алеша подсадил Катю, помог ей перелезть через забор, утыканный сверху железными остриями.

Кот Васька плыл над ними ворчливым воздушным шариком.

— Занесло нас неведомо куда, — раздражённо ворчал кот Васька. — И с чего это я летаю, если я вовсе не хочу летать?

Снег пошёл ещё гуще. Снежинки, небывало крупные,

слабо светились в темноте. С сухим шорохом устилали всё

вокруг.

Они прошли ешё немного, и вот навстречу им из мрака теплом и уютом зажглись окна низкого дома.

Дверь распахнулась. На крыльцо выбежала женщина в пёстром платье с испуганным, расстроенным лицом.

— Ох! Совести у тебя нет, — набросилась она на Глазастика. — Я тут извелась совсем. На улице ветер, а ты гуляешь.

Одна! Ниточка все глаза иснлакала.

Тут женщина увидела Катю и волшебника Алешу и умолкла, с удивлением глядя на них.

— Тётушка Ох! Я, правда, не виновата, — принялась оправдываться Глазастик. — Я их встретила на площади. Вы только посмотрите, они совсем проваливаются в снег. Не могла же я… Не могла…

Катя уже заметила, что Глазастик повторяет свои слова,

как будто она своё собственное эхо. И звучало это как-то необычайно грустно.

— Ох!.. — сказала женщина и посторонилась, пропуская в дверь волшебника Алёшу и Катю.

Свет и тепло окутали вошедших.

Навстречу им торопливо поднялась со скамьи тоненькая девушка с нежным, кротким лицом.

Только тут Катя поняла, почему так светло в этой бедной комнате, освещённой однои-единственной свечой в медном подсвечнике, закапанном зелёным воском.

Волосы девушки сами излучали свет.

Они лились на плечи потоком чистого золота и падали вниз почти до земли, до грубых башмаков, похожих на ореховые скорлупки.

Девушка так крепко обняла Глазастика, что та застонала.

— Больше никогда… — проговорила девушка, отворачив1Я

лицо.

— Ниточка, правда, я не хотела… — виновато сказа 1а Глазастик. Потом, на площади был Вихрик. И он сказг д,

что большие ветры улетели на море качать корабли… Кача ъ корабли…

— Держись от них подальше, — не отпуская Глазастик",

прошептала Ниточка. Её золотые волосы совсем закрыли девочку. — И нечего тебе болтать с Вихриком. Господи, ты стала такая лёгкая, легче перышка. Я боюсь…

— Ох! Что нам ждать хорошего, — пробормотала тётушка Ох.

Тётушка Ох поставила на стол глиняное блюдо с лепёшками. Потрогала Катины ледяные руки, посадила её поближе к печке.

— Ох, не иначе, как девчонка простудилась, помяните моё слово, озабоченно покачала она головой.

Коту Ваське налили миску молока. Он неохотно подошёл к миске, понюхал молоко, повёл носом и отошёл прочь.

— Надо же! Совсем аппетит потерял, — пробормотал он.

Случайный сквозняк влетел в приоткрывшуюся дверь, и кот Васька с отчаянным мяуканьем взмыл кверху. Он сделал круг под потолком и пристроился поближе к тёплой печной трубе.

— Поспать, что ли, — меланхолично сказал кот Васька.

Может, проснусь, а я уже не летаю, а хожу по земле, как все порядочные коты.

Продолжая висеть в воздухе, кот Васька свернулся клубком, нос прикрыл кончиком хвоста, чтоб снились хорошие сны, вздохнул и задремал.

Глядя на него. Катя не выдержала и улыбнулась.

— Смотрите, да смотрите же! — пронзительно закричала Глазастик, указывая на Катю.

Она протянула руку и осторожно тронула Катины губы.

— Она улыбается, — тихо и недоуменно сказала Ниточка.

— Значит, вот что такое улыбка! — сказала Глазастик.

А то я всё слышу «улыбка», «улыбка», а никогда не видела.

Я так не могу.

— Смешно! — удивилась Катя. — Как это не можешь?

Возьми да улыбнись.

