Молодой человек смотрел прямо перед собой. Ортага был в курсе придворных слухов. Значит, это отец и брат царственного. Он отдал честь и подозвал Джаклана.

Когда просьбу передали Хинккель-джи, стало заметно, что он этого не хотел, но ожидал. Алитта и королева придержали ориксенов, и он поехал вперед вместе с вышагивавшим рядом Мурри. За его спиной путники смешали ряды, разбивая лагерь, но он понимал, что большинство не сводят с него глаз.

Некогда ему приходилось стоя выслушивать приказы отца и сдерживать обиду, когда Каликку задевал его словами. Теперь они были обязаны спешиться и подойти к нему, чтобы он принял их. Но лелеять обиду никогда не было благим делом. Они оба были верны своей касте, он же никогда не желал того, к чему они стремились. Здесь и сейчас его долг состоял в том, чтобы принять их, как он принял бы любых других знатных людей королевства. Ближайшие к нему спутники расступились, чтобы они могли поговорить наедине. Повинуясь внезапному порыву, Хинккель-джи спрыгнул с седла и встал в ожидании рядом со своим вышколенным ори-ксеном. Он нарушал этим традицию, но соблюдение ее часто приносит новые трудности. Это был его отец, и, несмотря на их разногласия, он выкажет ему свое уважение.

Моя последняя встреча с отцом вполне могла быть взята из кукольного представления, которые так любят дети. Он был прославленным полководцем последней войны королевств, приносящим присягу верности новому императору. Для меня это казалось нереальным. Но это было наяву. Он отдал честь, и я склонил голову.

— Приветствую вас, генерал Сапфира. Это действительно добрая встреча. Я слышал тревожные известия из пустынных земель, и вы, с вашим опытом, можете дать мне необходимый совет.

Этим я помог ему начать разговор. Мы, вероятно, никогда не станем действительно близки. Я знал его как сурового человека, привязанного к прошлому многими воспоминаниями. Но в этот момент мне действительно хотелось выложить ему все, что тревожило меня. Не потому, что это угрожало мне лично, но потому, что тьма нависла над всеми Внешними землями.

— Я принес вам мою клятву верности, царственный. Я всегда служил Кахулаве всеми силами, дарованными мне Высшим Духом. Мой меч всегда в распоряжении царственного. Теперь я привел того, кто также желает служить. Это мой сын Каликку. Он искусен во владении оружием и хорошо знает Внешние земли.

«Мой сын — а не твой брат». Он поддерживал дистанцию, и я смирился с этим.

— Нам нужны отважные воины. — Я посмотрел на брата, — Империя приветствует тебя, Клаверель-ва-Каликку.

Я не сделал попытки установить более чем формальные отношения, поскольку был уверен, что мой брат этого не хочет. Он уже не хмурился. Однако я достаточно хорошо знал его характер, чтобы понимать, что он вовсе не желал этой встречи.

Мне докладывали, что он был среди последователей Шанк-джи. Может, это воля моего отца отделила его от них?

Я снял с седла скипетр с изображением песчаного кота и протянул ему. Я увидел, как дрогнула его верхняя губа, словно он собрался обменяться с котом ворчанием. И он, и мой отец старательно не смотрели на Мурри. В конце концов оба были известны как великолепные охотники.

Каликку неохотно отвел руку от близкого соседства с рукоятью меча. Он смотрел на скипетр, но не на меня. Затем поднял руку и коснулся изображения песчаного кота кончиками пальцев.

— Клянусь служить императорской короне, — резко выдохнул он, словно бросал вызов.

Итак, он, пусть и неохотно, дал клятву, которая связывала его с моим делом. Если он сделает что-то против меня, честь его будет потеряна, хотя он клялся короне, а не мне лично. Я снова заговорил с отцом:

— Поезжайте с нами, генерал. Есть ли у вас свежие новости об этой крысиной чуме, которая превратила Внешние земли в поле боя?

Он принял приглашение, приноровив шаг своего ориксена к моему. Без дальнейших побуждений с моей стороны он сообщил мне, пока мы ехали, более свежие и точные сведения о последнем нападении на караван. Я подозвал командующего Ортагу, чтобы тот выслушал это.

— Таким образом, — продолжал мой отец, — наблюдатель бурь передал барабанными сигналами, что те, кто пришел на помощь еще живым, были не из регулярной стражи дорог и не принадлежали ни к одному королевству.

— Приходили донесения о таком отряде, — ответил командующий.

Тогда я назвал только одно имя;

— Шанк-джи.

Ни мой отец, ни Ортага ничего не ответили.

После недолгого молчания отец продолжил:

— Кахулаве набирает войска. Караванщики протестуют, поскольку молодежь уходит в армии королевств, а не в дорожную стражу.

— И, — ответил я, — караваны без достаточной охраны не могут продолжать ходить. Из всего происшедшего мы должны заключить, что нападения крыс участятся и, без сомнения, станут более жестокими. Собственные силы королевств будут охранять только свои страны, но не караванные пути. Караваны перестанут ходить.

Отец посмотрел на меня. Я подумал, что он спрашивает себя, есть ли у меня какое-нибудь решение этой проблемы. Но из-за моего нынешнего положения он не стал открыто задавать этот вопрос мне. У меня было единственное решение — возможно, лишь кратковременное, но достаточное для того, чтобы Темный встретился с равным по силе противником.

— У нас есть союзники, которые когда-то давно сражались на нашей стороне. По крайней мере, так мне сказали.

Я услышал, как отец прокашлялся, чтобы подавить рвущееся наружу возражение.

— Мурри был моим боевым товарищем, — продолжал я. — Сородичи из его прайда знают о пустыне куда больше, чем любой разведчик. И их ненависть к крысам равна нашей.

— Ты говоришь о прайде так, — сказал отец, — словно считаешь этих кошек такими же благородными, как люди.

— Так и есть.

«Он по-прежнему ненавидит нас. Считает, что мы — лишь источник ковров для его логова и охотничья добыча для детенышей его вида, — почувствовал я мысль Мурри. — Таких, как он, мыслящих так, непросто изменить, брат».

Мы все замолчали. Ортага покинул нас с извинениями, чтобы проверить охрану. Вскоре удалился и мой отец и уехал вместе с держащимся на некотором расстоянии Каликку, чтобы присоединиться к Сапфировым войскам.