Еще три сотни лучников должны были идти в пешем строю. Их почти не обременяли доспехи, зато у пояса висело по два колчана со стрелами и короткие мечи на случай, если враги прорвутся сквозь строй пехотинцев. Впрочем, в этой ситуации лучники чаще всего погибали: они были почти бесполезны в ближнем бою.

Царица Газарры и Ирруана – Аммаласуна приехала проводить своего таленара и напутствовать войска.

Аддон Кайнен впервые видел свою маленькую Уну в роскошных царских одеяниях и с венцом поверх каштановых волос, уложенных в замысловатую прическу. Прежде его девочка никогда не занималась этим, и он привык к тому, что буйный и непокорный водопад обрушивается до самых подколенок, заставляя ее немного отклонять назад голову.

Так было и на этот раз.

Только сейчас перед Кайненом стояла на сверкающей золотом и драгоценными эмалями колеснице не маленькая девочка, а гордая правительница, сознающая свою власть и величие.

– Мои доблестные воины! – крикнула она, когда замолкли приветственные вопли и звон оружия. – Великая Газарра давно уже является центром Рамора и самым могучим из всех известных нам государств. Пришло время потребовать у мира признания нашего верховенства. Мы приумножим славу наших предков и создадим нечто еще более величественное и прекрасное, чем они. И мы не станем смиренно просить у соседних правителей вступить в союз с Газаррой, дабы добиться большего процветания. Мы потребуем послушания! Мы придем и возьмем все, что нужно моему доброму народу, чтобы жить сытно и безбедно. Пусть же хранят вас боги-покровители Газарры. Я жду вас с победой и славой!

Ор стоял такой, что Кайнену казалось – его сейчас снесет с коня, словно порывом ураганного ветра.

Его девочка очень изменилась. Даже голос стал другим.

Он подъехал к колеснице и низко склонил голову.

– Перестань, отец, – попросила У на. – Тебя это все не касается и никогда не коснется. Да, прежней меня уже не будет: я ушла куда-то далеко вместе с мамой и Руфом и не хочу возвращаться, потому что нам с тобой нечего делать без них под этим небом. Но нынешние мы вполне можем сделать хоть что-нибудь, чтобы они нами гордились.

Ты знаешь, после смерти Руфа мир для меня поблек. Но если я все же осталась жива, то в этом есть .какой-то смысл, пусть даже я его и не угадываю. И если ты прав и вскоре начнется самая страшная война из всех, что знали люди, то я хочу встретить врага во всеоружии. Поезжай и привези мне голову ирруанского орфа вместе с его диадемой.

– Девочка моя, ты ли это?

– Привыкай, отец. Это необходимо, поверь мне.

– Боюсь, что так. – И Аддон нежно поцеловал свою дочь

/царицу/ .

Своего коня он развернул на север, а колесница Аммаласуны в сопровождении отряда эстиантов вернулась в Газарру.

Ни один из них не обернулся.

Ирруан сопротивлялся отчаянно, но недолго.

Мрачный, как грозовая туча, Кайнен взял город с такими маленькими потерями, что бывший таленар Тислен отказывался верить своим глазам. Однако верить все-таки приходилось.

Аддон берег солдат, как пальцы собственной правой руки. Он заставлял их маневрировать, совершать ложные вылазки, обстреливать из бираторов городские кварталы, чтобы горожане вынудили своего правителя сдаться, – и в конце концов добился своего. Но содеянное было ему явно не по душе.

Новый таленар впервые в жизни завоевывал, а не оборонял. И сознание того, что он проливает кровь таких же беззащитных стариков, женщин и детей, как и те, что по-прежнему ждут его в Каине, отравляло душу Аддона ядом.

Прорицатель Каббад неотлучно находился при Друге.

– Мне тошно, – пожаловался Кайнен, глядя, как течет неостановимый поток его солдат в широкую брешь, образовавшуюся на месте рухнувших ворот.

Он, как мог, старался остановить грабежи и убийства, но газарраты словно обезумели. Там, где проходили милделины, не оставалось живых; тезасиу и раллодены атаковали дворец орфа; душераздирающие крики неслись со всех сторон – горожане с упорством обреченных защищали дома, и довольно большой отряд ирруанцев засел в храме Улькабала, несколько десятков эстиантов преследовали бежавшего в отчаянии правителя Турнага; большой отряд копейщиков прошагал мимо своего командира по направлению к…

– Храм Эрби! – закричал Кайнен, будто из него вынимали сердце.

Он живо представил себе, что произойдет сейчас у входа в заброшенный храм, где трое кротких и беззащитных старичков обязательно будут защищать свою богиню.

Он нахлестывал коня, и бедное животное храпело под ним, не понимая причин внезапной ярости обычно спокойного хозяина. Конь не мог пробиться через плотную толпу воинов, и Кайнен принялся раздавать удары древком дротика. Он колотил солдат, он изрыгал проклятия, он был страшен – и они расступились перед ним, сообразив наконец, что таленара надо пропустить вперед.

/И дался же ему этот нищий храм. Тут одна пыль да трава – ни золота, ни драгоценной утвари, ни молодых и сильных пленников./

Кайнен в сопровождении изменившегося в лице Каббада ворвался во двор храма как раз в ту минуту, когда небольшая группка из пяти или шести раллоденов – только что из гущи сражения, со свежими отметинами, в потемневших от крови и грязи доспехах – пыталась пройти мимо старичка,

/О боги/ Это же тот самый, что подарил мне амулет. Денег еще брать не хотел… Я положил на блюдо для пожертвований, и там была только пыль… Его зовут У клак. Нет! Только не это…/ который закрывал своим телом ветхие двери./

Воины были молодые, опьяненные запахом крови и огня, ошалевшие от вседозволенности победители, и им было уже все равно, кого убивать. Веселые, не боящиеся гнева богини, которая согласна жить в такой нищете. Да они и не знали, кому принадлежит этот храм.

Старичок схватил копье

/откуда он его достал, только что ничего в руках не было?!/

и с натугой приподнял его так, чтобы острие было направлено в сторону солдат.

События развивались стремительно, и протестующий, отчаянный крик Кайнена слился с предсмертным слабым вскриком жреца.

– Его зовут У клак! Его зовут У клак! – зачем-то исступленно кричал таленар, и испуганные раллодены кинулись врассыпную: слишком уж был он ужасен, такой же окровавленный, грязный, как и они, но какое же пламя пылало в его глазах.