Драмм повернулся в постели, и деревянная планка воткнулась ему в ногу, прогоняя прочь эротические фантазии.

— Мы танцуем! — с улыбкой проговорила она, напоминая ему, что с ногой у него все в порядке и они на балу. Он был очень горд.

— Я же говорил, что так и будет.

Они танцевали, медленно вращаясь, и Драмм переплывал из сна в темное, глубокое, лишенное образов наслаждение.

— Что ты делаешь? — спросил его отец.

— Танцую, — ответил Драмм, снова возвращаясь в сон.

— Очень хорошо, — сказал отец, и Драмм, опустив глаза, обнаружил, что теперь его партнерша — изысканная Аннабелл.

Она была прекрасна, вся в голубом, но ему внезапно стало так холодно, словно он танцевал с ледяной статуей. Драмм оглянулся в поисках Александры и увидел ее — танцующей в объятиях его отца.

— Прекратите! — закричал он. — Вы не можете этого делать. Она простолюдинка, отпустите ее.

Руки отца опустились, и, поскольку Александра кружилась, она не устояла на ногах и упала на пол.

В это мгновение ее лицо приобрело ужасное выражение, которое поразило Драмма в самое сердце, потому что на ее лице отразились вина и страх. Драмм замер.

— Я уже видел это выражение, — сказал он, — не помню, когда и где. Перестань, пожалуйста.

— Ты знаешь, когда, — сказала она, — и почему. — Он застонал, припоминая, побежал к ней, пытаясь помочь ей встать, но остановился и посмотрел вниз, потому что почувствовал боль. В его голень впилась крыса. Испугавшись, он сильно затряс ногой…

— Милорд? — послышался голос рядом с кроватью, Драмм открыл глаза. И снова зажмурился, потому что свет от лампы, которую держал Граймз, ослеплял его в темной комнате.

— Вы кричали, — сказал Граймз. — Вам больно? Нога болит?

— Болит, — ответил Драмм. — Посмотри, что там с ней?

Граймз поднял одеяло, поднес лампу ближе и тревожно свистнул.

— Планка из шины переломилась и впивается вам в ногу. Неудивительно, что вы закричали!

— Кровь есть? — спросил Драмм, морщась и поднимаясь на локте, чтобы взглянуть на ногу.

— Удивительно, крови нет. Щепочка небольшая, но колет, должно быть, болезненно. Похоже, вы стукнулись о стол или еще обо что-нибудь и расщепили дерево. Я говорил, что эти упражнения вам не подходят! Теперь придется каждый вечер проверять шины. Дерево стало непрочным, оно с самого начала было не лучшего качества.

— Я не думал, что стоило заказывать шину из красного дерева, — пробормотал Драмм.

— Лежите спокойно, милорд. Можно отломать этот кусочек и отшлифовать место разлома. Не думаю, что это нарушит прочность всей конструкции.

— Не надо человеку носить деревянную одежду, — проворчал Драмм. — Который час?

— Почти рассвело. Я обо всем позабочусь, и вы сможете снова заснуть.

— Какой смысл, — сказал Драмм, зевая. — Зажги лампы и отдерни шторы. Если бы я отправлялся на верховую прогулку, как привык, то уже все равно вставал бы. Проклятие! Не могу дождаться, когда меня освободят от этой клетки.

В комнате были зажжены все лампы. Раскрытые шторы позволяли видеть розовато-серый рассвет. Драмму вспомнился сон, таявший вместе с темнотой. Он не стал его удерживать, поскольку не хотел об этом думать. Он будет танцевать на балу на самом деле, Александра не упадет, а его отец… Это всего-навсего дурацкий сон. Наверное, ему приснилось такое, потому что он волнуется, как примет девушку общество. Хотя не стоит беспокоиться. Он позаботится о том, чтобы ее никто не обидел и не оскорбил. В конце концов, он ей обязан.

— Грир, Хендерсон, Коупли и Фитч? — мрачно повторил Драмм через несколько часов, сидя за завтраком. — И все они сейчас в Лондоне?

— И Нортон, — добавил его гость, подходя к буфету и накладывая себе еще яичницы. Драмм покачал головой.

