Было объявлено, что место сбора находится далеко за пределами городских стен, и, выехав на улицы, мы встретили множество отдельных групп. Я не видела причин отделяться от Равинги.

Всем, кто знал мою историю, также было известно, что мы много лет вместе странствовали по караванным тропам. А как спутница я была более свободна в выборе своих товарищей. Теперь появится много тех, кто станет отталкивать друг друга, стремясь оказаться замеченным. Возможность оказаться ближе к императору часто следует за благосклонностью спутницы, хотя от меня ее, конечно, не получит ни один.

Хинккель-джи со свитой — охраной, Мурри, несколькими слугами и длинным обозом — уже прибыл. Он не был сейчас в императорском облачении, которое всегда как-то принижало его. Вместо этого на нем были высокие ботинки, узкие штаны и кожаная куртка со свободными рукавами поверх облегающей рубахи. На широком боевом поясе, украшенном золотыми пластинками с бледно-зеленоватыми камнями, висело оружие, которого я прежде никогда не видела и которым, как я подозревала, он не умел пользоваться. Штаны и куртка были зеленого цвета, куртка оторочена белым мехом.

Корону сменил шлем, как я предположила, предназначавшийся для того, чтобы скрыть потерю узла волос во время последнего испытания, приведшего его на трон. Его гвардейцы носили не изукрашенную дворцовую форму, а скорее ту, что подразумевалась полевой. Они сменили пышные парики на шлемы. Один из них нес личное знамя правителя, а рядом с ориксеном Хинккеля выступал Мурри. Голубые Леопарды охраняли императора только в пределах Вапалы.

Я не сделала ни движения, чтобы привлечь его внимание, но, должно быть, он уже давно заметил меня, поскольку направился прямо через толпу, сопровождаемый своей гвардией, туда, где стояли мы с Равингой. Подведя своего ориксена близко к моему, он наклонил голову. Я протянула руку. Он поймал ее и поцеловал на глазах у Касски и всех, кто стоял поблизости.

Длинную процессию окутала относительная прохлада ночи. Сначала знать и старшие придворные теснились впереди. Два барабанщика отбивали ритм на седельных барабанах, и по нему большинство путешественников отслеживало время. Когда Алмазная королева со свитой прибыла на поле сбора, вдали виднелся лишь хвост обоза. Всю ночь она подавляла все внешние признаки гнева. Никто из ее приближенных еще не пострадал от последствий такого сдерживания ее тлеющей ярости.

Однако в различные части города помчались тайные гонцы. Из тех, кто сейчас ехал впереди, некоторые скрытно явились к ней, чтобы выслушать ее приказы. Где-то в других местах ее люди собирали оружие и тайно встречались друг с другом.

То, что она так и не сумела отыскать Берниен, оставалось меньшим из ее разочарований. Поиски, ею организованные, рано или поздно обнаружат глупую девицу. Она выбросила эту мысль из головы и занялась прядением нитей, из которых собиралась сплести новую сеть.

Шанк-джи не в меньшей степени, чем она сама, был изощрен в интригах. У них найдутся общие интересы. Один человек из ее собственной свиты был его сторонником, и он отстанет от процессии прежде, чем она прибудет в Кахулаве. Когда он предстанет перед своим вождем, он сможет доложить о новостях, которые заинтересуют Шанк-джи.

Сейчас, перебирая в уме все, что привела в действие за последние несколько часов, она чувствовала себя более бодрой и уверенной в себе, чем когда-либо за многие годы. Интриги, так забавлявшие ее в прошлом, в сравнение не шли с тем хитросплетением, при помощи которого она намеревалась победить сейчас.

Дважды Шанк-джи выводил свой разведывательный отряд по ночам. Каждый раз он поворачивал к Безысходной пустоши, хотя никогда не пытался зайти слишком далеко. Крысолюдь больше не показывался, но на третий раз тишину ночи разорвал далекий рокот барабана. Это не было предупреждением о буре — скорее, какой-то караван призывал на помощь. Шанк-джи инстинктивно повел своих людей туда.

Вскоре они увидели впереди пламя большого костра. Звучали вопли животных, боевые крики стражи, Шанк-джи пустил ориксена бегом. Насколько он мог видеть, на караван напали. По счастью, свет костра обнаруживал и волну наступающих крыс. Изгои набросились на них с обнаженным оружием. Несколько человек кидали в костер водорослевые блоки, разрывали тюки с товаром, чтобы швырнуть в пламя их содержимое. Воздух был густым от стрел, и Шанк-джи издал ободряющий крик.

Крысы бешено бросались на людей, вгрызались в тело, разрывали одежду клыками, светящимися холодным зеленоватым огнем. Насколько видел Шанк-джи, здесь были только крысы, крысы, которые совершенно не знали страха, крысы, которые вцеплялись и в животных, и в людей, хотя сами истекали кровью.

Такая ярость встречалась редко, но времени удивляться этому не было. Удар, укол. Некоторые ориксены отряда визжали от боли, с их ног свисали вцепившиеся в плоть крысы. Скакуны брыкались, лягались до тех пор, пока их всадники не забывали о сражении, пытаясь хотя бы удержаться в седле.

Большинство животных каравана были уже повержены, их тела покрывала масса крыс. Хотя трупы этих тварей устилали песок, они все продолжали появляться из темноты. Ночь разрывали мучительные вопли пожираемых заживо животных.

Впервые Шанк-джи ощутил вспышку страха. Его вышколенный ориксен совершенно обезумел, брыкался и пронзительно визжал в то время, как его всадник рубил крыс то с одной стороны, то о другой, отбрасывая тех, что вцеплялись в ноги скакуна. Казалось, они прыгают, чтобы добраться до человека.

Убить! Ориксен встал на дыбы, топча крыс, хватая их зубами и отшвыривая перекушенные тела. Шанк-джи закричал, выронив меч, так что тот повис на петле на запястье, и схватил тварь, вонзившую зубы ему в ногу. Она не выпустила его, даже когда его рука сомкнулась на ее горле. Он оторвал ее и отшвырнул прочь, не обращая внимания на боль, какой он никогда прежде не испытывал.

И тут, каким-то образом перекрыв постоянный рокот барабана, послышался жуткий свист, который он уже слышал от крысолюдя. Злобные ночные твари бросили своих жертв, отхлынули назад и исчезли во тьме. Остались только груды крысиных трупов, и караванщики начали швырять их в огонь, следя, чтобы не было выживших.