– Мы с Евдохимовым земляки, - тихо и нерешительно проговорил Наильский, - Держались вместе. Перед этим… ну как это с ним случилось, он мне говорил, что здешняя земля живая…
– Как это? – насторожился Эсипов.
– Он говорил, что слышал её голос и дыхание, она постоянно ругалась и хотела затянуть его в свою глубину…
Старлей испуганно сморщился:
– Что за бред!
– Он так говорил, особенно, в последние дни, - оправдывался за чужие слова Наильский, - За две недели до смерти он совсем потерял покой, стал заговариваться, во сне кричал, кошмары мучили…
– Я не специалист в психиатрии, - заявил Эсипов, - Но из твоих слов ясно, что Евдохимов просто сумасшедший.
Водитель замолчал, что-то обдумывая и взвешивая, никак не решаясь заговорить. Офицер, видя его колебания, приказал:
– Ну, говори, вижу, что еще есть у тебя в запасе какие-то доводы.
– Вы никогда не замечали, что земля тут всегда в каком-то движении, - робко произнес Наильский.
– Ты это о чем?
Ефрейтор вновь замялся:
– Она будто ходуном ходит… Стоит только выйти на неё и начинается: то камни сыпятся, то трещины появляются на глазах. Каждый раз новую колею прокладываем, прежняя, прямо за минуты считанные словно растворяется. Однажды дембель один с борта наземь спрыгнул и сразу почти по колено в нее ушел, а ведь тогда заморозки были в других местах почву будто панцирем сковало.
– Ну и… - нетерпеливо вмешался старлей.
– Еле-еле вытащили вчетвером этого дембеля, а сапоги так и не нашли. Принесли лопату, но не прокопали и десяти сантиметров вглубь – земля каменная стала, лишь железо погнули.
– Что-то я не помню этого случая, - с подозрением сказал Эсипов.
– Котлов – дембель тот, - пояснил ефрейтор, - Нам велел молчать, боялся, что засмеют в части, а сапоги себе резиновые взял, у меня в кузове были.
– Прямо зыбучие пески, - наигранно рассмеялся Эсипов. Два месяца назад он сам попал в подобную ситуацию: едва влажная почва присосала его ноги за пару секунд. Только ценой неимоверных усилий тогда удалось отстоять новенькие хромовые сапоги, полученные недавно со склада.
– На земле этой почти ничего не растет: ни ягод, ни грибов, ни травы, какая-то чахлость да папоротники гигантские, - добавил напоследок Наильский.
«Э-э, - мысленно протянул старлей, - Это все наш груз. Если бы солдаты-срочники знали, какую начинку они возят в этих бочках! Удивительно, что тут вообще что-то произрастает».
– Тогда подводи итог, товарищ ефрейтор, - сказал Эсипов.
– А как? – не понял водитель.
– Ты так много, подробно и испуганно говорил о своих наблюдениях, - серьезно сказал офицер, - Теперь скажи свое мнение: что же происходит и почему?
Наильский покраснел и сконфузился, собрался с силами, а потом выпалил:
– Для здешних мест мы – чужаки или даже враги, кто-то или что-то нас хочет выжить отсюда.
Эсипов выдержал паузу, а потом протяжно выдохнул и произнес:
– А теперь послушай мой совет: о своих соображениях никому никогда, ничего не говори. Иначе, в лучшем случае, упекут в дурку, а то и в особый отдел загремишь. Поверь, это хуже дурдома. Это был наш последний рейс сюда. Забудь все. Тебе когда увольняться?
При упоминании о предстоящей демобилизации лицо ефрейтора расплылось в довольной улыбке:
– Чуть больше месяца – тридцать два дня.
– Вот и думай о скором дембеле, - подобрел старлей и тут же добавил, - Мистификатор ты отменный, а теперь докажи, что и шофер не хуже. Заводи свою тарелку, а я пока пойду.
– Куда? – испуганно спросил Наильский.
– Испытаю твердь земную, - отшутился Эсипов, - И заодно дойду до Славянкина, его машина тоже где-то заглохла. Когда вернусь, чтобы двигатель ревел голодным зверем.
II
Старлей открыл дверь и растворился в осеннем ненастье. Дождь нещадно хлестал по лицу, подгоняемый порывами почти ураганного ветра. Лес живым существом, враждебной темной массой шумел совсем рядом, словно пытаясь дотянуться до незваных пришельцев гнущимися кронами.
