И она хочет того же. Он понимал это по тому, как ее тело ослабело в его объятиях, сдаваясь. Она растворилась в нем, теплая и сладкая.

Он поднял ее и понес к длинному деревянному столу, положил так, что ее бедра пришлись на край стола. Он тяжело задышал, сердце заколотилось в груди при виде пылающих щек, приоткрытых розовых губ, доверчивых синих глаз, затуманенных желанием. Ее юбки были в беспорядке, открывая взору стройные девичьи ноги.

Такая желанная! Такая созревшая для любви. Никогда в жизни он не был столь возбужден. Ему хотелось видеть ее обнаженной, распростершейся перед ним. Единственное, что удерживало его от того, чтобы сорвать с нее корсаж и увидеть наготу, — присутствие толпы людей в соседнем зале.

Возможность быть застигнутыми лишь сильнее воспламеняла страсть.

Он медленно поднял ее юбки и затаил дыхание. Резко дернулся, в паху потянуло почти невыносимо.

Она была голая от талии и ниже, оставались тонкие чулки цвета слоновой кости, которые заканчивались выше колена, да бледно-голубые атласные туфельки на крошечных ножках. Ноги у нее необыкновенные — изысканной формы, с гладкой бархатной сливочной кожей, которую ему до боли хотелось касаться. А между ног — самая сладкая нежная розовая плоть, средоточие всего самого желанного. Ему не терпелось попробовать ее на вкус. Провести языком по ее медовой складке, почувствовать своим голодным ртом ее дрожь от охватившего наслаждения.

Он помедлил, и это дало ей время смутиться и одернуть юбки.

Он схватил ее за запястье и пристально посмотрел на нее.

— Нет. Я хочу видеть тебя всю, во всей девичьей прелести. Разве ты не знаешь, как ты прекрасна?

Щеки у нее вспыхнули, и он заметил неуверенность, но прежде чем она смогла возразить, он положил руку между ее бедер.

— Господи, какая нежная у тебя кожа. — Он нежно гладил ее самые сокровенные места, и она задрожала. — Как шелк, — хрипло прошептал он.

Она откинула назад голову, и тихий стон, вырвавшийся из ее горла, сказал ему, что она уже забыла о смущении. Его пальцы поднялись выше, ближе, дразня ее, пока она не застонала уже сильнее. Пока ее тело не задрожало.

В страсти, если ни в чем другом, они были равны.

Он глубоко вздохнул, нежный женский запах ее желания взывал к нему самым темным примитивным способом.

— Посмотри на меня, Лиззи, — нежно попросил он, — я хочу видеть твое лицо, когда касаюсь тебя.

Глаза у нее расширились, но она не отвела взгляда.

Он закрыл глаза, едва не закричав от наслаждения, когда наконец его палец погрузился в нее. Облегчение было слишком сильным. Она была такая гладкая и нежная. Такая горячая. Он погружался в нее снова и снова, прижимая ладонь к ее холмику.

Слабые короткие звуки, которые она издавала, заставили его открыть глаза, и выражение крайнего восторга на ее лице едва не остановило его. Он был тверд как камень и готов взорваться. Но он не остановился.

Он хотел, чтобы она достигла высшего наслаждения.

Он наблюдал, как учащается ее дыхание, как на лице появляется выражение смущенного нетерпения, видел, как изогнулась ее спина, а бедра прижимаются к его ладони. Ему не терпелось войти в нее, ощутить этот счастливый миг, о котором так долго мечтал.

Этого момента он ждал. Он немного сильнее нажал на ее холмик, увеличивая трение, чтобы она получила больше удовольствия, и нежно нажал на скрытое потаенное местечко. Ее глаза расширились от удивления, она задрожала и вскрикнула, и этот слабый звук наслаждения взволновал его.

Он едва сдержался, чтобы не присоединиться к ней. Не сейчас… Надо потерпеть.

Он снова поцеловал ее, скользнув языком в ее рот длинными требовательными толчками, развязывая пояс своих штанов и вставая между ее раздвинутых нежных бедер.

Толстая головка его члена втиснулась в ее теплую влажность, от соприкосновения он чуть не лишился сознания, настолько сильным было ощущение.

