— Но почему гайдзинов, этих ужасных пленников, селят рядом с нами? — недоумевала Мити.

Она с неприязнью рассматривала американца, обмахиваясь своим любимым веером из белой бумаги и бамбука.

— Это он, тот самый, — неожиданно проговорила вслух Мити.

— Что значит «тот самый»? — спросила Масэ.

— Я запомнила его. Он пришел вместе с процессией даймё из Ниигаты. Это один из тех пленных американцев, кажется, их главарь. Но что он тут делает?

— Видишь ли, Мити, твой брат выполняет приказ даймё, который распорядился поделить пленных между землевладельцами. Вполне естественно, что твоему отцу отдали главного, их предводителя. Но какое это имеет значение? Здесь он будет подчиняться отцу и выполнять ту работу, которую ему укажут.

Мити опять вспомнила о том, как этот американец чуть не задушил ее брата, но почему-то не стала рассказывать об этом матери. Они спустились вниз поприветствовать Кацуми, который отдавал приказы самураям о размещении китайцев. Увидев мать и сестру, Кацуми замолчал и подошел к ним, оставив свои обязанности. Он поклонился матери и улыбнулся Мити.

— Мама, к сожалению, я не могу сегодня остаться. Понимаете, это официальный визит.

— Да, конечно. Но ведь вы не откажетесь попить с нами чаю, Кацуми-чан? Ваши люди могут поесть на кухне, а китайцы останутся в саду с Яо.

Она употребила родственное обращение «чан», чтобы сын почувствовал себя дома и, возможно, позволил себе немного отдохнуть.

— Мне нужно поговорить с отцом. Срочно.

Она кивнула и сложила руки в знак окончательного решения.

— Тогда мы выпьем вместе чаю, потому что отец уехал в Осаку, на противоположную сторону озера Тиба, и вернется не раньше сумерек.

Американец уселся немного поодаль на краю каменного желоба, покрытого мхом. Положив ногу на ногу, он зачарованно смотрел на китайцев, стоявших в дальнем углу открытого двора у большой сосны. Некоторые носильщики пили воду из фляг, другие — курили черепаховые трубки, зажимая при этом носы.

— А что делать с пленным? Его не нужно заковывать? — спросила Масэ.

Мити украдкой взглянула на мать.

— Он не пленный, мама, — ответил Кацуми. — Американец хорошо работал последние четыре месяца. Он поручился за своих соотечественников и убедил их действовать законно. Нисима дал ему немного свободы и возложил на меня ответственность за его здоровье и безопасность. Я попрошу отца поручить американцу какую-нибудь полезную работу, чтобы он забыл о своих пиратских замашках.

Кацуми старался не смотреть на Мити, пока рассказывал матери об американце. Брови Масэ поднялись при слове «пиратских».

— Вы сказали — «пиратских замашках»? А Мити-сан говорит, что он опасен.

— Только когда его обидят.

— Откуда я знаю, что может обидеть варвара?

— Позвольте ему выпить с нами чаю — и можете спросить об этом у него самого.

— Чаю? К сожалению, я не могу впустить гайдзина в дом вашего отца. Он осквернит жилище — у нас исчезнет ва, и мы в течение семи лет не будем знать покоя.

— Он не гайдзин, — возразил Кацуми, — и не осквернит наш дом. Американец не сдавался, его взяли в плен силой. Я сам это сделал. Но он сохранил честь, поэтому он наш гость.

— Сожалею, но от имени отца я не могу позволить ему войти в наш дом.

Масэ поспешно ушла, распугав китайцев. Мити взглянула на брата и увидела, что тот улыбается.

— О Кацуми-сан! Вам не следует нарочно огорчать мать. Пожалуйста, скажите, зачем вы привели его сюда.

Он с раздражением взглянул на нее.

— Мити-сан, я так устал.

— Ну пожалуйста, расскажите мне!

— Я уже говорил, что назначен его охранником. Куда еще мне следовало его привести?

Она резко захлопнула веер.

— Кацуми-сан, но ведь он пытался убить вас!

Он пожал плечами.

— Это еще ни о чем не говорит. К тому же он не гайдзин. Американец происходит из семьи с высоким положением, что-то вроде наших самураев, я думаю.

