Как он и ожидал, люди недовольно фыркали, посылали проклятья, но все-таки растянулись тонким ручейком. Замыкающими шли несколько достаточно тощих молодых парней и девушек.

Все мысли Рехи отключились, он обратился в зрение и слух, словно в него вселился дух ящера. Он слышал, как бьются на шеях пульсирующие жилки, и от этого неуловимого колебания сладостно вздрагивал в предвкушении прыжка.

Боль совершенно не чувствовалась, когда согнутые ноги напружинились, а руки приготовились схватить жертву. Рехи практически бесшумно спустился чуть ниже, приникая к краю скал. Он балансировал на крошащейся породе, надеясь, что люди не услышат падающих из-под ног камушков. Впрочем, их отвлекла иная забота: один из громил отряда все-таки застрял посередине ущелья и натужно охал, стремясь протиснуться, стесывая кожу до мяса. Ему пытался как-то помочь весь остальной отряд.

— Зачем только тебя взяли! — восклицали на разные голоса люди. Они не слишком-то переживали за ближнего, скорее тревожились, как им самим теперь выбираться.

Рехи ожидал эту веселящую его сумятицу; приблизился вплотную к краю, рассматривая, кто идет последним в отряде. Им оказался какой-то не слишком мощного вида парень. Хищник прикинул, что с легкостью затащит жертву наверх. Впрочем, одновременно с мыслью следовало и действие: руки вцепились в плечи жертвы. Эльф немедленно зажал парню рот, чтобы тот не поднял тревогу. Доли стремительно уносящихся мгновений — вроде ничтожно мало, а на охоте они решали все.

Рехи отпрянул, кинувшись вверх по карнизу, впиваясь жертве в шею, тем самым обездвижив ее на время. Может, зубы эльфов тоже содержали какой-то парализующий яд, если многие жертвы теряли способности пошевелиться? Возможно. Но это никогда не интересовало, уж точно не в момент охоты.

Рехи пировал на каменной террасе, куда бы ни за что не добрались люди. От первого глотка восторженно закружилась голова, от второго тело благодарно отозвалось восполняющимися силами. И все-таки чего-то не хватало, чего-то неуловимого. Несвоевременным сожалением вспоминались совместные охоты. Зачем?

От умерших остались только имена. Все, что было раньше, ветром унесло. Голод скорби, голод мести. Пир кровавый посреди пустыни. Клыки врезались в плоть, размыкали трубки артерий, вырывали сухожилия, словно кровопийца разучился находить вожделенную жилу.

Человек хрипел, но уже не вырывался, лишь с губ его слетал неразборчивый свист. Кого просил о помощи? Ведь уже попался, а хищник никогда не отпускал добычу. Но человеческий воин попытался из последних сил лягнуть эльфа, тогда Рехи выхватил оружие и полоснул под коленями жертвы, твердой рукой без колебаний перерезая сухожилия. Никакой пощады, никаких чудес спасения, никаких идеалов и целей — в этой круговерти текло время коротких жизней.

Но ныне хотелось чего-то большего, не просто насытиться: мучило непонятное желание схватить и растерзать, но не человека, а снесший деревню ураган, перерубить и искромсать тугие воронки смерчей, растоптать ветер. Попался же только какой-то неудачливый людской охотник, трепыхался, словно лохмотья в бурю, дергался из стороны в сторону на подгибающихся ногах. Но клыки хищника держали края рваной раны, язык слизывал багряные капли, эльф с торопливым наслаждением впитывал их, размазывал по лицу.

По мере утоления голода словно бы становилось легче, однако какая-то воронка на месте сердца по-прежнему зияла пустотой. Рехи никогда никого не любил, терпел, жил рядом, но вроде не привязывался. А теперь почему-то мстил. Вскоре он отбросил труп охотника, выпитый, напоминавший полый кожаный бурдюк.

«Пей до дна, до дна пей, сердцу будет веселей», — вспоминалась местная песенка их удалой стаи, пока Рехи с победоносной медлительностью стирал кровь, смахивал остатки мышц, выплевывал застрявшие меж зубов кусочки кожи. Ему не нравился оттиск прогорклого пота немытого тела, но вкус свежей молодой крови заглушал все прочие запахи и ощущения. Лишь бы не слышать в голове вой голосов истребленных союзников. Слишком отчетливо вырисовывался образ каждого, хотя Рехи и не ценил их вовсе, лишь искал свою выгоду в набегах.

