— Барамиз, — отвечал утвердительно Карабек. — Конечно, поедем. Каратегин, Тегин, Тегин, а-а-а…
И когда я уже задремал, Карабек окликнул меня и сказал:! «А сколько зерна есть?» Я ответил.
Через десять минут Карабек снова разбудил меня:
— Только уже сейчас верблюдов, ишаков собирать надо. Киргиз не дает. Весна идет. Дорога нет!..
— Хоп майли, ладно, — ответил я, засыпая, и вдруг спросил его — Так, говоришь, в мазаре не Шапка из куницы, а дух святой?
— Дух, — сказал убежденно Карабек.
Сквозь сон я слышал, как ревел буран,
и вновь переживал борьбу со снежными волнами в этом огромном разбушевавшемся снежном море, которое называется Алайской долиной…
Под утро я услышал шёпот. Не поднимая головы, я открыл глаза. Карабек и старик Деревянное ухо спорили, наклонившись к свету углей.
— Конечно, дух. В мазаре может только дух прятаться, — говорил старик.
— Нет, не дух! Ты дурак и ничего не понимаешь! — яростно шипел Карабек. — То был ваш толстый киргиз из Кашка-су. Шапка из куницы.
— Давай бросим кости, давай бросим, — затянул старик. — Если твое три раза, тогда не дух, а?
— Давай!
Старик вытащил из кисета смерзшиеся игральные кости, вытер их, и Шамши с Карабеком принялись швырять их, продолжая ругаться и спорить яростным шепотом.
СПЕШАЩИЙ БАЗАР
На третье утро после того, как прошел буран и холодная луна показала над горой свои рожки, в Дараут-Курган съехались киргизы на ярмарку.
Это был последний предвесенний базар. Скоро по долине тронутся, поползут снега и дороги будут закрыты.
Через Дараут-Курган люди спешили вернуться к своим селениям, сделать поскорее все необходимые дела. За окнами нашей чайханы, по улице тяжело ступали горные быки, ревели верблюды. Караван-сарай и все дворы были наполнены бренчанием караванных колокольцев.
Наши верблюдчики уже покинули нас и толкались сейчас по базару, готовясь к возвращению в Кашка-су. Со мной остались только Карабек, Шамши-Деревянное ухо и пастух — Голубые штаны.
«Нужно пополнять караван, чтобы двигаться дальше, в Каратегин. Одни мы ячмень не довезем», — решил я, оглядывая свою «гвардию». Старик Шамши сидел рядом со своим самоваром на корточках и слезящимися глазами смотрел в пространство. Он уже попробовал где-то на базаре немного опия. Этот бедняк только и видел счастье в горсточке дурмана…
Саид лежал на пыльном ковре и угрюмо смотрел на проходящие караваны. Очевидно, он думал о Сабире, оставшейся в Кашка-су.
Только Карабек был, как всегда, бодр. Зашивая дорожный мешок, он своими блестящими черными глазами из-под шапки черных волос осматривал всех нас, стены, потолок. Карабек подмигивал мне, кивая на
Саида. Он держал в зубах иголку и успевал при этом петь что-то.
— Уу-у-у… много караваны… разный человек… — разобрал я только обрывки фраз, смешанных из русских и киргизских слов. — Все едут домой… Одни мы едем в Каратегин. Ай, какой наш большой, богатый караван… Один лошадь, один собака, один бык, один Деревянное ухо, один плачущий пастух…
Тут он перешел на такое завыванье, что я решительно ничего не разбирал кроме одного высокого жужжащего звука. Но то, что не разобрал я в киргизской песне, прекрасно понял Саид. Он вдруг вскочил и посмотрел на Карабека сердитыми глазами.
— Неправда! — закричал он. — Кто тебе сказал, что Саид думает вернуться в Кашка-су? Саид поедет в Каратегин!
Карабек перестал шить и удивленно посмотрел на пастуха.
— А разве я говорил что-нибудь? Конечно, Саид поедет дальше.
Карабек невозмутимо пожал плечами, очевидно, он нарочно решил подзадорить Саида и добился своего.
— Понятно, — добавил Карабек, — зачем Саиду возвращаться в Кашка-су? Он не такой уж дурак. Там его убьет Барон, как убил Джалиля Гоша.
