Нет, никогда она не выдаст себя, не расскажет ему о своих чувствах. Доводись им все-таки расстаться… Лорна сжала в кулаке сорванную розу; шипы впились в ладонь, и физическая боль на секунду заглушила боль души. Девушка лизнула крохотную ранку. Ах, если б можно было так же слизнуть боль возможной разлуки с любимым!

Солнце уже поднялось и вовсю освещало пальмы, когда Лорна вышла из тихого маленького патио и направилась обратно лабиринтами жасмина, синими звездочками сиявшего в солнечных лучах. В роще работали закутанные до глаз люди. Все сильнее ощущалась приближавшаяся полуденная жара, розы начали источать сладостный аромат, раскрываясь навстречу солнцу.

На обратном пути в прохладной аркаде к Лорне выскочил неизвестно откуда взявшийся белоснежный персидский котенок и принялся тереться об ноги. Опустив колени на теплые, уже нагретые солнцем изразцы, она стала играть с котенком, очарованная его изумрудными глазками и дружелюбным мурлыканьем.

— Ах ты, маленький, какой же ты славный! — Девушка радостно смеялась, а котенок шаловливо прыгал вокруг, переворачивался на спинку и тыкался ей в руки крохотным влажным носиком.

Она так увлеклась котенком, что не услышала шагов за спиной, и, лишь неожиданно подняв глаза, увидела, что за нею наблюдает Касим. На нем был черный, расшитый золотом плащ и высокие, до колен, кожаные сапоги, как влитые сидевшие на ногах. В глазах, вроде бы спокойных, притаилось выражение, которого Лорна раньше никогда у него не видела, — боль.

— Что случилось? — Она вскочила, и перепуганный котенок убежал. — Твоему отцу сегодня хуже?

— Да… Болезнь прогрессирует. — В два шага Касим оказался рядом и схватил ее за руки; сначала внимательно рассмотрел их, а потом взглянул в глаза.

— С этим котенком ты и сама похожа на ребенка, — заметил он.

Нет, Лорна не ощущала себя ребенком, — рядом с Касимом это было просто невозможно. Слишком много мужского чувствовалось в этом человеке — высоком, несколько строгом в своих безупречно чистых одеждах, выбранных с безошибочным вкусом. Настоящий арабский шейх. Она любила его сейчас именно за то, чего раньше так боялась.

— Через час мы должны быть у эмира. — Он ободряюще сжал ее руку. — Скажи Кейше, чтобы приготовила для тебя самую красивую одежду.

— Я боюсь, — призналась девушка. — Какой я покажусь ему?

— Голубка моя! — По губам его прозмеилась странная улыбка. — Араб, а тем более эмир, никогда не смотрит в лицо женщине. Так что ты ему покажешься очень хорошенькой. — И поцеловал ее руки.

— А теперь иди к Кейше.

Касим опять улыбнулся и ушел в другую половину дворца. Лорна смотрела ему вслед. В его облике ощущалась печаль, приводившая девушку в отчаяние и усиливавшая предчувствие, что встреча с эмиром станет прелюдией к ее отъезду.

В покоях ее уже ждала Кейша, чтобы помочь одеться, но Лорна решила прежде всего принять прохладную ванну, чтобы освежиться и успокоиться перед решающей встречей.

Потом Кейша расчесала ей волосы до блеска и облачила в длинное шелковое платье и прозрачную тунику с расшитыми рукавами. На голову девушки она надела маленькую, украшенную драгоценностями шапочку с вуалью, закрепив вуаль на плече аграфомnote 61. На ногах у Лорны оказались жемчужного цвета туфельки. Обернувшись к своему отражению в зеркале, она даже замерла от восхищения.

— Лелла и в самом деле жемчужина сиди Касима.

— Кейша расправила длинную, в несколько ярдов, вуаль и удовлетворенно улыбнулась. — При таком же врожденном чувстве красоты, как у матери, и такой же дьявольски горячей крови, как у отца, немудрено, что он выбрал именно вас.

— Кейша, я собираюсь к его отцу и очень нервничаю.

Старушка внимательно взглянула прямо в глаза отражению Лорны, а потом, улыбаясь, коснулась прядки белокурых волос.

