А она не может справиться с обидой. Проглотить комок в горле, чтобы поговорить с ним. Да и что она скажет? Что ей больно, бесконечно больно?

Что ей так нужны были родные, когда ее, маленькую, увозили от доброй няньки в чужой город? Как так получилось, что они отказались от нее? Кому она помешала восемнадцать лет назад?

Она не могла задавать вопросов, поскольку боялась ответов.

– Дочка, послушай меня. Я не мастер говорить, – признался Петр Дмитриевич. – Но так многое хочется сказать… Наверное, это я виноват, что так получилось. Строг был с домашними. Требовал с них, как со своих подчиненных в армии. С дочки – чтоб училась отлично, чтоб во всем была лучшая. С жены – чтобы соответствовала моим заслугам. Они никогда не подводили меня.

Генерал помолчал. Ирина смотрела на свои руки, не поднимая глаз. Он крякнул, чувствуя, что не получается быть убедительным. Поскольку сам не убежден, что в прошлом был прав.

– Лерочка ребенок была. Даже когда выросла, все равно для меня ребенок. Я и думать не мог, что у нее любовь. И не знал. У меня тогда командировка была длительная за границу. Простить себе не могу, что мало внимания уделял дочери. А Таня… Она на самом деле добрая, бабушка твоя. Она ведь просто молвы людской побоялась. Карьеру мне побоялась испортить. Вот и напортачила… Лерочке сказала, что, мол, дочка умерла, ну и…

Ирина отвернулась к окну. Она боялась заплакать и закусила губу. Не могла смотреть в лицо генералу и все равно видела, как дрожит нерв у него под правым глазом.

– Мы искали тебя. Татьяна очень переживала. Дом ребенка сгорел вместе с документами. Ну а остальное ты знаешь. Мы, дочка, с бабушкой очень одиноки. Ты нужна нам. Я уж не говорю о Лерочке. Все зависит от тебя. Все сейчас в твоих руках. Как ты скажешь, Ирочка, так и будет. В любом случае я тебя пойму.

После разговора с внучкой генерал Подольский долго сидел на лавочке под ее окном, курил «Беломор» и думал. Он думал о том, что жизнь катится к закату, а он, Петр Подольский, что-то важное упустил, чего-то не понял, что-то сделал не так. Ах, если бы можно было вернуться лет на девятнадцать назад, в тот осенний вечер, когда Лерка смотрела на него собачьими глазами!

Ведь он ничего не понял тогда, солдафон бесчувственный! А если бы понял, как поступил? Но и на этот вопрос генерал не мог ответить себе однозначно.

Утром, после смены, Калерия вышла в сад при госпитале, прошлась по его дорожкам. Ей хотелось немного побыть одной.

Было влажно, как обычно по утрам в этих краях, одуряюще пахло цветами и травами. Запах ветер принес с сопок, где все цвело в это время. Сколько лет Калерия жила на Дальнем Востоке, а до сих пор не привыкла к его восхитительным весенним ароматам, не переставала удивляться красоте этого края, его чудной природе.

Остановилась у изгороди и смотрела за пределы госпитального садика – туда, где простирались сопки, цветущие разнотравьем. О чем она думала в те минуты? О многом. Одно можно сказать точно – Калерии было чему удивляться в этой жизни и было за что благодарить свою жизнь. А значит, было о чем подумать.

– Мама! – Она услышала это слово, и хотя никто и никогда прежде не называл ее так, она все же почему-то сразу обернулась на зов.

Ирина шла от госпиталя, убыстряя шаг. Калерия не успела сделать даже нескольких шагов навстречу дочери, как та подбежала, кинулась к ней. Мать и дочь обнялись и некоторое время стояли молча. Слова были излишни.

В то лето к Топольковым в деревню нагрянул полк гостей. Соседи, побросав свои дела, наблюдали из-за своих заборов, как из двух машин выгружается многочисленное семейство: сам Сергей с женой и ребятишками. Тесть с тещей и младенцем на руках и еще бодрая пожилая пара. А уж чемоданов-то, чемоданов…

Для гостей Топольковы сняли у соседки на месяц избу – в своей было не поместиться.

Зоя в радостном оживлении летала меж двух домов, устраивала постели для гостей.

Надежда было сунулась помогать, но встретила такой недружелюбный взгляд сестры Сергея, что отошла к забору и достала семечки.