— Не могу. — Глазастик подняла на неё свои огромные глубокие глаза, в которые было страшно смотреть. — Я не могу улыбнуться. У меня нет улыбки… нет улыбки…

— Как это нет улыбки? — ещё больше удивилась Катя.

— Я тоже хотел бы знать, — нерешительно начал волшебник Алёша. — Как вы догадываетесь, мы прибыли сюда очень издалека. И, по правде говоря, я пока ровным счётом ничего не понимаю. Почему Глазастик не может улыбнуться? Кто Такие королевские сборщики улыбок?

— Это они отобрали у нас улыбки! — вырвалось у Глазастика.

— Прикуси язык, болтушка, — строго одёрнула её тётушка Ох и вдруг добавила, глядя на Глазастика взглядом, полным нежности: — Девочка моя, ты была совсем крошка, когда у тебя отобрали улыбку. А Главный Сборщик Улыбок…

тут голос тётушки Ох упал до шёпота, — он… он умеет проникать повсюду. Он ходит ночами по городу и пробирается даже в наши сны. Он отнимает улыбки, которые нам снятся. И тогда…

Тётушка Ох с тревогой посмотрела на Глазастика и замолчала.

— Продолжайте, прошу вас, — попросил волшебник Алёша.

— Не знаю, зачем нужны наши улыбки королю, — вздохнула тётушка Ох, но, видно, нужны зачем-то. Вот они и рыщут повсюду, эти сборщики улыбок. Это вовсе не больно.

Только лёгкий укол в сердце, и ты больше уже не можешь улыбнуться. Беда только, что люди без улыбок уже не те,

совсем не те. Ох, так меняются, что и не узнать! Ничего больше не хотят, ни о чём не мечтают. Они худеют, бледнеют, словно превращаются в собственную тень. От грусти они становятся такие лёгкие… А уж если отобрали улыбку во сне и она даже не может присниться…

— Замолчи, замолчи. — Ниточка снова прижала к себе Глазастика. — Не говори об этом.

— А мне уже всё равно… Всё… — Глазастик почти равнодушно опустила голову. Тени от длинных ресниц словно потекли по её щекам, делая её ещё бледнее, ещё печальней.

Где-то далеко на городской башне сонно и гулко отбили полночь часы.

Катя до того устала, что слова до неё доходили словно сквозь шум волн. Глаза слепили золотые волосы Ниточки,

которые отражали и множили свет догорающей свечи.

Катя сама не заметила, как, уткнувшись лицом в рукаВ

волшебника Алёши, она задремала.

— Что ж, утро вечера мудренее, утро вечера мудренее,

как говорится в одной сказке, — сказал волшебник Алёша.

Всё это надо хорошенько обдумать. Как вы считаете? О, несомненно!..

Катю разбудил чей-то пристальный взгляд.

Катя открыла глаза. Над ней наклонилась Глазастик. При свете дня её лицо казалось голубоватым, как тающая льдинка.

— Ты всё спишь и спишь, — тихо сказала она. — А мне так хочется с тобой поговорить. Поговорить…

Катя села, спустила ноги на пол. Видно, она вчера так и уснула на лавке, а кто-то сунул ей под голову подушку,

укрыл тёплым плащом.

— Вот вроде бы и всё… — негромко сказала тётушка Ох и вздохнула.

Она и волшебник Алёша сидели рядышком за столом и разговаривали.

— Так, так, — задумчиво проговорил волшебник Алёша.

Люди без улыбок… Как это раньше не приходило мне в голову? От грусти они становятся лёгкими. Оно и понятно — без улыбки нарушается сказочное притяжение. Но позвольте,

позвольте, уважаемая тётушка Ох, как же в таком случае Придворные? Ведь они тоже остались без улыбок, насколько я понимаю.

Тётушка Ох пожала плечами.

— Ох! Да ведь они и прежде были угрюмые, неулыбчивые. По-настоящему, по-хорошему никогда и не улыбались.

Отобрали у них улыбки, они и не заметили даже. Им что есть улыбка, что нет — всё равно. Разве станут они грустить изза такой малости? Верно, поэтому они и не улетают.