Александра почувствовала, что у нее на глаза наворачиваются слезы.

— Что случилось, Алли? — спросил Роб.

— Мои мальчики ведут себя как настоящие мужчины, — ответила девушка.

— Мы и есть мужчины, почти, — сказал Кит. — Пора тебе это заметить.

— И мы вполне можем тебе помогать, — добавил Вин. Она вытерла глаза.

— Ну что ж. Тогда занимайтесь делами. Я почитаю до тех пор, пока вы не придете меня сменить.

— Можно, мы придем, когда покончим с делами? — спросил Роб. — Ты же читаешь нам «Одиссею». Если он будет спать, сможешь еще почитать потихоньку?

Мальчики дожидались ответа. Их сестра с облегчением улыбнулась. Они не боятся брать на себя ответственность, значит, действительно повзрослели.

— Хорошая идея. Если эта беготня не разбудила его, значит, и чтение не помешает. — Александра с тревогой посмотрела на застывшую фигуру больного. — Я слышала, что спящие воспринимают голоса. Если так, то мое чтение вслух будет действовать на него успокаивающе, он поймет, что рядом люди, готовые прийти на помощь. Да, будем читать, как обычно, пока… — она запнулась, — ничего не переменится.

Незнакомец лежал абсолютно неподвижно, а вокруг него громоздились чудовища, рычали великаны-людоеды, герои сражались с бурями и злыми волшебниками, сирены околдовывали путешественников, и все эти видения, расплываясь, поднимались, словно дым, вверх, к широким балкам потолка. Александра все читала низким, волнующим голосом, а мальчики слушали, смотря в пустоту и воображая ожившую сказку. Человек в кровати не шевелился. Только раз, когда в камине треснуло полено, распадаясь от жара, легкая гримаса исказила его лицо. Может, из-за того, что он испытывал боль. А может, это была попытка вырваться из забытья, постараться понять смысл звучавших слов. Никто не заметил этого. Все были слишком поглощены рассказом.

Драмм слышал голос. Звуки пробудили его от тяжелого сна. Он напрягся, пытаясь сесть и оглядеться вокруг, но боль заставила сдаться. Ну и хорошо. Может быть, двигаться опасно. Мало ли кто за ним следит? Но тут раненый мужчина вспомнил, что находится в безопасности. Никаких выстрелов, никакого риска. У него болит нога, потому что сломана. Боль во всем теле, потому что он упал с лошади. А голова раскалывается, потому что он ударился о землю.

Драмм осторожно открыл глаза и посмотрел на тени, пляшущие на покатом потолке. Он видел потемневшие балки, грубую штукатурку. Наверняка крестьянский дом. Видимо, сейчас ночь, потому что горит лампа, и еще комнату освещает огонь камина. Драмм чувствовал, что на него давят одеяла, было жарко, он хотел бы сбросить их, но на это не было сил. Голос, звучавший в его больной голове во время сна, все продолжал произносить какие-то слова. Это был женский голос, тихий, успокаивающий, но говорящий на чужом языке.

Драмм наморщил лоб. Это Франция? Испания? Италия? Возможно. Он бывал за границей и выполнял там опасные задания. Память возвращалась. Все происходило много лет назад. До того, как маленького императора отослали на Эльбу… Эльба! Он не был там с тех пор, как Наполеон нарушил свое обещание и пошел войной на Европу. Потом бывшего французского императора сослали на остров Святой Елены. Драмм видел это своими глазами, потому что тоже был там. И знает, что сейчас находится в другом месте.

Голос говорит на греческом? Значит, он в Греции? Нет, это невозможно. Будем вспоминать дальше. Год, время года, месяц и число. Да, прошел год с тех пор, как Драмм был на острове Святой Елены. Он, конечно, в Англии. В него стреляли, он упал с лошади. Ему плохо, нога горит как в огне, болит все, от головы до пяток, особенно голова. Боль пульсировала в такт со словами, произносимыми мягким голосом, который пробудил его ото сна.

Драмм с усилием повернул голову. В комнате было еще четверо. Двое юных парнишек, один маленький мальчик. У них светлые волосы, и все они как зачарованные слушают женщину, читающую книгу. Он помнит ее, когда-то разговаривал с ней. Кажется, знает ее имя. Но это мимолетное воспоминание, иначе Драмм никогда бы ее не позабыл.

