«Миро. Я не могу утешить Миро. Не здесь, не сейчас. У него отняли работу, тело, надежды, будущее, и никакие слова, никакие действия не дадут ему необходимого — нового, жизненно важного дела. Мальчику больно жить, его любимая стала сестрой, он не может жить даже среди свинксов, ибо бесполезен для них, и они ищут у других знаний и дружбы».

— Миро нужно… — начал Эндер.

— Миро нужно покинуть Лузитанию, — сказал Ольядо.

— М-м?

— У тебя есть космический корабль, ведь так? — спросил Ольядо. — Я, помню, однажды читал такую историю — или это был фильм — про полководца: давным-давно, во время Войны, был такой Мэйзер Ракхейм. Он спас Землю от гибели, но все знали, что, когда придет время сражаться снова, он давно уже будет мертв. Поэтому его послали в космос на релятивистской скорости, чтобы он слетал туда и обратно. На Земле прошло сто лет, а сам Ракхейм за это время прожил всего два года.

— Ты думаешь, Миро нуждается в чем-то подобном?

— Рано или поздно будет война. Придется принимать важные решения. Миро — самый умный человек на Лузитании, самый лучший. Вы знаете, он никогда не выходит из себя. Даже в самые худшие времена, когда отец… Маркано… Простите, я все еще называю его отцом.

— Все правильно. В каком-то смысле так оно и было.

— Миро всегда думает, всегда выбирает самый разумный путь, и он на самом деле оказывается лучшим, разумнейшим. Мама всегда полагалась на него. Ну вот, я считаю, что Миро понадобится нам, когда Звездный Конгресс пошлет на нас корабли. Он изучит все данные, все, что мы соберем за время его отсутствия, сложит вместе и скажет, что делать.

Эндер не удержался и рассмеялся.

— Значит, я мелю ерунду, — сказал Ольядо.

— Ты самый зрячий из всех, кого я знаю, — улыбнулся Эндер. — Мне надо подумать над этим, но, похоже, ты прав.

Какое-то время они летели молча.

— Я просто болтал, — заговорил наконец Ольядо. — Когда объяснял про Миро. Я просто случайно сопоставил нашу ситуацию и, ну, эту старую историю. Наверное, все это просто враки.

— Да нет, правда.

— Откуда вы взяли?

— Я знал Мэйзера Ракхейма.

Ольядо присвистнул.

— Ну ты и старый. Старше самых древних деревьев.

— Я старше всех существующих колоний. К сожалению, это не делает меня мудрее.

— Вы на самом деле Эндер? Тот Эндер?

— Отсюда и мой пароль.

— Просто замечательно. Еще до того, как вы прилетели, епископ пытался убедить нас, что вы Сатана. Квим — единственный в нашей семье, кто принял это всерьез. Но если бы епископ сказал нам, что вы Эндер, мы бы забили вас камнями на прассе прямо в день приезда.

— А теперь?

— Теперь мы знаем вас. Отсюда все и идет, не так ли? Даже Квим перестал ненавидеть. Когда по-настоящему хорошо знаешь кого-то, уже не можешь ненавидеть его.

— А может быть, наоборот — нельзя узнать другого, прежде чем перестанешь ненавидеть?

— Это что, круговой парадокс? Дом Кристано говорит, что правду почти всегда можно сказать только круговым парадоксом.

— Я не думаю, что это имеет какое-нибудь отношение к правде, Ольядо. Это просто причина и следствие. Мы никак не можем с ними разобраться. Наука отказывается признавать, что есть причины кроме первопричины. Толкни одну костяшку домино, и все остальные тоже повалятся. Но когда дело доходит до людей, важно только одно — цель, подлинное намерение. То, чего человек по-настоящему хотел. Когда ты добираешься до цели, ты уже не способен ненавидеть человека. Можешь бояться, но не ненавидеть, потому что очень легко отыскать в собственном сердце такие же желания.

— Матери не нравится, что вы Эндер.

— Знаю.

— Но она все равно любит вас.

— Знаю.

— И Квим. На самом деле это забавно. С тех пор как он узнал, что вы Эндер, он любит вас больше.

— Это потому, что он крестоносец, а я погубил свою репутацию, выиграв крестовый поход.

— И я, — сказал Ольядо.

— И ты.

— Вы убили больше народу, чем все тираны вместе взятые.

