На проспекте Прогресса батальон остановился – автобусы и легковые машины мчались потоком. Гамбоа дал знак – оба сержанта встали посредине мостовой, приостановили поток, как останавливают кровь, и батальон перешел дорогу. Шоферы бранились и сигналили; кадеты бранились в ответ. Гамбоа – он шел впереди – поднял руку и приказал идти не прямо, к порту, а вбок, через поле, огибая по пути поля с молодыми посевами хлопка. Когда же весь батальон вышел на пустынь, Гамбоа кликнул сержантов.

– Видите высоту? – указал он пальцем на темное возвышение за полем.

– Да, сеньор лейтенант, – ответили в один голос Морте и Песоа.

– Это наша цель. Вы, Песоа, возьмите шестерых и идите вперед. Обойдите высотку со всех сторон. Если там кто-нибудь есть, прикажите уйти. Ни там, ни поблизости посторонних быть не должно. Ясно?

Песоа кивнул, повернулся и пошел к первому взводу.

– Шесть добровольцев! – крикнул он.

Никто не шелохнулся. Кадеты смотрели куда угодно, только не вперед. Гамбоа шагнул к ним.

– От первого до шестого – выйти из строя, – сказал он. – Пойдете с сержантом.

Песоа побежал через поле; правой, сжатой в кулак рукой он размахивал в воздухе, подгоняя кадетов. Гамбоа отступил назад, к офицерам.

– Я приказал ему очистить местность.

– Хорошо, – сказал Кальсада. – По-моему, тут все просто. Я с моими останусь здесь.

– А я атакую с севера, – сказал Уарина. – Вечно мне не везет. Шагай четыре километра!

– За час до вершины добраться непросто, – сказал Гамбоа. – Нужно карабкаться побыстрее.

– Надеюсь, мишени хорошо видны, – сказал Кальсада. – Прошлый раз их ветер сорвал. Стреляли по облакам.

– Не беспокойся, – сказал Гамбоа – Теперь они не картонные. Из холста, метр в диаметре. Солдаты вчера их установили. Только пусть начинают стрельбу не раньше чем с двухсот метров.

– Слушаюсь, генерал, – сказал Кальсада. – Ты и этому хочешь нас учить?

– Зачем зря порох тратить? – сказал Гамбоа. – Все равно твои не попадут.

– Пари, генерал? – сказал Кальсада.

– Пять фунтов.

– Я свидетель, – вызвался Уарина.

– Идет, – сказал Кальсада. – Тихо! Пиранья. Капитан подошел к ним.

– Чего вы ждете?

– Все готово, – сказал Кальсада. – Мы ждали вас, сеньор капитан.

– Выбрали позиции?

– Да, сеньор капитан.

– Послали проверить, нет ли кого на местности?

– Да, сеньор капитан. Послал сержанта Песоа.

– Хорошо. Сверим часы, – сказал капитан. – Начнем в девять. Огонь откроете в девять тридцать. Как только начнется штурм холма, огонь прекратите. Понятно?

– Да, сеньор капитан.

– В десять всем собраться на вершине. Там места много. Роты выводите на исходный рубеж беглым шагом, пускай ребята разогреются.

Офицеры разошлись. Капитан не двинулся с места. Он слушал команды; Гамбоа командовал громче и энергичней всех. Потом капитан остался один. Батальон разделился на три группы, они двинулись в разные стороны окружать холм. Кадеты переговаривались на бегу; капитан различал отдельные фразы. Лейтенанты шли впереди взводов, сержанты шагали сбоку. Капитан Гарридо поднес к глазам бинокль. На холме через каждые четыре-пять метров стояли безупречно круглые мишени. Ему тоже захотелось пострелять. Но сейчас полагалось стрелять кадетам; его дело скучное – стой, посматривай. Он открыл пачку черных сигарет, вынул одну. Ветер дул сильный, задувал спичку за спичкой. Наконец удалось закурить, и капитан быстро пошел к первой роте. Забавно было смотреть на Гамбоа, он так серьезно относится к этим ученьям.

