Они были очень разными – эти привлекавшие Гоголя дома. Васильчиковы (Б. Никитская, 46), у которых еще в петербургские годы ему довелось быть домашним учителем и написать «Майскую ночь»,– это возможность встреч с историком Сергеем Соловьевым, маринистом Айвазовским, писателями Глинкой и Соллогубом. Ростопчины (Садово-Кудринская, 15) – это интересное собрание русской живописи во главе с полотнами Федотова и беседы с хозяйкой, поэтессой Евдокией Ростопчиной, другом Огарева, Лермонтова, Дюма-отца. Благородное собрание (Б. Дмитровка, 1), где в мае 1849 года Гоголь участвует в литературных вечерах и торжественном заседании Общества любителей российской словесности, посвященных памяти Пушкина.

Плетнев напишет о нем сразу по его возвращении осенью 1848 года: «На вид очень здоров, щеголеват до изысканности». Старшая дочь Аксакова добавит: «Он веселее и разговорчивее, нежели был прежде». А сын Щепкина отзовется: «Гоголь в нашем кружке был самым очаровательным собеседником, рассказывал, острил, читал свои сочинения, никем и ничем не стесняясь». И слова его собственного, обращенного к А. М. Виельгорской письма: «Сердце исполнено трепетного ожидания» творчества. Он сжег перед возвращением в Россию первый вариант второй части «Мертвых душ», но уверен, что в силах создать лучший. Успех чтения новых глав -лишнее доказательство его правоты. Правда, предстоит сделать еще многое, и год спустя он признается в письме той же Анози: «Избегаю встреч, чтобы не отрываться от работы». Впрочем, об отшельническом образе жизни не могло быть и речи. Весной 1850 года он решается на невероятный при его застенчивости шаг – делает предложение Анне Михайловне. Точнее – не ей самой. Один из родственников должен, по его поручению, узнать мнение ее родителей.

Для всех очевидна безнадежность подобной попытки: внучка герцога Бирона и человек без состояния, без прочных доходов. Разве не сам он писал несколькими месяцами раньше: «За содержание свое и житие не плачу никому. Живу сегодня у одного, завтра у другого»? Да и что значила литературная слава по сравнению со знатностью происхождения! За возмущенным отказом последовал полный разрыв. Гоголь на полтора года уехал на Украину.

* * *

Известие было не из приятных. Письмо, которое счастливый жених написал родителям, оказалось подаренным Надеждой Осиповной ее приятельнице княгине Александре Ивановне Васильчиковой. 3 мая 1830 года.

В эти же дни поэт доверится В. Ф. Вяземской: «Первая любовь всегда есть дело чувства. Вторая – дело сладострастия, – видите ли! Моя женитьба на Натали (которая, в скобках, моя сто тринадцатая любовь) решена. Отец мне дает двести душ, которые я закладываю в ломбарде». Накануне Петру Андреевичу Вяземскому были адресованы строки: «Сказывал ты Катерине Андреевне [Карамзиной] о моей помолвке? Я уверен в ее участии – но передай мне ее слова – они нужны моему сердцу, и теперь не совсем щастливому».

Такими откровениями с родителями поэт делиться бы не стал. И все же он готов отдать несколько своих автографов за злополучное письмо. Готов, но получает решительный отказ. Письмо остается у Александры Ивановны, с которой он связан добрыми отношениями долгие годы.

Собственно, дело не в княгине Васильчиковой, а в семействе Архаровых, из которого она родом. И разве не доказательство дружеской близости – присылка именно княгине 4 ноября 1836 года одного из анонимных пасквилей, адресованных поэту. Есть и другое обстоятельство, связывавшее Васильчиковых с Пушкиным, – жизнь Гоголя в их доме. На этой почве завязываются добрые отношения поэта и писателя.

Пушкин впервые узнает о Гоголе из письма П. А. Плетнева в конце февраля 1831 года, но за недосугом едва ли не до конца апреля не берется за чтение его сочинений. Личное знакомство в мае у того же Плетнева оказывается мимолетным. Зато с июня Пушкин с молодой женой устраивается в Царском Селе, Гоголь – в Павловске у Васильчиковых. «Все лето я прожил в Павловске и Царском Селе, – пишет Николай Васильевич А. С. Данилевскому. – Почти каждый вечер собирались мы – Жуковский, Пушкин и я. О, если бы ты знал, сколько прелестей вышло из-под пера этих мужей». Гоголь не упоминает только о своем положении в доме, которое если несколько и скрашивалось, то лишь благодаря тактичности жившей с дочерью «старой Архаровой» и самой княгини.

«У тетки Васильчиковой было пятеро детей, – вспоминал впоследствии В. А. Соллогуб. – Один из сыновей родился с поврежденным при рождении черепом, так что умственные его способности остались навсегда в тумане. К этому-то сыну, в виде не то наставника, не то дядьки и был приглашен Гоголь для того, чтобы по мере возможности стараться хоть немного развить это бедное существо… На балконе, в тени, сидел на соломенном низком стуле Гоголь, у него на коленях полулежал Вася, тупо глядя на большую, развернутую на столе книгу; Гоголь указывал своим длинным, худым пальцем на картинки, нарисованные в книге, и терпеливо раз двадцать повторял следующее: „Вот это, Васенька, барашек – бе…е…е, а вот это корова – му…му…у, а вот это собачка – гау…ау…ау…“ При этом учитель с каким-то особым оригинальным наслаждением упражнялся в звукоподражаниях. Признаюсь, мне грустно было глядеть на подобную сцену, на такую жалкую долю человека, принужденного из-за куска хлеба согласиться на подобное занятие».

И это на следующий день после того, как «старая Архарова» отправила внука послушать чтение Гоголя. Сами хозяйки интереса к литературе не проявляли. У стола с тремя вяжущими на спицах старухами Соллогуб впервые услышал гоголевские строки: «Знаете ли вы украинскую ночь?…»

Несмотря на, казалось бы, унизительные воспоминания, Гоголь – постоянный гость Васильчиковых. Продолжает посещать княгиню и Пушкин. О ее московском доме на Большой Никитской (№ 46) А. Ф. Писемский отзовется, что «у Васильчиковых по средам большие вечера». Здесь появляются М. С. Щепкин, Ф. И. Тютчев, Т. Н. Грановский, С. М. Соловьев, И. К. Айвазовский, не говоря о родном племяннике хозяйки В. А. Соллогубе.

Мать Владимира Александровича Соллогуба Софья Ивановна с мужем, которого Пушкин упоминает в первом варианте главы «Евгения Онегина». Их второй сын – Лев, связанный с окружением барона Л.Б. Геккерна. Наконец, племянница Софьи Ивановны по мужу – Надежда Львовна Соллогуб, горькое и, по всей вероятности, встреченное взаимностью увлечение поэта: «Нет, нет, не должен я, не смею, не могу Волнениям любви безумно предаваться; Спокойствие свое я строго берегу И сердцу не даю пылать и забываться…» Когда попытки противостоять пылкому поэту оказались тщетными, родные прибегли к крайнему решению. В июле 1836 года Софья Ивановна увезла племянницу за границу, откуда Надежда Львовна вернулась после гибели Пушкина женой брата декабриста А. Н. Свистунова. Скорее всего, поэт провожал ее до Кронштадта. Между тем сама Софья Ивановна пользовалась особым уважением и вниманием Пушкина, и это ниточка, связывающая его с еще одной московской усадьбой.