– С этого и надо было начинать! – проворчал он. – Вы магистр?

– Больше.

– Преподобный?

– Еще больше. Знайте, что я достиг восемнадцатой степени и обладаю властью скрутить вас в бараний рог, если вы не сделаете того, о чем я вас сперва просто вежливо попросил.

– Чего вам, собственно, нужно?

– Всего-навсего статейки: вы достаточно поднаторели, чтобы суметь восстановить справедливость, не выставив себя на посмешище. Но только быстро! Мне очень не понравится, если из-за вас миссис Каррингтон, которой предстоит пробыть в нашей стране еще несколько недель, обнаружит, что двери великосветских салонов захлопываются у нее перед носом!

– Договорились. Немедленно сажусь за статью.

– В таком случае мы оба забываем о том, что только что произошло. Ваш покорный слуга!

На следующий же день в рубрике, которую вел Жан Лоррен, появилась за его подписью статья, озаглавленная: «Новый франко-американский брак». В ней в самых изысканных выражениях сообщалось о близящейся свадьбе мисс Эмити Форбс из Филадельфии и Никола Риво, кавалера ордена Почетного легиона и т. д. К этому было присовокуплено, что невеста и ее племянница, неотразимая миссис Каррингтон, заслуженно пользуются уважением в высшем обществе всего мира и что племянница, вернувшаяся из поездки с друзьями по Голландии, занявшей несколько дней, с радостью узнала о готовящемся событии. В завершение автор просил прощения у этой «искренней приверженки Франции» за недоразумение, в результате которого кое-кто, возможно, посмел отождествить ее с героиней недавно случившегося эпизода, чему виной неверно указанные инициалы…

Статья произвела тем более отрадное действие, что Жан Лоррен был известен своей неспособностью приносить извинения. Записные сплетники тут же принялись вынюхивать, кем же на самом деле была героиня истории со Средиземноморским экспрессом. Статья появилась своевременно: Александра уже успела обратить внимание на странное отношение к себе двух-трех знакомых особ, которые из кожи лезли вон, лишь бы их поведение не выглядело так, словно они попросту отвернулись от нее. Хуже всего было то, что в их число входила одна американка, о которой каждому было известно, что она наставляет мужу рога.

Александра, удрученная до такой степени, что уже подумывала, не захворать ли дипломатической болезнью, поручив тете Эмити, не запятнанной подозрениями, сопровождение Делии, с радостью приняла приглашение Долли д'Ориньяк та звала ее на чай в кафе при площадке для игры в поло под названием «Багатель» – одно из самых изысканных и закрытых для посторонних заведений Парижа в разгар сезона.

«И не вздумайте отказываться! – писала Долли. – То, как поступили с вами, именуется подлостью, и вы можете рассчитывать на моего мужа и на меня: мы станем за вас бороться!»

То была достойная благодарности преданность, глубоко тронувшая бедняжку; к счастью, необходимость в ней уже отпала. Утром того дня, когда она была приглашена на чай, парижские сплетники рвали друг у друга газету со статьей популярного хроникера. Александра могла уже с легким сердцем руководить первыми шагами юной родственницы в парижском свете, где ее романтическая красота быстро завоевала успех. Долли глядела на окружающих с вызовом, и окружающие тянулись к столику американок, торопясь поздравить Александру с будущим замужеством ее тетушки.

– Что за великолепный предлог для этой своры лицемеров! – вздыхала мадам Ориньяк.

Один лишь маркиз де Моден набрался смелости и высказал собственное мнение. Сперва склонившись к ручке Александры, он устроился с ней рядом поудобнее и прошептал ей на ухо:

– Вы не можете себе представить, как я сожалею, что произошла ошибка. Мне бы очень хотелось считать вас немного виноватой.

– Вам не терпится увидеть меня растерзанной львами?

– Дорогая моя, надобно вам знать, что львы – прежде всего неразумные звери! Мне же остается лишь скорбеть, что вы, с вашей пламенной красотой, остаетесь столь недоступны. Я всегда предпочитал Минерве Венеру. Она меня пугает своим шлемом, копьем, всем своим дурацким видом.