Когда они достигли подножья, Гамбоа заметил, что кадеты и вправду устали. Некоторые совсем побелели, хватали ртом воздух, и все тоскливо поглядывали на него – ждали команды «стой!». Но он не дал приказа и взглянул на белые мишени. Под ними голые желтые склоны спускались к хлопковому полю, а над ними, метрах в пяти, ждал тяжелый гребень холма. Гамбоа не остановился, он побежал вдоль холма, потом – полем, развивая максимальную скорость и упрямо сжимая губы, хотя сам чувствовал, что сердцу его и легким не помешал бы хороший глоток ветра; жилы на шее вздулись, а все тело, от головы до пят, покрылось холодным потом. Он обернулся, взглянул еще раз – удалились ли они от холма хотя бы на километр – и, закрыв глаза, припустил еще быстрее – несся длинными прыжками, размахивал руками, едва переводил дух. Так добежал до кустов; они росли на незасеянной земле, у канавы, которая по инструкции считалась границей расположения первой роты. Тут он остановился и только тогда открыл рот, вдохнул воздух, раскинул руки. Прежде чем повернуться, вытер пот с лица, чтобы кадеты не знали, что он тоже выдохся. Первыми добрались до кустов сержанты и взводный Арроспиде. Потом в полном беспорядке прибежали остальные; колонны расстроились, кадеты бежали группками по нескольку человек. Но вскоре все три взвода построились подковой вокруг лейтенанта, приставив винтовки к ноге. Он слышал тяжелое, шумное дыхание ста двадцати кадетов.

– Взводные – ко мне, – сказал Гамбоа. Арроспиде и еще два кадета шагнули к нему. – Рота – вольно!

Он отошел на несколько шагов – сержанты и взводные шли за ним – и стал рисовать на земле черточки и крестики, подробно объясняя задачу.

– Ясно? – спросил он; все пятеро закивали. – Так. Боевые группы начнут развертываться в цепь, как только я дам сигнал. Развертываться в цепь – это значит не переть гурьбой, как телята, а двигаться цепью, соблюдая дистанцию. Задача нашей роты – атаковать с юга. Южный фронт высоты – перед нами. Видите?

Сержанты и взводные посмотрели на холм и сказали: «Видим».

– А как двигаться, сеньор лейтенант? – пробурчал Морте. Взводные повернулись к нему, и он покраснел.

– К этому я и веду, – сказал Гамбоа. – Перебежки по десять метров. Сочетать огонь с движением. Кадеты пробегают десять метров как можно быстрее и падают. Кто обронит винтовку – всыплю как следует. Когда вся первая цепь заляжет, я даю свисток, и вторая цепь открывает огонь. Одним патроном каждый. Ясно? Потом вторая цепь вперед, перебежка десять метров. Цепь ложится. Третья цепь стреляет и продвигается вперед. Потом все сначала. Все перебежки и огонь – по моему сигналу. Наконец нам остается сто метров до цели. Тут цепи могут немного сомкнуться – кругом другие роты. Последний штурм ведут все три роты вместе, так как высота почти очищена и на ней останется только несколько огневых точек противника.

– Сколько у нас времени? – спросил Морте.

– Час, – ответил Гамбоа. – Но это уж мое дело. Сержанты и взводные должны следить, чтоб кадеты не рассыпались, не держались слишком близко и чтоб никто не отставал. Они должны на всякий случай все время поддерживать связь со мной.

– Мы идем в первом эшелоне или в арьергарде, сеньор лейтенант? – спросил Арроспиде.

– Вы в первой цепи, сержанты – сзади. Еще вопросы есть? Так. Идите объяснять операцию командирам групп. Начнем через пятнадцать минут.

Сержанты и взводные удалились почти бегом. Гамбоа увидел, что к нему идет капитан Гарридо, собрался было вытянуться, но Пиранья махнул рукой: сидите, мол. Они стали смотреть вдвоем туда, где взводы делились на группы по двенадцать человек. Кадеты подтягивали ремни, перешнуровывали ботинки, натягивали глубже береты, смахивали пыль с винтовок и проверяли, легко ли ходит затвор.

– Это они любят, – сказал капитан. – Ах вы, сопляки! Смотрите – как на бал явились!

– Да, – сказал Гамбоа. – Им кажется, что они в бою.

– Если б им действительно пришлось сражаться, – сказал капитан, – разбежались бы кто куда. К счастью, у нас в Перу стреляют только на маневрах. Не думаю, чтоб у нас была когда-нибудь война.

– Не скажите, сеньор капитан, – возразил Гамбоа. – Мы окружены врагами. Вы же знаете, что Эквадор и Колумбия только и ждут случая, чтоб отнять у нас кусок сельвы. А с Чили мы еще не рассчитались за Арику и Тарапаку [16].

– А, ерунда! – пожал плечами капитан. – Теперь все решают великие державы. В сорок первом я участвовал в эквадорской кампании. Дошли бы до самого Кито. Но тут вмешались великие и нашли дипломатический выход, видите ли. Все решают штатские. Надо быть кретином, чтобы в Перу служить в армии.

вернуться

[16]Арика и Тарапака – города, отошедшие к Чили в результате войны 1879 – 1884 годов.