Эсипов поежился не столько от холода и сырости, сколько от неприятных ощущений. Некстати всплыли в голове недавние речи водителя. Старлей нехотя слез с подножки кабины в раскисшую грязь. Чавкающие звуки под ногами заставили его поспешить. Легкую панику и учащенное сердцебиение удалось унять, только взобравшись на кабину второго «Урала». В ней находились капитан Славянкин и его водитель.
– Нафига вылез в такую дождину? – приветствовал старлея капитан, - Вон весь в грязи вывозился, как свинопас.
– Заглохла моя коробочка крепко, - отозвался Эсипов, залезая в кабину, - Ты, я вижу, тоже замер?
Капитан ругнулся и с недовольством сказал:
– И не говори, Витек, каждый раз на одном и том же месте!
Эсипов обтер лицо от капель дождя:
– Чё делать-то будем, а, Васильич?
Славянкин с тоской поглядел в запотевшее окно и опять ругнулся:
– А хрен его знает. Я вот думаю, зря мы с тобой своих водил не бьем, как другие. Глядишь, сейчас не торчали бы в этих уральских джунглях.
Водитель понял намек и активно начал пытаться запустить остывающий двигатель, но безуспешно. Капитан терпеливо выждал эту бесплодную вспышку энтузиазма, а потом снисходительно приказал:
– Иди-ка ты, Бобров, в машину товарища старшего лейтенанта, там вдвоем с Наильским устраивайте консилиум, думайте, решайте, делайте, что хотите, но максимум через тридцать две минуты оба «Урала» должны тронуться в путь.
Бобров тяжело вздохнул и нехотя выбрался наружу. Едва за ним хлопнула дверь, как Славянкин бодро хлопнул в ладоши:
– Ну, Виктор Владимирович, а не обмыть ли нам последнюю ходку?
Эсипов радости собеседника не разделил:
– А у тебя с собой есть?
– Обижаешь, старлей, - развел руками капитан, - У меня всегда есть. Давай-то выпьем, как никак, пять лет сюда дерьмо со всей страны возили, здоровья лишились, за это и нальем, остатки здоровьишка добьем, развеселишься чуток.
– Наливай, Васильич! – согласно махнул рукой Эсипов.
В это время Бобров переводил дух в кабине Наильского. На бледном мокром лице ни кровинки, в расширенных глазах ужас. Из груди тяжелое дыхание.
– Ты че? – тоже испугался ефрейтор, глядя на сослуживца.
– Там в лесу… - задохнувшись, начал говорить Бобров, - Какие-то звери…
Наильский тоже побледнел:
– Показалось, наверно… тут же нет зверья, сам знаешь…
– Нет, не показалось, - замотал головой Бобров, - И силуэты видел, и шорохи слышал, а главное глаза: два желтых огня, ярких, как фары противотуманные, то тут мелькнет пара, то там…
– Может, волки?! – ухватился за первое попавшееся объяснение Наильский.
– Нет, не волки, - продолжал отпыхиваться Бобров, - Эти больше и глаза… Таких глаз я никогда не видел…
В кабине повисла тревожная тишина. Оба водителя напряженно вглядывались в обступившую со всех сторон темень, в которой ничего не было видно. Дождь без устали барабанил по крыше, капоту и стеклам.
– А может и вправду показалось, - тихо нарушил молчание Бобров. В голосе его явно определялись страх и неправда.
– А ты чего вдруг решил ко мне перебраться? – шепотом сменил тему ефрейтор.
– Капитан выгнал, он с твоим старлеем сейчас водку пьёт, а нам полчаса дали, чтобы завестись.
Наильский по-прежнему с тревогой пытался что-то разглядеть в темноте.
– Не мешало бы и нам грамм по сто принять, наружу ведь придется вылезать и не раз.
В голосе его звучал испуг. Оба водителя переглянулись глазами, полными боязни и напряженности. Ливень усиливался…
Машины завелись через сорок минут. Еще через две трети часа запретная зона осталась за спиной, три пары злых желтых огней, скрытно по пятам преследовавшие «Уралы», скрылись в сосновом лесу.
Свирепый ливень сразу же превратился в чуть моросящий дождичек, наконец-то появилось хорошо укатанная дорога, на небе засверкали звезды и растущий месяц. Эсипов не видел всего этого, утомленный двумя стуками тяжелой командировки, после пяти стопок «Московской» он легко погрузился в сон.