— Теперь эмир уже не так суров, как до болезни. Не надо бояться его.

Но Лорне все-таки было боязно. Она почти не сомневалась, что он распорядится отлучить своего сына от нее.

Пришел Касим и накинул на шелковое платье девушки тот плащ, в котором она была с ним на крыше минувшей лунной ночью. Они долго шли длинными сводчатыми коридорами, украшенными резьбой и позолотой, и наконец добрались до массивной двери с золотым полумесяцемnote 62.

За дверью находился зал приемов — великолепный, пышный; в таком зале в старину на одном из диванов вполне мог возлежать султан, попивая шербет и слушая музыку рядом со своей любимой наложницей.

Лорна смотрела на Касима, и в ее синих глазах затаилась бездна вопросов. Он же в черной с золотом одежде, с особой золотой повязкой на голове, обозначавшей его высокое положение, был величественно великолепен и заставлял ее сердце биться еще сильнее. Торжественный наряд, строгая прямая осанка и несколько суровый вид делали его чужим и далеким.

— Прошу тебя, скажи! — Слова сами рвались из груди. — Я знаю, что твой отец отошлет меня!

Его взгляд остановился на лице девушки, ноздри расширились и задрожали, словно самая мысль о разлуке с нею вызывала в нем яростный протест, словно он нуждался в ее обществе ничуть не меньше, чем в пустыне. Касим уже открыл рот, чтобы сказать Лорне что-то важное, но в этот момент дверь распахнулась и одетый в белое слуга с отменной вежливостью пригласил их следовать за ним.

Еще через мгновение они уже стояли перед лицом Хусейна бен Мансура — могущественного эмира племени саади, главы большого арабского клана, корни которого прослеживались задолго до крестовых походов.

У него были большие выразительные глаза и жесткое лицо человека, привыкшего управлять. Старый, гордый, он даже в болезни сохранял величественность, полулежа на высоких подушках в кровати с балдахином до самого потолка.

Долго и внимательно рассматривал эмир Лорну, такую маленькую, хрупкую, растерянную в этом арабском наряде. Взгляд его остановился на вуали, которую девушка сжимала пальцами, но не прятала за нею лица, потом медленно перешел на Касима, молча и напряженно стоявшего в ногах широкой кровати. В комнате находились и другие люди, очевидно какие-то чиновники, также хранившие молчание.

— Итак, сын мой, — на лице эмира стала медленно появляться улыбка, и тотчас же все, находившиеся в комнате, почувствовали, как спало напряжение, — значит, это и есть та самая белокурая румия, которую ты выбрал себе в жены, а?

При этих словах над Лорной словно разверзлось небо, раздался удар грома, а затем снова воцарилось молчание. Она растерянно смотрела на Касима. Нет, невозможно! Наверное, это сон, безумный, невероятный сон!

При виде ее растерянности губы Касима искривились в язвительной улыбке.

— Отец пожелал, чтобы я взял жену, и я выбрал тебя, — произнес он с вызовом.

Лорна стояла, утратив дар речи, и понимала, что все смотрят на нее. Так вот о каком возмещении убытков и искуплении грехов говорил Касим прошлой ночью! Да, уж это было не просто искупление грехов, a amende honorablenote 63, никак не меньше!

Вентилятор под потолком издавал тихое, гипнотическое урчание. Теперь девушка поняла, для чего на нее надели и это шелковое платье и эту вуаль… Здесь, у государственного ложа эмира, должно состояться бракосочетание и должны прозвучать обеты! Все в ней протестовало; хотелось закричать: нет! Только не так — без любви, без нежности, без всякой надежды на грядущее счастье! Ведь она-то жаждет только его любви, сердечной привязанности, а без них какое же может быть счастье, какая радость!

Но тут Лорна вспомнила незабываемые мгновения с Касимом: прогулки в песках под рассветным небом, как они делили опасности песчаной бури, как он выдавал ее друзьям-кочевникам за мальчика, — и протест замер на ее губах. К тому же она считала, что все равно у него в плену — в плену его загадочности и мощи, и если именно этого он от нее хотел, то ей следует покорится его воле.