Хозяева дома дежурят у его постели? Значит, жить осталось недолго? Сердце заколотилось от этой мысли, но, приглядевшись, он понял, что никто не обращает на него внимания. Все слушали книгу. Женщина сидела у огня и читала древние слова, которые дети его круга изучают в школе. «Одиссея». Драмм ощутил невероятную гордость из-за того, что вспомнил это. Значит, снова начинает соображать. Он некоторое время наблюдал за женщиной, пытаясь собраться с мыслями, которые расползались, создавая неясные образы.

Мальчики совсем белокурые, а у нее золотисто-каштановые волосы. Но она не похожа на их мать не только внешне: девушка слишком молода. Хотя ей может быть сколько угодно лет, бывают такие женщины без возраста. Кроме того, Драмм видит ее издалека и плохо соображает. Но достаточно, чтобы чувствовать ее притягательность. Да и кто бы не ощутил этого?

Лицо незнакомки окутывают розовато-золотистые отблески огня. Она не красавица. Слишком сильный характер, несвойственный хрупким созданиям, отражается на лице. Драмму казалось, что девушка светлокожая, с выразительными глазами под летящими бровями, с прямым носом и правильными чертами лица. Рот идеальный — губы пухлые, мягкие и теплые. Удивительно, откуда он это знает?

Ему были видны ее высокая грудь, изгиб шеи, плечи и руки хорошей формы. Гладкие, блестящие волосы зачесаны назад — стиль немодный, но ей идет. Это лицо могло бы послужить моделью для создания образа вечной женственности, средневековой мадонны, женщины на картинах, которые Драмм видел в Риме. Сейчас в моде хрупкость, а она слишком крепкая, здоровая и не красавица. Просто милая.

Он улыбнулся. Не так плохо умирать в кровати симпатичной женщины. Привлекательные женщины встречались ему и раньше. Что говорил его отец?

— Слишком много женщин, Драмм. Наверное, это можно было понять и простить, когда ты был моложе. Но подумай, сколько тебе лет! Два последних года ты только и делал, что ходил на свадьбы друзей. Остался хоть один из них неженатым?

Драмм вспомнил, что ответил в тот раз:

— Один остался.

И это была правда. Он редко обманывал отца. Конечно, он не святой, но любит своего отца. Более того, уважает его.

— Ты ходил на очень много свадеб, согласись, Драмм, — продолжал отец. — Когда же ты придешь на свою собственную?

— Когда встречу женщину, которую смогу полюбить, как ты любил маму, — честно ответил Драмм.

Сейчас ему было стыдно об этом вспоминать. Высокие скулы отца побагровели, и он отвернулся. Драмм тогда чувствовал себя ужасно. Он не хотел причинять отцу боль.

— Я бы тоже хотел жениться по любви, — заговорил он, чтобы поскорее избавиться от чувства стыда. И, словно защищаясь от нападок, добавил: — Но когда мама умерла, ты не ушел в монастырь. И не страдал в одиночестве. Кстати, как поживает уважаемая миссис Дейн?

Отец внимательно рассматривал свои ногти.

— Мы расстались с этой леди, Драмм. И нисколько не переживали по этому поводу, хоть и знакомы несколько лет, — заметив удивленный взгляд сына, добавил он. — Поскольку наши отношения не были вызваны сердечной привязанностью, как подчас бывает у тебя. Но наши с тобой ситуации нельзя сравнивать. Мне пятьдесят пять, дорогой мальчик. И у меня есть наследник — ты. Я продолжил родословную. А ты нет. Наша генеалогия прослеживается до 1033 года, когда наши предки сражались на стороне короля Кнута. И теперь, после всех тяжких трудов и славных побед, после всей нашей долгой истории, неужели ты позволишь угаснуть древнему роду?

Драмм помнил лицо отца, смотревшего на него с непередаваемой грустью. Это было гораздо хуже, чем ярость.

— Ты пользуешься успехом у женщин, Драмм, — сказал он. — И тем не менее абсолютно одинок. Я хочу, чтобы это изменилось. Время пришло!

Да, отец был прав. Эти мысли занимали Драмма в ту роковую поездку верхом, при возвращении в Лондон. Из-за этого он не осознавал, что творится вокруг, и не был готов, впервые за многие годы, ни к какому нападению. Зачем беспокоиться о нападении здесь, в Англии? Затем, что человек, работавший на правительство, всегда должен быть начеку. А у него тогда сложились трудные отношения с весьма решительной дамой, и сейчас они никуда не делись. Молодой человек застонал, подумав об этом. Как он мог предложить женщине только руку, но не сердце? И почему сердце молчало?