— Барон, Барон, Барон… — забормотал вдруг старик Шамши. — Барон сегодня говорил… Барон говорил, что он не убивал Джалиля Гоша…
— Что, разве Барон уже был здесь? — воскликнул я, но ничего не смог больше добиться от старика. Очевидно, старик фантазировал в бреду.
— А, оставь его, — махнул рукой Карабек, — Деревянное ухо. У него в глазу опий Пойдем караван делать.
Мы вышли с Карабеком на улицу и направились в сельсовет.
Председателя мы нашли в глиняной халупе-канцелярии. Он сидел за столом, склонившись над какой-то бумажкой. Это был высокий киргиз по прозвищу «Тагай-сельсовет». Он радостно поздоровался с нами, молча выслушал меня и долго думал. Потом провел по лицу рукой и сказал:
— Нет. Никакой караван нет в такое время. Посмотри, что делается.
Он подвел меня к окну… Там по улице взад и вперед сновали люди. Это была странная ярмарка спешащих людей. Все торопились завершить свои дела: зарегистрировать в совете женитьбу, продать шерсть, овчины, купить новый котел, запастись на период распутицы мукой, спичками, жевательным табаком, дробью. Большинство продавцов и покупателей было даже верхом на конях, ослах, быках и верблюдах. Они рассматривали товар, не слезая с седел; казалось, что все это может каждую минуту умчаться отсюда и площади и переулки базара сразу превратятся в пустынный поселок…
Необычный базар этот напомнил мне особенности Алайской долины; она представилась мне ввиде огромного блюдца в 180 километров длины. Еще немного — тронутся с окружающих гор колоссальные массы снега и наполнят долину водой…
На лицах людей было написана спешка. Даже нищие, казалось, быстрее чем обычно сновали между всадниками, и старик — продавец сладкой жареной кукурузы — предлагал свой товар с какой-то веселой тревогой.
— Ай, скорей, скорей! Купи бадрак! На, бери бадрак! — кричал он, подпрыгивая на одной ноге…
— Сельсовет не может приказать, — оказал Тагай. — Делай сам караван. Сельсовет поможет…
Мы вышли с Карабеком на крыльцо. Карабек насвистывал что-то, задумчиво качая головой, и хлопал себя плеткой по сапогу. Мимо нас проходили толпы, суета, запахи и яркие краски базара. Это стремительное движение, казалось, было преднамеренно безучастно к нам, и ничто не могло его остановить.
«Вот попробуй делать караван, — подумал ч. — Неужели моя посевная сорвана, и я с ячменем засяду здесь на весну?»
— Тут даже нет ни одного знакомого, — сказал я Карабеку. — С кого начать?..
— Почему нет знакомого? — покачал головой Карабек. — Вот один старый знакомый есть…
Он указал плеткой, и я увидел на противоположной стороне улички Палку Моисея. Юродивый дервиш стоял среди толпы, прямо против крыльца, и смотрел на нас.
Не успел я толком рассмотреть его, как в ту же секунду он исчез, словно растворился в толпе.
Что такое? Уж не преследуют ли меня призраки кишлака Кашка-су?
— Старая собака, пестрый гусь, — сказал Карабек, сплевывая. — Привязался, как ослиный хвост. Пойдем, может быть, тут есть еще и другие знакомые.
МАРИНКА
Медленно пробираясь между рядов всадников и пешеходов, мы шагали вдоль улицы. Острый запах зеленого табачного порошка стоял в воздухе. Он смешивался с запахом жареной баранины и перца, шедшим из чайхан. Среди верблюдов сновали продавцы стеклянных бус, амулетов и всякой дряни. Тут же почти открыто торговали контрабандными товарами.
Вдруг навстречу мне, расчищая себе дорогу криком, выскочил мальчик верхом на осле. Это был Исаак, ученик-санитар из медпункта.
— Скорее, скорее! — закричал Исаак. — Я тебя везде искал. Джалиль Гош умирает. Он хочет говорить с тобой.
Мы бросились почти бегом вслед за мальчиком. Поговорить с Джалилем нужно было обязательно. Во что бы то ни стало надо было выяснить, кто в него стрелял. Конечно, Барон был причастен к этому делу. Но где доказательства?
В медпункте мы встретили женщину-врача. Она недоумевала: больному становилось лучше — и вдруг жар, рвота.
