С Гоголем положение было тем хуже, что сначала графиня А. Е. Толстая, бывшая гостеприимная хозяйка, принимавшая у себя Гоголя, а вслед за ней ставшая хозяйкой родственница Лермонтова по линии Столыпиных полностью переделали писательскую приемную и кабинет. Их превратили в клетушки для прислуги. Последние же перед Октябрем владельцы – супруги Катковы и вовсе пристроили к гоголевском дому новый доходный дом и в бывшем кабинете устроили швейцарскую. В комнате же, куда поместили Николая Васильевича перед самым его концом, вообще был чулан.

А. И. Сумбатов-Южин обратился за советом к единственному и действительно ему близкому архитектору – Анатолию Оттоновичу Гунсту. Гунст находился на службе в системе Городской управы в качестве участкового архитектора и должен был знать все существующие предписания, хотя ведал он иными территориями – 1-м Пречистенским, 2-м и 1-м Хамовническими и 1-м Сущевским участками.

Гунст очень живо откликнулся на просьбу князя, направился под каким-то светским предлогом к Катковым и получил категорический отказ в осмотре. Человек очень настойчивый, Анатолий Оттонович обратился за помощью к своему коллеге, курировавшему территорию Никитского бульвара, – Николаю Александровичу Квашнину, которому владельцы воспрепятствовать в осмотре дома не могли по закону.

Действующий в Москве закон требовал, чтобы любая переделка частного дома как снаружи, так и внутри согласовывалась с участковым архитектором. Это касалось и переноса стен, и пробивки новых дверей и окон, и уничтожения становившихся ненужными при центральном отоплении голландских печей в комнатах. И тем более лестниц. Каждый капитальный ремонт использовался участковыми архитекторами как предлог для введения в старые постройки технических новшеств. Это касалось, прежде всего, введения железобетона в перекрытия, в своды подвалов, устранения, по возможности, пожарной опасности.

Формально все переделки в мемориальном доме были в свое время согласованы, воздействовать же на чувства и отношение к литературе Катковых не удалось, хотя Гунст и прибег к испытанному средству – приглашению хозяйской четы в действовавший в его доме знаменитый «Московский драматический салон». Архитектор бессменно занимал должность председателя, как назывался салон, общества.

Открытие памятника Н.В. Гоголю на Арбатской площади. Май 1909 г.

Впрочем, именно Гунст добился от Катковых еще одной уступки. Участникам открытия памятника писателю на Арбатской площади разрешили в этот день возложить цветы у окон гоголевской половины со стороны двора. Единственным условием было, чтобы цветов не оказалось слишком много, потому что принести хотя бы по одному цветку пытались все московские студенты и гимназисты.

Впрочем, сам князь Сумбатов, хотя не находивший для себя настоящих ролей в гоголевском репертуаре, вложил немалые деньги в то, чтобы уж и вовсе нищие студенты могли принять участие в подобном торжестве.

Кстати, превращение кабинета в швейцарскую происходило в год открытия на Арбатской плошали памятника писателю работы Н. А. Андреева, одного из трех в Москве, сооруженных на народные деньги. Народ оплатил памятники Минину и Пожарскому, Пушкину и Гоголю. Но это относилось к народной памяти.

В 1880 году, во время торжеств по случаю открытия в Москве памятника Пушкину, драматург А. А. Потехин предложил начать сбор средств на памятник Гоголю – от всего народа России. Ни правительство, ни официальные институты не приняли участия в новом движении. Но необходимые средства были собраны.

Право сооружения памятника получил в результате открытого для всех конкурса выпускник Московского училища живописи, ваяния и зодчества Н. А. Андреев.

В мае 1909 года состоялось торжественное открытие памятника. Снова стихийные, снова без участия властей торжества: на Арбате собралась московская молодежь – все гимназии, училища возлагали венки. Детский хор из 2500 голосов под руководством М. М. Ипполитова-Иванова и в сопровождении военных оркестров исполнил специально написанную кантату памяти великого писателя. Вскоре в Москву приехал из Ясной Поляны Лев Толстой, чтобы познакомиться с памятником, и остался очень доволен его значительностью. Но…

Октябрь 1917 превратил старый особняк в коммунальное жилье. Имя Гоголя официально не забывалось. Только вместо создания музея дело ограничивалось упоминанием о том, что в бывшем кабинете писателя живет семья рабочего, которой знакомо имя Гоголя, не больше. Так отмечается на страницах «Огонька» в 1939 году очередной гоголевский юбилей. Впрочем, не только так.

Столетие со дня смерти ознаменовывается началом наступления на писателя. Еще в 1932 году прах Гоголя был перенесен из Данилова монастыря в Новодевичий: оставлять гоголевскую могилу в организованной здесь колонии для малолетних преступников представлялось не слишком удобным. Но в протоколе государственной комиссии, осуществлявшей перезахоронение, по свидетельству заместителя ее председателя профессора А. А. Федорова-Давыдова, пришлось указать, что состоял прах из нескольких костей, бархатной погребальной туфли и обрывков истлевшей ткани сюртука. Черепа в могиле не оказалось.

В состав комиссии, кроме двух представителей Наркомпроса, входили только чины НКВД. Присутствие иных лиц при вскрытии могилы исключалось.

Вместе с остатками праха был перенесен и надгробный памятник – огромный валун с водруженным на нем каменным крестом. Оставившие Гоголя во время погребения Аксаковы, по-видимому, ощутили свою вину и доставили в Москву валун, отысканный в южных степях. В 1952 голу решением советского правительства аксаковское надгробие было заменено плохим портретным бюстом. Одновременно решилась судьба андреевского памятника – на его месте, на старом постаменте и в окружении андреевских фонарей появился монумент работы Н. В. Томского с знаменательной надписью: «Гоголю от Советского правительства».

Могила Н.В. Гоголя на Новодевичьем кладбище