— Извините, но там нет самураев.

Глаза его беспокойно забегали, а легкомысленные нотки в голосе исчезли.

— Мити-сан, не допрашивайте меня.

— Простите, но я теперь не чувствую себя в безопасности. Зачем вы привели его, брат? Ведь именно вы предупреждали меня о том, чтобы я не подходила к нему. И оказались правы. Он пытался убить вас. А теперь вы приводите его сюда. Он такой же, как и все пленники. Почему вы изменили свое мнение о нем?

— Это естественно. Он должен находиться под наблюдением. Здесь самое лучшее место. И я заметил, как вы несколько раз смотрели на него.

Он произнес это небрежно, но Мити вспыхнула, спрятав лицо за веером, и отвернулась от брата, чтобы тот ничего не заметил.

— И как же я смотрела на него? — с трудом произнесла Мити.

— Как женщина, которая слишком много времени провела на борту межпланетного корабля в окружении мужчин.

Она не поверила своим ушам, потому что Кацуми-сан, ее брат, не смел так думать и разговаривать с ней подобным образом. Стыд охватил ее, и она поспешно направилась прочь.

— Вы куда?

— Я не могу здесь оставаться.

Он пошел следом и догнал ее на середине лестницы. Он улыбался, но голос его звучал почти умоляюще.

— Простите, Мити-сан. Это глупая шутка. Если хотите знать, даймё сам приказал мне привести сюда американца, потому что тот разбирается в сверхоружии. Он знает, как его изготовить. Даже сестра такого незадачливого шутника как я должна понимать, насколько это важно. Вы знаете, у всех нас есть гири — обязанность перед господином, и тю — священный долг перед императором. Что бы мы ни делали, мы лишь выполняем свой долг перед Сыном Небес!

«Что вы читаете мне прописные истины, как маленькой?» — хотела воскликнуть Мити, но сдержалась.

— Кацуми-сан, скажите, что вас так беспокоит? Почему ваш голос звучит так печально? — тихо спросила она брата.

— Нисима… Он уверен, что вы могли бы… могли бы попытаться завоевать доверие американца. Ради чести семьи. Ради Ямато!

Он лежал на соломе, уставившись на щели в крыше конюшни, сквозь которые просачивался свет. Мухи жужжали возле его головы и садились на засохшую кровь от укусов, которая выступала на лице и руках. Назойливые насекомые сводили с ума, и он отгонял их с трудом, потому что все его тело болело и ныло. Он надел кольцо, которое передал ему Чамберс, — кольцо Эллиса с раскинувшим крылья орлом. Оно как раз подошло на средний палец, и теперь Дюваль гордился тем, что открыто носит его, не боясь своих конвоиров.

Первый день в поместье Хасэгавы прошел напряженно. Стрейкер был уверен, что его жестоко покарают за нападение на Кацуми, но вместо этого его отвели на кухню и подали чашу с лапшой и тонко нарезанный весенний лук в горячем бульоне. Еду принесла дрожащая от страха служанка, которой рассказали, что на кухне у них поселился страшный гайдзин. Суп оказался пересолен, но в нем плавали кусочки сырой картошки, которые Дюваль выудил и моментально проглотил, облизывая пальцы. Самурай, наблюдавший за ним, сказал, что это блюдо называется токэноко. Перед ним поставили маленькую чашку с водой.

— Готисисама, — проговорил он вежливо.

Дюваль дотронулся кончиками пальцев до губ, показывая, что ритуал еды закончен. В Американо это не принято, а здесь, у японцев, все поведение людей, каждое их слово, жест и даже взгляд были подчинены ритуалу. Стрейкер со страхом думал об ожидавшем его ритуале наказания. Больше всего его беспокоил вопрос, как сохранить достоинство и остаться после этого в живых.

Дюваль обвинял себя в том, что ему не удалось спасти от жестокой расправы Рона Хоула и Джерри Уолса. Зато он уговорил даймё помиловать остальных пленных. Стрейкер убедил Нисиму в том, что из американцев выйдут хорошие носильщики, не хуже китайцев. А для многих самураев было бы престижно иметь таких образованных слуг, которые вскоре выучат основы языка и усвоят почтительные манеры. Он поручился за своих соотечественников, и даймё согласился.