Борс кивнул, облизывая сухие губы и думая, что если дело сорвется, то ему лучше бежать из Белтревана и в одиночку попытаться пробраться за Лозины. Словно угадав его мысли, Тоз добавил:
— У тебя есть выбор между успехом и такими вечными страданиями, каких ты и представить не можешь. Если подведешь меня, ты пропал! Тебе не укрыться от меня, Борс. Нигде не укрыться. Это тоже помни. И смотри, не подведи меня.
— Я не подведу, — ответил воин, надеясь, что в голосе его больше уверенности, чем он испытывал на самом деле, и сомневаясь отныне, что даже смерть избавит его от возмездия Посланца.
— Иди, — приказал Тоз. Борс поставил ногу в стремя, взобрался в седло и погнал усмиренного скакуна через невидящую толпу, чувствуя себя подобным призраку. Он покинул Становище и въехал вверх по склону. Перед ним раскинулся освещенный луной Белтреван.
Сперва он ехал осторожно, ибо как только рядом не стало Тоза, к воину вернулось его опасливое отношение к лошадям. Но видя, что животное не делает попыток его сбросить, он опять понемногу обрел уверенность. Какое бы колдовство ни напустил Тоз на жеребца, оно явно не просто усмирило зверюгу. Борсу сиделось в седле куда удобней, чем когда-либо, а ноги его охватывали бока коня так, как если бы он всю жизнь ездил верхом, словно какой-нибудь житель равнин Кеша. Никакой тебе тряски, отдающейся во всем теле от ягодиц и вдоль хребта до самой макушки. Он будто слился с конем воедино, и они оба спешили к общей цели. Верь не верь, но теперь все действительно было в порядке. Осмелев, Борс попробовал прибавить ходу, решив, что это будет не тяжелей, чем бежать на своих двоих. Он уперся пятками в бока жеребцу и пустил его во весь опор.
Мимо проносились огромные деревья. Он наклонялся, чтобы по лицу не хлестнула ветвь — да столь ловко, что у него вырвался вопль торжества. Ночной галоп оказался источником величайшего наслаждения. Борс мчался по охотничьим тропам и торным лесным дорогам, используя все свое знание лесов, чтобы двигаться как можно скорее. Когда он в последний раз забирался так далеко на юг, то шел пешком — всего лишь воин в отряде бар-Оффы Дьюана, участвующий в набеге Нилока Яррума на Вистрал. Они тогда охотились за рабами. Теперь же он скачет на жеребце самого хеф-Улана — по-прежнему воин, но уже не простолюдин, а тот, кому волей Тоза поручена задача, жизненно важная для успеха Орды. Он подумал, а позволит ли ему Посланец рассказать об этом Сулье? Уж от этого-то он бы невероятно вырос в ее глазах.
Но Тоз, как внезапно вспомнилось ему, строго велел хранить тайну. И от этой мысли Борс опять задался вопросом: какая же забота одолела колдуна?
Кем бы ни был тот юноша, которого он едет убивать, похоже, он представляет собой какую-то угрозу целям Ашара. Безусловно, никогда еще Борс не видел кудесника в таком смятении. Он просто на себя не был похож. Во всем этом деле крылась великая тайна, недоступная пониманию простого воина. Почему Тоз не объявил, что рядом находится соглядатай, когда узнал об этом? Что мешало ему поднять все Становище и послать всю Орду целиком прочесывать лес? Ведь это был самый верный способ перехватить загадочного юношу и наверняка уничтожить его. Быть может, Посланец не захотел, чтобы Нилок Яррум и Уланы узнали о случившемся? И может ли и впрямь быть страхом то, что увидел Борс на этом жутком лице?
Он не ведает этого. Он лишь простой воин, пусть даже отмеченный Посланцем. Но что он знает, и настолько наверняка, что низ живота у него холодеет при мысли о той жуткой участи, что ждет его, если он подведет своего хозяина. Подумав об этом, Борс еще сильнее погнал серого коня Нилока, стремясь достичь поворота на дорогу к Высокой Крепости раньше неведомого преследуемого.