— Моя мамочка всегда говорила мне: все, что делаешь, делай хорошо.

— Но когда вы Говорили о смерти отца, то заставили меня пожалеть его. Вы помогаете людям любить и прощать друг друга. Как вы могли уничтожить столько миллионов жизней во время Ксеноцида?

— Я считал, что играю в игру. Я не знал, что война настоящая. Это не оправдание, Ольядо. Ведь если бы я и знал, что веду настоящую войну, то все равно сделал бы то же самое. Мы думали, они хотят убить всех нас, и страшно ошибались. Но тогда мы не могли этого знать. — Эндер покачал головой. — Это знал только я. Да. Я хорошо изучил своего врага. Именно поэтому и разгромил Королеву Улья. Я знал ее так хорошо, что полюбил, или полюбил так глубоко, что узнал. Я больше не хотел сражаться с ней. Хотел уйти. Домой. И тогда я взорвал ее планету.

— А сегодня мы отыскали место, где она вернется к жизни, — сказал Ольядо. — Вы уверены, что она не захочет отомстить человечеству, начиная с вас?

— Уверен. Насколько вообще можно быть уверенным.

— Значит, не совсем.

— Достаточно уверен, чтобы возвратить ей то, что отнял, — ответил Эндер. — Верю в это настолько, что готов поверить, будто это правда. Это уже не уверенность, это знание. Факт. На такие вещи ставят свою жизнь.

— Я так и понял. Вы поставили свою жизнь на то, что она такая, как вы думаете.

— Я еще более рискованный тип, Ольядо. Я ведь поставил и твою жизнь, и жизни всех остальных — здесь и везде. И мнения заинтересованных лиц я спрашивать не собираюсь.

— Очень забавно. Если бы я спросил кого угодно, доверит ли он решение, от которого может зависеть судьба человечества, Эндеру, мне ответили бы: «Конечно, нет!» Но если я спрошу, доверятся ли они первому Голосу Тех, Кого Нет, большинство без колебаний ответит: «Да». И никому даже и голову не придет, что это один и тот же человек.

— Действительно забавно.

Они даже не улыбнулись. Потом, после долгой паузы, Ольядо заговорил снова. Его мысли вернулись к самой важной теме.

Я не хочу, чтобы Миро улетал на тридцать лет.

— Допустим, двадцать.

— Через двадцать лет мне исполнится тридцать два. А ему будет столько же, сколько сейчас. Двадцать. На двенадцать лет моложе меня. Если в городе найдется девчонка, согласная выйти замуж за парня с металлическими глазами, у меня будут жена и дети. Он не узнает меня. Я перестану быть его младшим братом. — Ольядо сглотнул. — Это как смерть.

— Нет, — поправил Эндер, — как переход из второй жизни в третью.

— Это тоже смерть.

— Это возрождение, — улыбнулся Эндер. — Пока продолжаешь возрождаться, можно пару раз и умереть.

На следующий день позвонила Валентина. Когда Эндер набирал на терминале код, его руки мелко тряслись. Это не просто послание. Звонок, вызов — полный контакт по анзиблю. Невероятно дорогой, по главное-то не в этом. Ведь по легенде сообщение между Лузитанией и Ста Мирами прервано. Чтобы Джейн пропустила этот вызов, он должен быть чертовски важным. Эндеру пришло в голову, что Валентина в опасности. Звездный Конгресс мог решить, что он замешан в истории с восстанием, и всерьез заняться его связями.

Она постарела. На голограмме лица отчетливо виднелись морщины — следы многих ветреных дней, проведенных на островах и кораблях Трондхейма. Но улыбка осталась прежней, и глаза все так же излучали свет. Сначала Эндер не мог говорить — так поразили его перемены, происшедшие в сестре. Она тоже молчала, глядя на неизменившееся лицо брата, стоявшее перед ней, словно видение из прошлого.

— Ах, Эндер, — вздохнула она. — Я была когда-то такой молодой?

— Будет ли моя старость такой же прекрасной?

Она рассмеялась. Потом заплакала. А он не мог, да и отчего ему было плакать? Он тосковал по ней всего несколько месяцев, а она — двадцать два года.

— Наверное, ты уже слышала о том, что мы не сошлись во мнениях с Конгрессом.

— Подозреваю, что это твоя работа.