– Да больно нужно! Ей помощь предлагают, а она…

– Сама справлюсь! – сверкнула глазами из окна Зоя. Она взбивала пуховые подушки, трясла одеяла. – Мне для брата в радость!

– А этот усатый дед кем Сергею доводится? – не отставала Надежда, щелкая семечки.

– Дед усатый! Ну, ты скажешь тоже! Петр Дмитриевич генерал настоящий! Это дедушка Иринкин, поняла?

– Ничего себе дедушка… А говорили, что сирота она…

– Кто? Кто говорил-то? – возмутилась Зоя. – Наши деревенские наговорят, ты больше слушай! Вон, видела, женщина с ребенком? Это теща Сережина, врач. А этот мужчина в форме – тесть, капитан корабля. Видала?

– Вона как! Теперь я поняла – Сергей по расчету женился. А я-то думала…

– Что?! По расчету? – Брови Зои взлетели вверх. – Иди-ка, откуда пришла!

– Подумаешь, – фыркнула Надежда. Перейдя дорогу, остановилась у дома напротив. Там на лавочке сидели две сестры Курехины, старые девы.

– Добра-то, добра… – вздыхали они. – Подарки небось.

– А то! – подхватила Надежда. – Вот уж Топольковы забегали. Еще бы – сватья-генералы…

А у Топольковых в доме радость! Внуки, которых не видели целый год, так подросли, что все только диву даются! Гладкие, толстощекие крепыши-двухлетки были одинаковы на лицо, но разность характеров делала их легко различимыми. Захар – сосредоточенный и пытливый, Ванечка – добродушный и улыбчивый. Деды Топольков и Подольский сразу разобрали внуков и повели осматривать хозяйство. Куры, кролики, коза, корова с теленком. Дети всех хотели погладить, со всеми познакомиться.

У хозяйки душа поет – дорогие гости в доме бывают редко. Не знает, куда усадить, чем накормить. Первый раз сваты собрались вместе, не нарадуются друг на друга и детей.

Стол собрали – за ним только взрослых девять человек. Разговор бурный, еще бы – с кем год не виделись, с кем только познакомились.

Генерал рюмку поднял за хозяев. Те в ответ – за гостей.

В соседней комнате спал ребенок. Едва он легким кряхтеньем намекнул, что проснулся, три женщины вскочили из-за стола. Мать, сестра и бабушка приготовились бежать по первому слабому зову маленького Пети.

– Сиди, Лерочка, я посмотрю, – опередила Татьяна Ивановна. – Может, пеленку поменять…

– Нет, мам, кормить пора.

Пока женщины спорили, Ирина уже ворковала у колыбели с маленьким братцем.

– А что наш Петенька сказал? Кушать маленький захотел?

Малыш пускал пузыри, слушая ее воркование.

Близнецы притопали следом за матерью. Увидев у нее на руках младенца, оба требовательно затеребили за юбку.

Иван приготовился зареветь, а Захар только насупился, свел брови к переносице.

– Петенька маленький, – наставляла Ирина. – А вы большие. Вы должны защищать Петю. Ну какой у нас Ванечка большой? А Захар какой большой?

В комнату вошла Калерия.

– Давай, Ирочка, я покормлю. А ты иди за стол, поешь как следует. А то эти разбойники матери шага ступить не дают. Оставь их с бабушкой.

Татьяна Ивановна уже входила в комнату. В последнее время она заметно помолодела, поправилась. Лицо ее озарилось новым светом, даже морщины куда-то делись. Муж подшучивал, что внуки подарили бабке вторую молодость.

Она взяла на руки близнецов.

– Хотите посмотреть, как Петя станет кушать?

Захар задумался. Затем с некоторым сожалением отпустил юбку Ирины и пошел за Татьяной Ивановной. Ваня потопал следом. Бабушка усадила мальчишек на колени. Некоторое время все трое молча наблюдали за кормлением малыша.

– И как ты только решилась, Лерочка, на такое путешествие с маленьким, – вздохнула мать.

– Ты же знаешь, я решительная. Разве ты не рада?

– Рада, Господи, конечно, рада! Когда бы вы все вместе приехали к нам в Москву? И своему путешествию рада, и новой родне. Только вот как бы не навредило это Петеньке.