Он замедлил скачку, когда жеребец утомился, но не останавливался, пока солнце не поднялось совсем высоко. Тогда он отдохнул немного, пожевав сушеного мяса, которое догадался прихватить, а его скакун тем временем щипал траву. Остаток дня Борс ехал дальше, его внезапное мастерство наездника, казалось, уменьшилось, и он теперь держал более ровную скорость, понимал, как опасно изнурить коня и затем идти пешком. Борс привык обходиться без сна в военных походах. На третий день время для него утратило значение. Порой он дремал в седле, а порой спал, вытянувшись на траве и позволяя отдохнуть коню — но последнее длилось недолго; уж лучше, в крайнем случае, погубить коня, чем потерпеть неудачу с засадой. И вот он добрался до мест, где леса Белтревана уступали камню Лозин.
Борс придержал коня, глядя на гордые вершины и большую голубую ленту Идре, блестевшую слева сквозь ряд сосен. Близился полдень, солнце висело почти над головой и грело спину, воздух наполняло пение птиц и шум насекомых. Впереди начиналась дорога к Высокой Крепости. Каменистая, широкая, неуклонно поднимающаяся все выше к проходу, разделяющему хребет надвое. Если он успел (а воин пылко молил Ашара, чтобы это оказалось так), то легко заметит отсюда свою жертву. И Борс принялся искать подходящее место.
Он нашел его там, где лес редел и начинался каменистый склон. Борс устроился на клочке земли, не относящемся в полной мере ни к лесу, ни к горам, дорогу здесь окаймляли травянистые холмы, севернее были видны добрые леса Белтревана, а среди усыпавших пригорки густых кустов и малорослые деревьев тут и там торчали голые скалы, словно кости земли, прорвавшие истлевшую кожу. Воин подыскал холм, с которого хорошо просматривалась дорога и на юг, и на север. Лес начинался достаточно близко отсюда, и это поможет ему скрыться, когда задача будет выполнена. Позади него совсем недалеко шумела Идре. Холм почти сплошной полосой окружали густые заросли куманики, переплетенные и колючие, превосходная живая преграда для всадников. Несколько небольших деревьев напоминали о привычных лесистых местах. Борс привязал своего утомленного скакуна между местом засады и рекой, где коня совсем скрывали деревья, и взобрался на свою горку.
Уперев лук о колено, он согнул тисовою дугу, и тетива сама скользнула в глубокие удобные желобки. Борс проверил ее натяжение, затем достал из колчана стрелу. Впервые он коснулся древка после того, как стрелы брал Тоз, и под его пальцами возникло странное пощипывание, как если бы стрела была наделена жизнью. Воин облизал губы, внимательно изучая ее наконечник, но не заметил ничего нового. Знакомый металл, заточенное острие, блестят края, к которым он прикладывал точило, крючья позади наконечника угрожающе загнуты. Какие бы чары ни наложил Тоз, следов не было видно глазом, и лишь легкое подрагивание свидетельствовало о силе, обретенном стрелами. Борс положил стрелу на тетиву и расположился поудобнее, чтобы ждать.
Страх, что он опоздал, зашевелился до того, как Борс услышал всадников. Они приближались быстро и не больно-то соблюдали осторожность, на что указывал стук подкованных копыт по камню. Борс поднялся на ноги, скрытый колючими зарослями, и натянул тетиву. Всадники показались мгновение спустя. Окрашенные в алое гусиные перья гладили ему щеку, взгляд скользил вдоль стрелы, темные глаза высматривали среди приближающихся того, кого Посланец толком так и не описал.
Их было чуть больше, чем у него пальцев на руке. В пестрых одеждах из бурой, зеленой и рыжеватой кожи, верхом на больших полногрудых скакунах, на каких обычно разъезжают люди из Королевств. Есть и луки, и мечи, но оружие убрано, и озабочены они явно больше скоростью движения, чем возможной опасностью. Борс оглядел противников быстрым глазом прирожденного охотника.
Первые четверо были очень разными. Один выглядел почти как житель Белтревана — волосы заплетены и украшены перьями и ракушками, лицо смуглое, как у лесного жителя. Другой вообще не походил ни на кого, когда-либо виданного Борсом: ростом пониже своих спутников, черные волосы собраны в хвост и падают на спину, лицо странно желтого цвета, глаза раскосые и блестящие. Еще двое оставшихся походили на отца и сына, такое между ними было сходство: один и тот же тип гордого лица, темно-русые волосы до плеч, стянутые по лбу кожаным ремешком, только у старшего с заметной сединой. Никаких других юношей, кроме этого. Значит, он и есть тот, кого велел убить Посланец.