– Однако как бы вы поступили, если бы Жан Лоррен не внес необходимых уточнений? Сидели бы сейчас за этим столиком?

– Даже на самом столике, чтобы меня было лучше видно! Долли отлично знала, что я сегодня буду здесь, и твердо решила поломать из-за ваших прекрасных глаз столько копий, сколько потребуется.

Сердечная улыбка Александры послужила ему благодарностью за искренние, дружеские чувства; после этого она могла сполна насладиться очарованием дня, благоухающим розарием и зеленью лужаек, по которым гарцевали всадники. Ее внимание часто привлекали игроки. Она знала, что Фонсом любит поло, но не осмеливалась произнести его имя, а только попросила, чтобы ее познакомили с играющими, чем с энтузиазмом занялся Моден. Подводя ее то к одному, то к другому игроку из противоборствующих команд, он наблюдал за ней краешком глаза. Не вызывало сомнений, что красавица американка сильно изменилась со времени их последней встречи, причем причина перемены заключалась явно не в замешательстве, в которое ее повергла дурацкая статья Лоррена. Лично он, Моден, придерживался мнения, что статья не была целиком лживой. Он отлично знал Жана де Фонсома и догадывался, что его обуревает безжалостная страсть, которая иногда обрушивается на мужчину, как гроза. Что касается ослепительной Александры, пытавшейся казаться холодной, как лед, то он и раньше подмечал, как она краснеет и безуспешно борется с собой, оказываясь в присутствии молодого герцога. Ведь он видел их танцующими, да так ладно, что вполне можно было заподозрить, что они влюбленная пара; он почти не сомневался, что между ними происходит что-то серьезное. Но что именно? До какой грани дошли их отношения? Красота молодой женщины стала как бы мягче, беззащитней, в ее огромных глазах легко было обнаружить волнение, они словно искали чего-то… или кого-то.

Неподалеку от их стола послышался визгливый женский голос, перекрывший негромкий рокот разговора:

– Здесь собрался весь Жокей-клуб! А где же Фонсом?

Маркиз не расслышал ответа, который прозвучал далеко не так громко: он был занят наблюдением за своей очаровательной соседкой. Он подметил, как она напряглась, как будто в нее попал брошенный кем-то не очень тяжелый предмет, и в ее пальцах, обтянутых розовой замшей, задрожала чашечка севрского фарфора, да так сильно, что едва не расплескался чай. Александра аккуратно поставила чашку на блюдце и, повернувшись к Долли, спросила, когда та уезжает в замок в Дордони. Голос ее прозвучал вполне спокойно, словно ее ничто не волновало, и старый дамский угодник одобрил про себя ее светское самообладание.

Раз подопечная не требовала опеки, маркиз немного отвлекся: он как будто узнал обладательницу визгливого голоса. Догадка подтвердилась: то была одна из наиболее зловредных сплетниц Сен-Жерменского предместья. К тому же она смотрела в их сторону, и у маркиза сложилось впечатление, что вопрос был задан столь громко вовсе не случайно. «Похоже, раскаяние писаки не всех убедило», – подумал он. Придется лично заняться этой вздорной особой, когда удалятся миссис Каррингтон и мисс Хопкинс. Всевышний наделил его острым, а иногда и смертельно ранящим язычком, подобным оружию версальских жителей прежней эпохи. Недаром же он приходился правнуком пажу Людовика Пятнадцатого…

На беду, Александра медлила, не поддаваясь на уговоры Модена: она надеялась на появление Фонсома. Тот все не показывался, и маркиз с грустью наблюдал, как все больше омрачается ее прекрасный взор. Его охватила жалость к ней, а за жалостью – потребность прийти ей на выручку.

– Придете ли вы сегодня вечером на бал к Латур-д'Овернам? – осведомился он, предлагая миссис Каррингтон руку, чтобы проводить ее к карете.

– Несомненно. Правда, я буду там не ради собственного удовольствия. Должна признаться, свет мне порядком наскучил, но нельзя же допустить, чтобы Корделия, проделав столь долгий путь, не увидела ничего, кроме интерьеров Ритца»!