Конан потрепал своего любимца по холке. Животное фыркнуло, успокаиваясь. Подняв правое копыто скакуна, Конан приложил к нему только что изготовленную подкову. Она пришлась впору.

Конь послушно стоял на месте, пока хозяин прилаживал железку к копыту. Завершив работу, человек спрятал нехитрый инструмент в широкий карман кожаного фартука, отпустил конское копыто и отошел в сторону. Животное затанцевало на месте, переминаясь с ноги на ногу, словно примеряя новую обувь.

Немного полюбовавшись сделанной работой, Конан огляделся. Яркое солнце горело в ослепительно синем небе, даря тепло суровым горам. Пологие склоны и крутые уступы, укутанные зеленью трав, молчаливыми древними исполинами наблюдали за работой человека, волею судеб заброшенного в эти суровые, но неповторимо прекрасные места.

Сейчас, наверное, уже никто не смог бы вспомнить, откуда среди этих неприступных гор возникла одинокая башенка и кто ее построил. Гордое величие этого полуразрушенного, но не покоренного природой сооружения привлекло Конана — и он остался здесь рядом, ведя жизнь одинокого отшельника вот уже несколько лет. Только однажды сюда забрели пастухи в поисках новых пастбищ и остановились на ночлег. Они и теперь иногда заходят, меняя снедь и овечьи шкуры на металлические поделки Конана.

А год назад с ними пришла девушка, дочка одного из пастухов. Ее мать умерла, а она, так и не выйдя замуж, отправилась с отцом в горы пасти овец.

И с этой минуты жизнь Конана изменилась. Черт возьми! Она была просто красавица! Белокурые волосы спадали пушистыми прядями на полные плечи, черные густые брови подчеркивали великолепие глубоких синих глаз, а кокетливо вздернутый носик и необычайно алые губки придавали ее лицу просто божественное очарование. Она была великолепна! А фигура!.. Девушка была достаточно высокой, и ее сильное стройное тело, затянутое в узкий лиф шерстяного платья, дышало нежной свежестью полевого цветка.

— Герда!

Она вышла из дверей старой башни заброшенного замка и, быстро перебирая ногами, закрытыми широкой темно-коричневой юбкой до пят, подбежала к Конану.

— Ты хотел меня видеть? — приблизившись, спросила она.

— Конечно, мой цветочек, — радостно воскликнул Конан и заключил девушку в объятия.

— Ты сделаешь все, что я хочу, милый? — прошептала она, прижимаясь к нему всем телом.

— Конечно! Я сделаю все, что ты захочешь!

Стоявший за спиной Конана жеребец громко заржал, взрывая копытом землю. Молодые люди счастливо рассмеялись.

— Я смертельно устал и голоден как волк, — рыкнул Конан и, шутливо взревев, подхватил девушку на руки. — Пойдем, я умоюсь.

С девушкой на руках он пошел к стене сарая, где стояла дубовая бочка, до краев наполненная холодной дождевой водой. Опустив Герду на землю и сбросив с шеи петлю фартука, он расправил плечи и окунул голову в темную прохладу воды.

— Господи! Хорошо-то как!

Девушка улыбаясь побежала в дом — и через минуту вновь появилась, держа в руках большое блюдо с куском жареного мяса, лепешкой и высоким кувшином. Поставив нехитрую снедь на большой камень, она опустилась в траву и, пока Конан ел, нежно смотрела на него.

Покончив с трапезой, Мак-Лауд опустился на траву рядом с ней. Она положила голову на его широкую грудь и, глядя прямо в глаза, прошептала:

— Повелитель мой, — ее губы чуть шевелились, выпевая ласковые слова,

— я так рада, что нравлюсь тебе…

— Ты всегда будешь мне нравиться, — кивнул Конан.

Он крепко обнял подругу и, прижав к себе, тронул ее теплые губы долгим поцелуем.

Хвост белоснежного скакуна промелькнул над ними, на мгновение закрывая голубой купол неба. Мелкие камешки и песок, поднятые в воздух копытами, посыпались на влюбленных. Девушка вскрикнула. Конан подскочил и бросил недоумевающий взгляд белого коня, на котором сидел странно одетый немолодой человек.

На лице незваного гостя, покрытом множеством морщин и оливковым загаром явно не местного происхождения, появилась довольная улыбка.

