Неуютное, налитое желчью небо боязливо, жалось к земле, пряча грязное и изможденное лицо между опаленными холмами.

Тусклый диск светила – синюшный, одутловатый покойник – бессильно привалился к горизонту, и блекло-синий свет отравлял окружающее пространство, окрашивая его в мертвенные тона. В этом жутковатом освещении все казалось выцветшим, смазанным, как бы полустертым, будто равнодушное божество за ненадобностью стало убирать детали с картины мироздания.

Низкие деревья судорожно цеплялись перекрученными корнями за истощенную, серую землю. Их угольно-черные, словно обгоревшие, ветви когтями колючек впивались в плотный, густой воздух, стараясь хотя бы в нем найти опору, и из этих рваных ран гноем сочился грязный дождь.

Воздух был насыщен влагой и пылью, и дышать им становилось с каждым днем все труднее.

Все живое, способное еще заботиться о собственном выживании, имеющее силы бежать, брести или ползти, стремилось убраться прочь от этих мест в тщетной надежде избежать неминуемой гибели.

Но бежать было некуда: мир представлял собою хаотичное нагромождение руин, обломков и трупов. В последние минуты бытия каждый был сам за себя и каждый был злейшим врагом остальных – врагом тем более безжалостным, чем более жестокой и безнадежной становилась действительность.

Мальчик, спотыкаясь, брел среди бурых камней.

Его легкие были забиты воздухом, и проталкивать эту чудовищную смесь наружу с каждым выдохом становилось все больнее. Он хрипел и клекотал, как рассерженный хищник. Ноги Мальчика были разбиты в кровь, на локте – ссадина, но он уже не чувствовал боли: насмотревшись на чужую смерть, к этим мелочам он приучился относиться с безразличием.

Мальчик мало что помнил из своего прошлого – да и помнить было нечего…

Прежде, за много-много сотен лет до рождения Мальчика, с таких, как он, скульпторы ваяли статуи, художники писали портреты, а мир смотрел и восхищался тем, что способен породить такое чудо. Нынче же им – в ошалелом одиночестве бредущим между пустоглазым небом и изнасилованной бесплодной землей – восхищались лишь хищники и поглотители трупов.

Он был для них огромным куском вожделенного мяса…

Он широко шагал по равнине и бормотал себе под нос странные слова, смысл и значение которых оставались от него скрытыми. Возможно, ему нравилось, как легко они складывались в нечто целое, отличающееся от каждого отдельного слова точно так же, как живое существо отличается от бесформенной груды плоти, растерзанной хищниками.

А может, он даже и не знал, что что-то говорит…

– В том краю, – твердил он, с каждым шагом преодолевая крохотную частичку не только пространства, но и времени – не только времени, но и судьбы, носящей второе имя, Неизбежность, – где старик без меча оживляет цветы…

На другом краю времени, пространства и судьбы, по другую сторону неизвестности терпеливо ожидал человека последний из великого племени аухканов – пантафолт по имени Шанаданха.

Он не знал, суждено ли ему дождаться.

Он не знал, суждено ли ему докричаться до беспамятной человеческой души и сможет ли душа после докричаться до человека.

Он только знал, что ждать в любом случае придется очень долго. .

Но ведь он сразу согласился.

г. Киев

2001 год