В вальсе движения одинаковые, только шаги запомнить. Посмотреть потом видео и повторить. Ничего сложного.

Правда, я немного оттоптала партнёру ноги, но для первого раза, Илья сказал, очень хорошо.

Папа позвонил, спросил, где меня носит. Приехал, когда было уже десять часов вечера.

Мы расстались с Ветром в середине парка, у «озера», в котором тонули деревья, и скользили по глади воды красивые дорожки от высоких фонарей.

Целовались. Теперь смелее.

— Пиши, Мышонок, а лучше звони.

Я усмехнулась, почему-то горько. Потому что было больно. Это чувство любви оказалось слишком сильным и тяжёлым. И мне хотелось ещё целоваться.

— А как же я сегодня? Я не буду спать с тобой? Это же ужасно! — я так расстроилась, что подумала, к папе не пойду.

— Мы поженимся и будем вместе жить, — вдруг очень серьёзно заявил Ветер. — И с папой твоим я познакомлюсь.

— Папа у меня хороший… Иногда бывает…

Я отвернулась от Ильи и побежала из парка.

Мне было невероятно хорошо и грустно. Я не могла подобрать слово к своему состоянию, нашла его в интернете. Это называется сентиментальностью. Растроганность, умиление и томление.

Меньше всего хотелось, чтобы папа узнал, с кем я была в парке. Но он всё равно узнал. Потому что я бы не смогла ему соврать.

Ночью в салоне папиного внедорожника, как в космическом корабле из фантастического фильма. Панель сверкает, сиденья, дверцы — всё в огоньках. Навигатор разговаривал, играла музыка: папин любимый джаз.

Я села на сиденье пассажира, ноги осветил неоновый свет. На брюках и обуви были чётко видны пятна от пролитого лимонада.

— С кем была? — жевал жвачку папа, спокойно выруливая на проезжую часть.

И как я не отвечу или совру? Одно дело с Тёмой врать, а скорее молчать с утра пришлось, в лицо ведь меня никто не спрашивал, где мы были и что делали. А тут папа. Папа!

— Это важно?

— Конечно. Мы же договорились, я должен всё знать.

Я посмотрела на него. Нос уточкой… «уточка» плавала на густых усах, что вливались в чёрную бороду. Губ совсем не было видно. Он бы мог красиво стричься, но специально раздражал нашу маму своим неопрятным видом. Ему это доставляло удовольствие. На руле в такт музыке постукивали пальцы с наколками, напоминающие расписные сардельки, на одной из которых нанизан золотой болт.

Это мой папочка, я ему улыбнулась. Сразу оттаял, строгости не наводил. Погладил своей лапищей по голове.

— Я влюбилась, папа. И была в парке со своим парнем, он учил меня танцевать вальс. В четверг день рождения школы, и мы будем с ним выступать. Поэтому мне нужно белое платье. Длинное и красивое.

— Сбацаем, — кивнул папа. — Как пацана зовут?

— Илья Ветров.

Он прищурил глаза и покивал головой.

— Ты помнишь, что я говорил тебе насчёт парней?

— Конечно. До свадьбы ничего. Но целоваться-то можно? — я уставилась на него самыми невинными глазами, какие только могла состряпать.

— Целоваться можно, — великодушно разрешил папа. — Что ты там у гаража копала?

— Это у парней был зарыт общак в банке. До нас в этом доме мальчик жил, он его хранил.

Папа рассмеялся. Басил как из бочки, и я знала, он получал удовольствие от общения со мной. Как Илья. Таких людей очень мало в мире. В моём мире только двое. Мне надо их ценить.

— Как ты экзамен сдала? — в папе иногда просыпался родитель.

— Отлично.

— На пятёрку?

— Папа! — возмутилась я. — Нам не ставят оценки, промежуточный экзамен – это тест, только баллы. И я набрала нужное количество.

— У-у-у, — неоднозначно отреагировал он.

— Папа, а сегодня Марина Николаевна не пришла, — взволновано вспомнила, что хотела у него узнать.

— Она у нас больше не работает. Ей квартиру вернули, и пенсия у неё хорошая.

— Как вернули? За долги же взяли?