Все, что ему нужно сделать, — это закрыть глаза, откинуть назад голову и проникнуть глубоко в нее. Она была готова, он ее соблазнил. Если он овладеет ею, то она выйдет за него замуж. Он это знал.

Он не понял, что остановило его — возможно, глубоко погребенные остатки чести, которые Лиззи пробудила к жизни, — но с болезненным рычанием он прервал помилуй. Он смотрел ей в лицо.

— Скажи мне, чтобы я не останавливался, Лиззи, — настаивал он. — Скажи, что хочешь меня.

Смущение появилось в ее глазах.

— Ты же знаешь…

Он посмотрел ей прямо в глаза, преодолевая туман страсти и заставляя себя думать.

— Так ты выйдешь за меня?

— Я…

Колебание было единственным ответом, который он истолковал по-своему.

Она не хочет его. Недостаточно, по крайней мере. Что, черт возьми, заставило его подумать, будто он может соперничать с кем-нибудь вроде Роберта Кэмпбелла? Момент прошел, превращаясь в неловкое молчание.

Огонь в его жилах превратился в лед. Он тихо выругался и отстранился от нее. Боль в чреслах — ничто по сравнению со жжением в груди.

Она села, недоуменно глядя на него.

— Разве ты не понимаешь? Я стараюсь поступить правильно, — попыталась оправдаться Лиззи.

Он повернулся к ней спиной, чтобы на лице не отразилось, какой удар она ему нанесла.

— Я тоже.

Какой же он дурак! Чести нет места в его жизни — больше нет. Его дело — вернуть землю своего клана. Исправить глубокую несправедливость. Он, прищурившись, посмотрел на нее.

— Тебе лучше поскорее сделать выбор, потому что в следующий раз я не остановлюсь. — Он направился к двери. — Надеюсь, ваша семья оценит жертву, которую ты намерена принести ради них.

Она ничего не сказала, только смотрела на него с выражением беспомощности на лице. До боли ранимая. Она выглядела именно такой, какой и была — женщина, которая только что готова была отдаться ему. Он не мог отвести глаз от ее набухших губ, спутанных кудрей и платья, пришедшего в очаровательный беспорядок.

— Вы, наверное, захотите освежиться, прежде чем вернуться к Кэмпбеллу, — холодно сказал он. — Поторопитесь.

Утро было прохладное и ясное. Ранний туман рассеялся, оставив густую росу на склонах холма за замком, сверкающую на утреннем солнце как волшебная пыль, которой посыпали роскошную постель из изумрудов.

Лиззи постаралась прогнать видение: его прекрасное, полное страсти лицо, когда он исступленно целовал ее. Господи, неужели она ни о чем больше не может думать? Особенно сейчас, когда ум ее должен быть занят совсем другим.

Она стояла рядом с Робертом, пока готовили их лошадей. Колин организовал охоту для оставшихся после празднества гостей. Сам Колин в последнюю минуту, извинившись, отказался участвовать в ней. Видимо, последствия от выпивки прошлой ночью еще не прошли. Патрик, как обычно, держался в стороне и выглядел неимоверно привлекательным — никаких следов от событий прошлой ночи.

Его холодный уверенный вид неожиданно вызвал у нее раздражение. Как он может вести себя так, будто ничего не изменилось, если Лиззи чувствовала себя так, будто весь ее мир рухнул?

Она никогда не испытывала ничего подобного. И дело не только в близости их тел, интимности прикосновений или потрясающем наслаждении, которое он ей дал. Она испытывала нечто гораздо более волнующее, более сильное — чувство полной связи с другой душой. Потому что за короткие минуты, проведенные в любовном угаре, они ощутили себя единым целым. По крайней мере, Лиззи так считала.

Она романтическая дура! Всегда видит то, чего нет на самом деле.

Ее глаза в который раз отыскали его, но он постарался отвернуться. Когда же их взгляды случайно встречались, он отводил глаза. Грудь ее сжалась о боли. Его холодное равнодушие ранило сильнее, чем резкие слова прошлой ночью.

Она рассердила его своей неуверенностью, но ведь он должен был понимать, как ей трудно. Он просил ее отбросить все, чему она научилась за свою жизнь. Чувство долга укоренилось в ней с рождения — это неотъемлемая часть ее души.