«Пей… веселей… кому веселей?» — думал хищник, переступая через тело. Теперь его привычно клонило в сон, эту сытую апатию впадающего в оцепенение ящера. Впрочем, с террасы открывался слишком хороший вид на одинокий алый огонек Разрушенной Цитадели. Рехи скинул с себя леность: он знал, что обязан идти, не по приказу, а от своей неискупимой злости на все это мироздание.

Когда он осторожно спускался на другую сторону долины, надеясь обойти подальше поселение, среди скал мелькнула невыносимо знакомая тень, сверкнув на мгновение белесой копной спутанных волос.

— Лойэ?! — шепотом позвал Рехи, не смея привлекать отряд, однако его голос украл ветер.

========== Поединок ==========

Над пустошью разносился монотонный гул. Он появился из темноты, как и все, что рождалось в этом мире. Ветер перебирал размеренные удары, которые ошибочно принимались сначала за скрежет вихря меж скалистых холмов. Потом заостренные эльфийские уши нервно вздрогнули, различая незнакомые или же забытые интонации.

«Как бы не ящеры. Хотя не, ящеры так не умеют. Воющих ящеров я не встречал. Или это не вой? Ни на что не похоже. Бом-бом… Бом… Что это? Приближается», — подумал Рехи. Впрочем, не особо интересовало все, что его не касалось. Главное, чтобы не несло опасности, а все остальное, незнакомое и непонятное, пусть себе существует, желательно где-нибудь подальше. В странствиях кочевников он всякого навидался, но большинство картин не имели названия, поэтому так и оставались какими-то отголосками неведомого прошлого. Слишком много слов и определений растворил голодный пепел. Он же прирастал плотной маской к обветренному лицу. Покрытое запекшейся кровью — собственной, убитого ящера и недавней жертвы — оно застыло безразличной личиной. Отражать на нем еще какие-то эмоции Рехи считал лишней тратой сил. Слишком долгий путь, надо все беречь. И силы, и мысли, и эмоции.

Он не считал, сколько прошел. В любом случае Разрушенная Цитадель что-то все не приближалась, просто мерцала красным свечением. И Рехи шел вперед, сцепив зубы, напрягая органы чувств, чтобы не наткнуться на поселения людей, но одновременно он не интересовался ничем вокруг.

Равнина Черного Песка сменилась второй, точной такой же. Раньше эльфы поселения не углублялись в исследования пустоши за холмами. Теперь оказалось, что там тоже унылый привычный пейзаж. А еще какие-то дурачки порой сомневались, говорили, будто они просто кочуют вдоль пустыни, будто за горами лежит цветущая земля. Зачем вообще кровопийцам те самые мифические цветы? Рехи никогда не мечтал о лучшем мире, не пытался строить его. Уж если дан тот, в котором родился, то о чужом прошлом нет смысла сожалеть.

— Спа-спасите… Спасите! — вдруг разрезал тишину отчетливый стон. Рехи напрягся и потянулся к рукояти меча. Мольбы о помощи не трогали его, а вот ловушек он опасался.

Знавал он мелкие отряды бандитов, которые промышляли фальшивыми воззваниями к своему горю. И ведь попадались же им наивные добряки, которые велись на измазанных не своей кровью людей. Рехи помнил, как на его глазах отряд каннибалов уволок в свои зловонные пещеры двух отчаянных странников, пришедших на жалостливый зов. Жертвы еще болтали о Последнем Бастионе, говорили, что надо жить «по-людски», «по заветам предков». Вот и стали чьим-то ужином по заветам нового времени. Стая эльфов и сама-то выслеживала их, чтобы напиться крови. И кого спасла внезапная доброта?

«Но этот точно не притворяется. Не повезло наткнуться на ящера. А ведь со мной могло случиться такое же», — вскоре уверенно провозгласил Рехи, когда подобрался к едва уловимому источнику шума.

По песку полз человек… Или то, что от него осталось. Левая рука валялась в отдалении, от нее тянулся за обрубком яркий кровавый след. А рядом ошметками месива из мышц и костей волочились обглоданные ноги, на которые наматывались беспорядочным розовато-бурым клубком выдранные кишки. Рептилия явно вгрызлась в живот, выудила лакомые куски, пожирая заживо.