— Нортон эмигрировал в прошлом году, как утверждают мои источники. Причина — кредиторы и разгневанная жена. Черт побери, Эрик, мы гоняемся за тенью. Война закончилась, Наполеон мертв. Все это не имеет смысла. По какой причине на меня напали? Может, вообще ни по какой. И нападут ли снова? Наши враги перековали мечи на орала. Если они все еще что-то замышляют, то делают это в служебных помещениях банков. Сейчас крупные финансовые мошенничества — единственный способ борьбы. Армии обеих сторон измотаны, устали и люди, и орудия. Время, когда говорили пушки, закончилось, даже сумасшедший знает об этом. Если хоть на минуту допустить, что в меня действительно стрелял враг, это произошло потому, что он случайно увидел меня и узнал. Если так, то все случилось под влиянием момента, и он наверняка об этом пожалел. Должно быть, потом он пришел в себя и сбежал, радуясь, что у него есть такая возможность. Признайся, сейчас никто не покушается на мою жизнь, кроме неутомимых мамаш, которые ищут себе богатого зятя.

— Правда? — спросил Эрик, подняв бровь. — И поэтому ты нанял соглядатая следить за твоим отцом? Он обнаружил слежку и рассказал мне перед отъездом, его это очень позабавило. Кажется, он нанял того же человека, чтобы присматривать за тобой.

— Вот жадный негодяй, хочет получать плату с двух сторон.

— Ничего он не получит. Я пошутил. Твой отец его прогнал. — Эрик снова сел за стол. — И сказал этому жадине, что тот может работать на тебя, если захочет, но он намерен сначала оторвать голову любому, кого заметит крадущимся за собой, а только потом поинтересоваться его документами.

— Он так и сделает, — слегка улыбаясь, сказал Драмм.

— Интересно, а ты утверждал, что не беспокоишься, — заметил Эрик.

— Я могу рисковать своей собственной жизнью, хотя не думаю, чтобы в этом был какой-то риск, — быстро добавил Драмм. — Но не могу ставить на карту жизнь тех, кого люблю. Не делай такое удивленное лицо. Может, я и заслужил репутацию бесчувственного, поскольку никогда не обмирал перед прекрасной леди, но это не означает, что я не могу любить своего отца.

— Я такого не говорил, — сказал Эрик. — И я тебя понимаю. Он выдающийся человек. Он очень похож на тебя и тоже кажется холодным, пока не узнаешь его поближе и не поймешь, что все совсем наоборот. Я рад, что за эти несколько недель узнал его получше. Я тоже восхищаюсь собственным отцом, — продолжил Эрик, и его вилка застыла в воздухе, пока он думал, — и люблю его. Это важно. Хорошая мать учит сына, как любить других женщин. А хороший отец учит его уважать женщин и является примером во всем. Мальчику нужен пример для подражания. Я знаю слишком много мужчин, которые боятся, презирают или даже стыдятся своих отцов. Нам с тобой повезло.

— Да, — согласился Драмм. — О маме я помню только, хорошее. Но поскольку она, к сожалению, умерла молодой, это лишь ощущения — тепла, уюта, и… красоты. Думаю, она была очень красива. И портрет это подтверждает. Ты бы ни за что не догадался, что она — моя мать. Но я вылитый отец. Ну и хорошо, думаю, мне не подошли бы маленький носик и губки бутончиком. Я знаю, все маленькие мальчики считают, что их матери — само совершенство. Как ты думаешь, они потом ищут в своих женах именно это? Если так, то я никогда не женюсь, потому что, как бы мне ни нравились дамы, я еще не встречал ни одной идеальной.

— Боже тебя упаси. Как можно жить с совершенством?

— Женщине, на которой я женюсь, придется этому научиться, не правда ли? — спросил Драмм.

Эрик ухмыльнулся, искоса взглянув на друга.

— Значит, ты уже нашел эту счастливицу?

— Пока нет и навряд ли найду, в таком состоянии, — задумчиво произнес Драмм. — Мысль о том, что я не могу охотиться за женой, еще несколько недель назад совсем бы меня не беспокоила. А сейчас беспокоит, потому что я начал ощущать, как бежит время. Ты говорил, мой отец умен, так оно и есть. Я не хочу быть слишком старым, когда стану качать на колене своих детишек.

— Охотиться? — фыркнул Эрик. — Да это на тебя охотятся. Весь дом каждый вечер заполняется твоими поклонницами.

— А я сижу, как чучело совы, и смотрю на них безразличным взглядом. Нет. Не так надо искать жену. Я должен погулять и поговорить с женщиной наедине, может, даже увлечь ее в темный уголок, чтобы немного проверить, подходим ли мы друг другу.