— Добрый день! — вежливо кивнув головой, заговорил незнакомец, произнося слова с каким-то слабым акцентом. Акцент был явно не ирландский и не французский. Конан не смог определить происхождение незнакомца. Тем временем странный человек поднес руку, затянутую в тонкую мягкую перчатку, к широким полям шляпы из заморского красного фетра с большой серебряной пряжкой, в которую были вставлены диковинные перья какой-то заморской птицы. Какой именно птицы, Конан не знал. Он таких никогда не видел.

— Я Санчос де ла Лопес де Рамирес, — представился всадник.

Хорошо поставленный голос и умение держаться указывали на то, что этот человек знатного происхождения и хорошо воспитан. Правда, Конан ничего этого не понял. Он просто очень удивился пришельцу и выступил вперед, на всякий случай прикрывая собой девушку.

— Ты кто?

Легкий смех вырвался из груди незнакомца. Подняв седые брови, он повторил, четко выговаривая непривычные для Конана слова:

— Санчос де ла Лопес де Рамирес.

Настороженный Конан сделал еще шаг навстречу и спросил:

— Что тебе нужно?

Рамирес соскочил с коня. Налетевший из-за фиордов ветер трепал перья на его шляпе и роскошный плащ, расшитый розетками из тех же перьев. Поправив золотую фибулу на плече, он откинул полу плаща и протянул руку в перчатке.

Конан покосился на раскрытую ладонь и снова произнес:

— Что тебе нужно?

— Мне нужен ты, — весело сказал гость.

Его слегка раскосые глаза превратились в узкие щелочки, взрывая кожу в уголках век глубокими морщинами. Рот под тонкими усами растянулся в добродушной улыбке.

— Ведь ты Конан ап Кодкелден Мак-Лауд. Ты был ранен в сражении и тебя выгнали из твоего клана, из деревушки Глен-Финен. Пять лет назад.

Девушка испуганно посмотрела на чужеземца и, дернув Конана за руку, тихо проговорила:

— Кто это?

Рамирес бросил учтивый взгляд на девушку и галантно раскланялся.

— Иди в дом, — тихим голосом приказал Конан.

— Нет, я останусь с тобой.

Неизвестно откуда взявшаяся злость овладела Конаном.

— Делай, что тебе говорят, женщина, — прорычал он.

— Мы скоро придем, Герда, — спокойно подтвердил Рамирес, все еще продолжая улыбаться.

Мертвенная бледность появилась на лице девушки. Накинув на плечи Конана накидку, Герда быстро пошла к дому, постоянно оборачиваясь и спотыкаясь. Когда она скрылась за дверью, в безоблачном ясном небе грянул оглушительный гром. Конан поднял голову. Ослепительная вспышка молнии расколола синеву, соперничая в яркости с солнцем. В этот же миг невообразимая боль наполнила тело. Возникнув в груди, она неудержимо и быстро разрасталась. Казалось, еще миг — и окровавленные клочья бывшего Конана разлетятся во все стороны.

Но боль ушла так же внезапно, как и возникла. Лишь в глазах еще мелькали сверкающие шары, да в ушах стоял непривычный гул. Мышцы, собравшись в единый искореженный страхом сгусток, ослабели, и подогнувшиеся колени не выдержали веса туловища. Испустив из груди оглушительный нечеловеческий вопль, Конан рухнул на траву под ноги шарахнувшегося в сторону коня Рамиреса.

Испанец присел на корточки рядом с лежащим на земле юношей и тихо произнес:

— То, что ты сейчас испытал, это Сила. Тебе надо уметь пользоваться ею.

— Кто ты? — выдохнул Конан, приподнимаясь на локтях.

Рамирес поднялся на ноги и, воздев руки к небу, воскликнул:

— Мы с тобой братья, Кодкелден! Мы с тобой одной крови!

Вновь ударила молния. Голос Рамиреса, подхваченный холодным ветром, ударился в скалы и эхом понесся далеко в горы.

…Бренда вошла в прокуренный кабинет Моррана и, бросив неодобрительный взгляд на сидящего с сигаретой в зубах толстяка, поздоровалась. Фрэнк, разговаривавший по телефону, прикрыл микрофон трубки рукой и быстро шепнул:

— Привет!

Затем, снова вернувшись к разговору, он зажмурил глаза, глубоко вздохнул и, грубо выругавшись в трубку, бросил ее на аппарат.