— Так не её долги, — глянул на меня папа серо-голубыми глазами, которые от космической подсветки казались синими. — Сына она, конечно, больше не увидит, но жить есть где.

— Это ты поговорил с этими людьми?

— Мама попросила, я твоей маме отказать не мог.

— Мама? — удивилась я. — А казалось, они друг друга не любят.

— Слишком ты строга к своей маме. Она добрая, немного испорчена мной и деньгами, но в целом нормальная баба.

— Ты бил её? — очень тихо спросила, не желая плохого ответа.

— Нет. Продал её машину в наказание, плачет целый день.

— Папа! Ну, зачем ты так?!

Он смеялся на фоне моих негодований.

— Ты же знаешь, как для неё важны понты! Она и меня научила, а это было неправильно. Нельзя хвастаться дороговизной вещей перед простыми людьми.

— Эх, Данка! — хохотал папа, ухватив меня лапищей за шею. Я зажмурилась, а он меня в макушку поцеловал, переваливаясь через ящики между сиденьями. — Бог дал такого мышонка!

— Ты только меня Олегу Измайлову не отдавай, — попросила я.

Он резко замолчал. Мне стало страшно.

Мотыльки у огня

Первая часть главы содержит описание православного храма и религиозных атрибутов. Я точно знаю, что некоторые из моих читателей не любят такое, поэтому предупреждаю.

В спальне родителей было темно и душно. Папа храпел, мама в берушах с чёрной повязкой на глазах спала безмятежным сном.

— Пап, — позвала я.

— У?

— Я в церковь пойду на службу.

— Угу.

Я закрыла к ним дверь и радостная побежала вниз, размахивая голубым шёлковым платочком. На мне любимое платье в горошек, в прихожей я обула чёрные кроссовки, накинула своё пальто и красиво повязала платочек, выпустив по сторонам две косы. Приблизительно так нужно ходить в церковь.

Вспомнила, что хотела собак побаловать. На кухню прошла в обуви, пока никто не видел. Кроссовки чистые, но мама бы меня отругала. На кухне грязно, родители никогда ничего не делали по хозяйству сами, а новой горничной у нас пока не было. Я забралась в ящик на стене и взяла в вазе четыре большие шоколадные конфеты.

На улице невероятно тепло, и я подумала, что через пару часов пальто не понадобится.

Собаки радостно кинулись ко мне со всех сторон. Я вначале одну конфету развернула и подала ротвейлеру. Он как жвакнул меня за пальцы, чуть вместе с конфетой не откусил. Испугано достала вторую конфету, другой рукой подала собаке. Больно!

Наверное, потому я собак не очень любила, что они агрессивные. Четвертая конфета была кинута в обёртке в сторону, лишь бы эти животные больше не подходили ко мне. Даже всплакнула, глядя на свои покусанные пальцы.

Вышла на улицу и поспешила в сторону больших домов. Храм, в котором пел Илья, находился за пятиэтажками, на дороге, что вела в сторону посёлка.

Телефон в кармане играл. Звонила Кристина. И все тридцать минут, что я спешила в сторону храма, болтала с подругой. Я всё ей рассказала! Ведь мне пришлось удалить все сохры, потому что парень чужой смотрел. Кристина сильно не расстроилась, она была довольна, что кто-то из парней видел её в чём мать родила. Потом я рассказала о своей маме, у которой случилась вечером депрессия, и она, услышав, что я угощалась пиццей, заказала себе, а потом курила на кухне в форточку и жаловалась по телефону подругам, какая бездушная скотина мой папа. Ещё я умела танцевать вальс и научусь играть на гитаре. И это не полный список моей полноценной жизни. Кристина выпросила фото моего парня. Я отправила ей наше с Ильёй селфи в машине.

Она заблокировала меня...

А нечего хвастаться! Расслабилась.

Больше у меня подруги Кристины не было. Поэтому к храму я подошла очень печальной.

Старый храм, большой и красивый, был окружён парком, через который проходила дорожка. На деревьях в этом месте уже появились листочки, и чувствовалось, что здесь гораздо теплее, чем в нашем районе, потому что этот храм был построен на холме, ближе к солнцу. За забором располагалось старое кладбище и две бревенчатые постройки.